Ахилла

Мы часто слышим истории разной степени драматичности о том, как священника, много лет трудившегося на приходе, созидавшего общину, внезапно и без всяких объяснений переводят на другое место. Это может вызывать и у него самого, и у прихожан ощущение полного бесправия. А какую стратегию поведения в такой ситуации может посоветовать психолог: священнику, прихожанам и — даже — гипотетическому архиерею? Об этом мы беседуем с опытным психологом, много лет помогающим священнослужителям, Натальей Скуратовской.

***

Худший вариант — начать войну

Наталья Скуратовская:

— Понятно, что у всех шок. Этот шок надо пережить и по возможности слишком не драматизировать. Слава Богу, все живы-здоровы. Прихожане могут продолжать общаться со священником, он может оставаться их духовником, они могут ему чем-то помогать на новом приходе, если их связывают близкие давние отношения. Родство духовное и душевное не разрывается от того, что кого-то куда-то перевели. И с нашими кровными родственниками, близкими друзьями мы тоже не всегда живем под одной крышей, но от этого не становимся менее родными. Когда запретили о. Зинона (Теодора) и отправили его в дальний скит в Гверстонь, то там вскоре построили прекрасный храм, в котором служили приезжавшие к нему в гости священники. Приезжали и бывшие прихожане, помогали достроить храм, он оставался их духовником — это продолжалось, пока он не уехал за границу.

Сейчас средства коммуникации развились по сравнению с девяностыми, и изолировать священника от общины невозможно — что бы там священноначалие себе ни фантазировало.

Стоит здраво обдумать реальное положение, которое сложилось — и у священника на его новом месте, и у общины. Как изменились условия его служения, финансовое положение — редко переводят туда, где это положение улучшается, если речь идет не о «карьерном росте», а о внезапном, без предупреждения, переводе.

Пережив первый шок, надо направить свои силы на то, чтобы стабилизировать ситуацию. Община в таких случаях скорбит, и есть порыв идти добиваться правды, причем у людей бывают какие-то фантастические иллюзии по этому поводу: «Архиерей не знает, какой у нас батюшка хороший, а вот если мы скажем архиерею об этом, то он тут же раскается и заберет назад свое решение».

— И что прихожане делают?

— Добиваются встречи с архиереем, еще с кем-то из церковного начальства, начинают писать обращения и выкладывать их в интернете в открытом доступе, пытаются не пускать нового священника в храм. Если говорить о том, чего нельзя делать, то самый худший вариант, когда священник со своей общиной объединяется и начинает воевать. «Это наш храм, мы в него не пустим этого назначенца». А новый священник часто — подневольный человек, которым просто заткнули дыру. Бывает, конечно, что это чей-то ставленник, карьерист. В любом случае начать физическую войну — это худший вариант.

— Часто такое бывает?

— Я знаю несколько десятков таких случаев.

— Чем они заканчиваются?

— А заканчиваются они почти всегда одинаково — батюшка отправляется либо в запрет, либо в такое место, где община до него не доедет, в условный «магадан».

— Если община все-таки хочет за своего настоятеля воевать — законными методами, то что делать? Или лучше сразу смириться и понять, что все бесполезно?

— К сожалению, законных методов нет. Наше каноническое право так устроено, что любое решение архиерея, любой указ, подписанный им, кто бы на самом деле ни принимал это решение, считается по умолчанию обязательным к исполнению. Архиерей, конечно, может изменить свое решение, но он никогда не сделает это под давлением. Так устроена церковная иерархия — чем сильнее народ будет давить на архиерея, тем больше у него будет стимулов подавить восстание.

— А как же декларируемый принцип, что владыка — отец, а паства — дети, к нуждам и просьбам которых папочка вроде бы должен прислушиваться?

— Он не «папочка» абсолютно. В такие моменты священноначалие как раз любит напоминать другую метафору — про армию, что Церковь — как армия. Генералу виднее, куда послать командира, а вы, рядовые, сидите, где сказали. И никакие семейные метафоры в таких случаях обычно не используются.

Как это бывает — на конкретном примере

Совсем недавно я была на приходском собрании по аналогичному поводу. Община лишилась своего настоятеля, который привел большинство из них в церковь, они здесь воцерковлялись, многие приезжали издалека именно на этот приход. При этом священник не замыкал их на себе, просто он такой человек, которому могли доверять даже люди, обиженные церковью. И на этом собрании как раз происходило противостояние этих двух картин мира: прихожане говорили, что у них отца отняли, а благочинный, который присутствовал на собрании, больше говорил про армию.

— А в качестве кого вы присутствовали на этом собрании?

— В качестве друга прихода и психолога. Я поехала, чтобы поддержать, меня пригласили люди из активных прихожан и из оставшихся клириков. В каком-то смысле — в качестве модератора, чтобы помочь не скатиться к скандалу и вбросить что-то такое в обсуждение, что даст больше шансов построить нормальные отношения с новым настоятелем.

— Предполагалась какая-то умиротворяющая роль?

— И умиротворяющая, и сказать что-то такое, что пригодится потом в практическом плане. Например, я предложила — и это было принято начальством, — чтобы новый настоятель раз в месяц устраивал неформальные встречи с приходом. У них изменилась богослужебная практика, вся система отношений, у людей был шок. Настоятель молодой и неопытный. Это первое его назначение настоятелем, он вообще себя в этом качестве не представляет. Он боится сделать что-то такое, что будет расценено как непривычное, не одобряемое священноначалием. А на этом приходе традиционно по благословению настоятеля проповедь на евангельское чтение мог произносить мирянин — катехизатор, миссионер, первый помощник настоятеля.

— А ведь в этом нет ничего странного, и удивительно, что это кажется необычным.

— Для меня это совершенно нормально, и я тоже радовалась, познакомившись с этим приходом. Не случайно я стала другом прихода. Сначала я попала к ним на фестиваль, потом они меня пригласили пообщаться с прихожанами, мы начинали с темы церковных манипуляций. Первая встреча была, когда они меня пригласили в Неделю Торжества православия, и мы с настоятелем так сформулировали тему беседы: «Искренность и манипуляция в Церкви. Как выжить в современной церкви и не повредиться рассудком».

В данном случае ситуация развивалась нетипично. Настоятель попросил не устраивать революций — потому что некоторые горячие головы хотели перекрывать шоссе — а это небольшой подмосковный город — чтобы вернуть настоятеля. Настоятель просил всех принять его перевод как волю Божию — и услали-то его не так далеко, за 35 км, ну деревня, ну вторым священником. Он пытался до них донести, что все живы-здоровы, не надо устраивать войну. А мне некоторым уже приватно пришлось говорить то, что отцу настоятелю было сказать неудобно: что их «революционная активность» может привести к его запрету. Люди жили немножко в «заповеднике»: любовь, семья, все братья и сестры во Христе, отцы. Пришлось им сказать «добро пожаловать в реальный мир», рассказать, как устроена система церковного управления. Чего на этом собрании объективно добились: во-первых, благочинный признал, что перевод настоятеля не означает разрыва духовных связей, что они могут ездить ему помогать, он может оставаться их духовником.

— А что, он мог это запретить?

— С точки зрения канонического права запретить он это не мог. Но в таких случаях бывает, что священника обвиняют в том, что он собрал вокруг себя секту, что он младостарец, ну и дальше на этом основании его можно отправить в запрет до покаяния, которое будет выражаться в том, что все его духовные чада рассеются. Таких случаев тоже бывало немало, поэтому тут важно было официальное поощрение того, чтобы не разрывать духовных связей, оставаться одной семьей. Помогать ему на новом месте служения, в то же время не обижать новенького.

— Удалось на собрании как-то людей успокоить?

— На собрании у людей была возможность выплеснуть совсем уж негативные эмоции в формате «не могу молчать», но удалось удержать эти эмоции в рамках цивилизованного обсуждения, у людей появилось пусть смутное, но понимание как жить дальше. Обдумывание и обсуждение потом продолжилось уже неформально, в соцсетях и приватных беседах. Стало выкристаллизовываться какое-то будущее. В таких случаях переживания людей развиваются по тем же стадиям, как при любой утрате. Шок, потом признание факта, потом гнев, вина либо торг, в данном случае однозначно торг. Потом плохо-грустно, депрессия, потом принятие. Если говорить о нашем современном церковном контексте, то такие собрания полезны только для того, чтобы люди могли выплеснуть эмоции и попробовать договориться, а церковная кадровая политика определяется совсем другими соображениями.

— На собрании был благочинный, насколько это необычно?

— Уникальность ситуации заключалась в том, что это община устроила собрание и пригласила на него нового настоятеля и благочинного. Настоятель пытался говорить, что приходское собрание должно собираться по его благословению, а он не благословлял, на что ему было сказано, что это собрание членов прихода и друзей прихода, которые ждут разъяснений: «Вы можете прийти, но мы и без вас соберемся, если не придете». Такое же приглашение было отправлено и благочинному. Допускали вариант, что он не приедет, ситуация нетипичная. Это было под Вербное воскресенье, он пытался перенести собрание на дни после Пасхи. Но в результате благочинный приехал послужить всенощную в храм и потом как бы заодно пошел на приходское собрание.

— Он объяснил прихожанам причину перевода?

— Нет. Он намекал, что батюшка хороший священник, духовник, но не очень хороший администратор. Все, конечно, посмеялись вслух, потому что этот не очень хороший администратор принял приход, на котором было человек 50 и полуразрушенная церковь. За 14 лет там отреставрирована церковь, построен четырехэтажный приходской дом, чего там только нет — это и культурный центр, и гимназия, и гостиница, где могут переночевать приглашенные люди, то есть там крепкое хозяйство, несмотря на то, что сам батюшка бессребреник. В силу своей общительности и энергичности он привлек спонсоров, которым было просто интересно в этом участвовать, такой вот живой приход.

Кто-то на собрании высказал сомнения, что тот молодой священник, которого назначили — хороший хозяйственник и организатор.

Потом была озвучена версия, что это за то, что бывший настоятель отпел одного пожилого священника и не сообщил о его смерти в епархию. Якобы владыка Ювеналий обиделся, что не дали попрощаться, они были знакомы еще с семинарии вроде бы. Приход об этом священнике заботился, его навещали, поддерживали финансово, в то время как епархия о нем забыла. Я предполагаю, что владыка Ювеналий может быть и не в курсе, что есть такая версия. Благочинный, конечно, говорил: «я не знаю, чем руководствовался владыка, я не могу обсуждать его решения». На что прихожане сказали, что вообще-то за все эти 14 лет владыка ни разу не был в этом храме, значит, знает о ситуации с чьих-то слов. Это, конечно, понятно, Московская область — это 2000 священников, правящему архиерею жизни не хватит, чтобы посетить хотя бы по разу все приходы. Начали наседать на благочинного: «может вы до него донесете?» Людям свойственно верить в доброго царя-батюшку, который не знает, что творят злые бояре, а если ему рассказать, он поможет и спасет. Благочинный не взялся, конечно.

— Просто отказался передавать слова прихожан?

— Он сказал: «Я не думаю, что наш архиерей принимает необоснованные решения, руководствуясь недостоверной информацией, надо уважать церковную иерархию, надо уважать промысл Божий».

Бороться, унывать или найти что-то хорошее?

— Как священнику справиться с чувством несправедливости происходящего?

— Я знаю случаи, когда разрушали приходские дела, сиротский приют при приходе, например, мы это помним по историям о. Павла Адельгейма и о. Михаила Шполянского. Когда деятельность прихода связана с людьми, которые не могут за себя постоять — это трагично вдвойне. Когда обычный приход — да, это больно, обидно, потому что столько лет, сил, души вложено и в общину, и в храм, и есть ощущение, что все это отобрали и это ужасно несправедливо. Обычно я советую — в личном разговоре это звучит менее пафосно — вспомнить о том, что на земле мы пришельцы и странники. Ну да, отобрали большой хороший приход, отослали в деревню. Но в этом есть и хорошие стороны — наконец-то можно отдохнуть, собраться с мыслями, прийти в себя, остановиться, наладить свою внутреннюю жизнь, возможно, семейную. Не секрет, что у активных батюшек, которые всем уделяют внимание, в семье довольно часто сложно, потому что свои собственные дети папу могут и не видеть неделями, он уходит, когда они спят, приходит, когда уже спят.

Нет худа без добра — это первое, о чем стоит подумать. Сказать себе: «да, несправедливость, да, обида, я имею право это чувствовать, но давайте посмотрим, вместо того чтобы себя растравлять, что из этой ситуации можно выжать хорошего», и во-вторых — как компенсировать самые очевидные минусы.

— Какие бывают типичные реакции российских священников, из тех вариантов, которые вы лично знаете?

— Первый вариант я уже обозначила — восстать против несправедливости. Священники тоже порой бывают наивные, думают, что если весь приход станет за них горой, то архиерей убоится и передумает. Вариант — организовать чуть ли не вооруженное сопротивление, поднять общину, или ту часть ее, которая за батюшку, — и это часто приводит к расколу в общине.

Второй тип реакции — впасть в уныние. «Ну вот, я так и знал, что в этой церкви…» Соответственно — обесценивание церкви, церковности, иногда себя как пастыря, защитный цинизм.

Третий тип реакции — найти что-то хорошее. Так бывает, если у человека это уже не первая потеря в жизни, либо — легкий характер. «В деревню отправляют? Отлично! Годами не успевал съездить на дачу, а тут на свежем воздухе, много свободного времени, буду ходить на речку рыбу ловить, наслаждаться простой сельской жизнью».

Еще важно понимать, что все перемены в нашей жизни не навсегда: был один период жизни, сейчас другой.

В конце концов, если условия совсем невыносимы — и в наше время священники к этому стали относиться легче, — есть вариант, что можно подумать: а так ли необходимо оставаться священником, ему самому. Это его свободное решение. Священники любят говорить, что они «крепостные» — да, с точки зрения церковного права это так, но с точки зрения человеческого достоинства — нет. И любой священник может сказать: нет, по таким правилам я жить не буду, об этом мы не договаривались.

— А какая реакция в последние годы чаще всего встречается?

— Первая реакция встречается реже. Благодаря интернету, о таких историях знают, знают о том, что такие действия в большинстве случаев бесполезны. Поэтому либо уныние, либо обесценивание, либо поиск чего-то хорошего, либо уход из церкви. Но тут много зависит и от ситуации, и от причины произошедшего, и от отношений на приходе — есть ли там община или это просто приход, где отношения хорошие, но не такие, чтобы за батюшкой в ссылку отправились.

Зависит и от мотивации самого священника. В наше время намного менее драматично воспринимается добровольное снятие священником сана, или когда священник без всяких формальностей перестает служить. Лет 15–20 назад это воспринималось как «ужас, ужас», сам священник воспринимал это так, что, мол, чуть ли не в ад себя приговорил. Но по моим наблюдениям, последние лет восемь ситуация меняется, лет пять-шесть об этом открыто говорят и пишут, и ситуация начинает восприниматься как данность — не очень нормальная с точки зрения церковного права и жизни самого священника, но не дискредитирующая священника, который так поступил. Раньше священник боялся оказаться изгоем — хотя есть, конечно, ревнители православия, для которых и монах, ушедший из монастыря, уже не человек, их бог — это Типикон. Но в целом в современной среде отношение стало более терпимое, понимающее, даже поддерживающее.

— Иногда бывают ситуации, когда священник при несправедливом переводе обращается к общественности, или его прихожане пишут коллективные письма — есть ли случаи, когда это помогло?

— Да, есть, но это бывает тогда, когда виден явный архиерейский произвол, нарушающий каноническое право. Известен случай с отцом Игорем Прекупом, который защитил свою прихожанку и ее детей от мужа-педофила, тот был из влиятельной в административных и церковных кругах семьи. И дело кончилось запретом в служении отца Игоря, его самого обвинили, что он чуть ли не в каких-то отношениях с этой женщиной. Тогда православная общественность подключилась и помогла, было это лет 6–7 назад. Церковный суд восстановил отца Игоря, хотя и велели примириться с архиереем, и перевели на другой приход.

Но тут важно, чтобы это был архиерейский произвол, который можно доказать фактами, а не просто ощущениями. Также нужно, чтобы если общественность взялась, то чтобы она уже не отступала — месяцами, а то и годами. Можно биться, если рассчитывать на такую поддержку. Но, как правило, это относилось не к переводам, а к запретам.

Новому настоятелю: быть открытым и ничего не менять

— Что вы посоветуете тому новому священнику, которого перевели на место батюшки, к которому была привязана община?

— В большинстве случаев для нового священника это тоже очень жесткая ситуация, если это, конечно, не архиерейский любимчик, которому просто «освободили» приход — тогда у него не возникает особых вопросов, как себя вести, налаживание отношений с приходом не входит в круг его приоритетов.

Но если новый настоятель действительно хочет стать не просто настоятелем, но и пастырем, выстроить доверительные отношения, то это возможно. Для это надо с самого начала быть открытым. Первое, что стоит сделать — собрать людей, изложить свою позицию, поделиться своими чувствами: что для него это тоже было неожиданным, шоком, его тоже сорвали с прихода, где у него были свои чада, которые тоже грустят. Это же цепная реакция — укрепление вертикали, разрушение горизонтальных связей, менять настоятелей, благочинных — это кадровая политика церкви, которая является продолжением принципа «разделяй и властвуй».

Иногда спрашивают: а почему перевели? А нипочему — чтобы и священники воспринимали себя временщиками, не строили отношений с общиной, и чтобы община воспринимала их как чиновников, а не как отцов.

Новому настоятелю стоит устроить собрание — достаточно неформальное, выслушать то, что хотят сказать прихожане, быть готовым к тому, что они будут говорить, как это все ужасно, несправедливо, да «кто ты такой, кого нам навязали». Надо не обижаться, понимать, что у людей шоковая реакция, что они могут в такой ситуации наговорить лишнего. Надо рассказать о себе.

Очень важно, принципиально — ничего не менять на приходе хотя бы первые три-четыре месяца, ни в укладе приходской жизни, ни в назначениях. Стараться поладить с теми людьми, которые есть, поддерживать имеющиеся традиции. Это помогает плавно выстроить отношения.

Но обычно бывает наоборот: приходит новый настоятель, там какие-то волнения, сопротивления, он думает: зачем мне это все терпеть? Приводит своих людей, а прежних убирает. Но даже если есть желание привести свою проверенную команду, то надо приводить не вместо, а вместе.

— Обычно архиереи, приходя в чужую епархию, приводят свою команду…

— Да, а старую разгоняют. Я четверть века занималась консалтингом, поэтому могу сказать, что это ошибочное решение с точки зрения управления процессами, и тем более пагубно с точки зрения духовной жизни — когда разрушаются те связи, которые выстраивались годами. Да, люди могут по-другому рассуждать — но их же надо переубеждать.

Некоторым новоназначенным настоятелям я напоминала анекдот: цыган смотрит на десяток своих грязных детей, роющихся в канаве, и говорит: «Ну что, жена, этих отмоем или новых родим?»

Полезные советы гипотетическому архиерею

— Мы понимаем, что архиереи нас вряд ли читают, и советы ваши вряд ли услышат, но допустим. Священника переводят из-за срочной необходимости, без этого нельзя, но при этом община бунтует, народ волнуется. Почему в таких ситуациях архиерей сам лично не приезжает на приход и не пытается поговорить с людьми?

— Да, это было бы самое разумное решение, которое сняло бы половину вопросов, но, видимо, архиереи, во-первых, считают, что не княжеское это дело (они же «князья церкви»), а во-вторых, зачем? — я же приказал, а они должны исполнять.

— Когда разделяли епархии, нас убеждали, что это для того, чтобы епископ был ближе к народу. Вот, казалось бы, способ быть ближе к народу…

— Положа руку на сердце — нас в этом и не убеждали, нас поставили перед фактом.

— И все-таки, что можно посоветовать гипотетическому архиерею?

— Ну, для начала подумать, действительно ли есть церковная необходимость этого перевода, нельзя ли решить проблему другим способом. С точки зрения канонов, которые никто не отменял, но которые вышли из употребления явочным порядком, — ни священника, ни епископа без нужды не должны переводить.

Архиерею стоит подумать, правда ли это решение, которое ему кажется эффективным с точки зрения процессов, будет эффективно с точки зрения человеческих отношений.

Знаю такие случаи, когда по-другому поступить нельзя, кроме как перевести священника ради острой нужды. Вот пример: провинциальная епархия, все удалены друг от друга, а вокруг реального младостарца формируется секта, учение внутри начинают уклоняться от православного, местами вполне заметно. Этого священника предупреждают раз, два, в конце концов его запрещают, но он остается в том же селе. Понятно, что кого попало в такой ситуации в этот приход не назначишь. Священник должен быть опытным пастырем и дипломатически тонким. Поэтому такого священника в епархии находят и переводят, и понятно, что на прежнем приходе его любили.

Тут и сам священник понимал ситуацию, это не была закрытая информация в епархии. С батюшкой прихожанам было жалко расставаться, но была даже некоторая гордость за него — что, мол, только он способен справиться с этой ситуацией.

Итак, если есть объективная необходимость именно этого священника перевести. Во-первых — полная информационная открытость. Это мой первый нереальный совет архиерею. Чем прозрачнее принимаемые решения, чем более они обоснованы объективно, чем меньше они зависят от настроения епископа, тем проще о них рассказать людям — и люди поймут. Не просто указ о переводе, а подробное разъяснение. Возможно, какая-то благодарность священнику, награждение, чтобы показать, что это не репрессия. Мы предполагаем, что наш теоретический разумный архиерей переводит не потому, что ему просто хочется унизить кого-то из подведомственных ему клириков.

Надо донести до прихода, что ситуация вот такова, приходится на это пойти. Что епархия понимает, что на какой-то период жизнь священника осложнилась, что архиерей готов поддерживать.

Если ситуация такова, что приход ропщет и бунтует, то стоит разок съездить — люди это ценят. И съездить не для того, чтобы сказать: вы все свиньи непокорные, забыли, что главная добродетель у нас — послушание, как некоторые архиереи говорят. Нет — объяснить причины, выслушать вопросы, предложения, пусть и бредовые, объяснить, почему так не получится, как люди предлагают — не унижая их, а учитывая, что прихожане совершенно не обязаны разбираться в церковном управлении.

Второе: стараться поддерживать возможность общения общины со своим бывшим настоятелем. Но тут тонкий момент: чтобы это было не в ущерб авторитету нового настоятеля.

Нормальные люди в этой ситуации договорятся: прежний священник будет приезжать в гости и служить с новым настоятелем, новый батюшка будет ездить в гости на тот приход, возможны межприходские проекты.

Эта та ситуация, которую я упоминала: когда священника перевели вторым в село, а на его место назначили из другого села молодого, который настоятелем не был. И еще пару-тройку священников в благочинии подвинули.

Конкретно в этой общине, которая упоминалась, новый настоятель мог бы налаживать отношения не только с общиной, но и с прежним настоятелем, тем более, что там нет никакой враждебности, они знакомы, все всё понимают, это не та ситуация, когда кто-то кого-то подсидел.

Совет архиерею: развивать братские отношения между клириками в своей епархии, чтобы перевод не становился трагедией, не воспринимался как санкция.

— Теоретический архиерей, которому мы даем советы, — это некий сферический конь в вакууме. А почему это так, почему практически нет таких архиереев?

— Некоторое количество таких архиереев есть, но они в большинстве своем в местах отдаленных и не особо богатых. На Дальнем Востоке парочка есть.

***

— Если вернуться к рядовому духовенству, то как принимать понижение в должности — из настоятеля в простого клирика?

— Перевод из настоятелей во вторые священники тоже должен восприниматься не как репрессия: быть настоятелем в нашей РПЦ — это огромное количество административных, строительных и других обязанностей, которые собственно с пастырством не связаны. Я знаю некоторых настоятелей, которые отслужили не один десяток лет, и которые говорят: уйти бы в простые попы! В деньгах, конечно, потерять не хочется, но сил уже нет, глаза не глядят на епархиальные отчеты, все это взаимодействие со спонсорами, с тем же архиереем — священники морально устают.

Читайте также:

• Проблемы внутрицерковных отношений в психотерапии священнослужителей

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: