Ахилла

Анонимная история незаконной любви.

***

Если бы мне рассказали эту историю год назад, я бы, наверное, посмеялась… или посоветовала рассказчику обратиться в специализированное учреждение для душевнобольных. Причем, второй вариант был бы предпочтительнее.

«Именем Господним, благослови, отче»

Год назад каждый из нас жил своей жизнью. У тебя — 20 с лишним лет служения, люди, требы, семья и дети. Ты не принадлежишь себе, как практически любой хороший священник — на телефоне, требы, службы, «батюшка, приезжайте скорее в реанимацию». Бежишь, едешь, успеваешь к умирающим, отпеваешь младенцев, вытаскиваешь. Жена и быт, которые за эти годы съели часть твоей души и привели ее к семейному состоянию «все равно, как у всех».

У меня — много меньший по стажу брак, попытки завести детей, дележка мужа со свекровью и поиски себя в Церкви.

Нужно сказать, что мои отношения с РПЦ были всегда неоднозначными. Родители в ту пору, когда можно было воспитывать и влиять, относились ко всему этому весьма прохладно, но мне «посчастливилось» во время своего подросткового возраста попасть в период неофитства бабушки, что закончилось обмороком на голодный желудок перед причастием, выносом моего тельца с резко упавшим давлением под змеиные шепотки местных кликуш «в ней бес, нужно везти на отчитку», после чего волевым решением родителей принудительные походы на службы были закончены.

Первый раз осознанно в церковь я зашла многие годы спустя, уже после смерти бабушки. Что-то сподвигло меня к тому, что за нее необходимо молиться, кроме того, коллега по работе рассказала, что рядом есть церковь, куда, «представь себе», можно зайти в джинсах, и оттуда никто не выгонит, а если под рукой нет платка (какая современная девушка сейчас носит в сумке платок?), то его выдадут. Я стала заходить туда после работы или в обеденный перерыв, молилась о бабушке, стояла перед иконой Богородицы и считала на тот момент себя человеком, близким к чему-то… к чему же?

Потом был неудачный брак, когда муж бросил меня одномоментно, внезапно и очень больно. И тогда я поняла: мне нужно туда, к Богу, в церковь. Не зайти и поставить свечку, мне нужно что-то большее. Первый раз за много лет я пошла на исповедь. Рыдала в несчастного священника о своей неудавшейся жизни и задерживала очередь исповедующихся. Мне стало легче, и я поняла для себя, что буду искать верующего мужа. На тот момент, мне это казалось гарантом того, что меня не предадут вот так — оставив одну, с долгами и подорванной психикой.

Дениса я нашла на «Азбуке веры». Мы общались, я поменяла жилье ближе к его дому. Начали жить вместе, расписались и обвенчались.

Единственной проблемой на тот момент, как мне казалось, была его мать, человек нездорово верующий, при этом стремящийся устанавливать одной ей ведомые порядки, прикрываясь христианством, вплоть до пределов нашей супружеской постели. Мне неоднократно рассказывали, что, как и когда нельзя и почему из-за этого у меня могут родиться дети-уроды. Денис или отшучивался, или ссылался на мамино нездоровье. Говорил о том, что нужно относиться ко всему проще, благо, живем мы отдельно.

Но мне все же хотелось докопаться до истины, обычных приходских священников было спросить неловко, особенно в формате исповеди-конвейера. И я стала искать их на интернет-ресурсах, в социальных сетях и прочих «безопасных» площадках виртуального общения. Медийные батюшки, отцы-блогеры, батюшка ответит, батюшка онлайн. Ответы на свои вопросы я получила, но оставаться в этой среде мне было интересно. Появились группы с адекватными православными молодыми людьми, без елейных картиночек, обсуждение важных для меня проблем — богослужение на русском, открытость людям, Льюис, критика Ткачева.

И вот здесь появился ты, отец Алексей.

Я искренне не помню, как завязалось это общение. Кажется, ты написал что-то, я поставила лайк. Потом ты зашел на мою страничку, я — на твою. Обнаружилось сходство интересов.

В тот момент в моей жизни происходил очередной виток попытки завести ребенка, который наконец-таки вылился в то, что я забеременела. Первая беременность за мою жизнь! Я боюсь ходить и даже дышать стараюсь через раз. Меня долбит дикий токсикоз, врачи кладут на сохранение, но все же я иду в воскресенье на службу. Я не могу там долго стоять — живота еще не видно и никто не посадит на лавочку, а по глупости своей попросить мне неудобно. И я решила спросить тебя.

— Отче, как мне быть, я хочу исповедаться и причаститься, но я не могу в таком состоянии выстоять и половины службы. Натощак у меня начинает кружиться голова, да и пост сейчас.

— Варя, прекратите, какой вам сейчас пост? Ваша беременность и есть пост. Нужно исповедать и причастить? Я могу приехать, как буду в ваших краях. Берегите себя и малыша.

Потом все закончилось. Резко, больно, неожиданно. Тот ужас и тяжесть утраты поймет, наверное, только женщина, пережившая потерю своего долгожданного первенца.

Я написала тебе не сразу, прошло время, несколько недель. По случаю, ты был в моем городе, и мы смогли встретиться. Я никогда не забуду этот вечер в парке. Подходит к концу рабочий день. Мимо бегут люди, гудят машины в пробках, а мы сидим с тобой на лавочке. Первая исповедь, мои вопросы: за что, за что мне это, отче, я, наверное, заслужила, я отвратительный человек.

— Варя, а ты думаешь, я человек хороший? Или кто из нас свят? Почему? Я не могу ответить тебе на этот вопрос. Я могу только плакать с тобой, потому что я чувствую, как тебе больно.

Наверное, со стороны картинка выглядела весьма необычной. Сидит на лавочке заплаканная девушка, рядом с ней сидит священник, они разговаривают, плачут, потом он открывает требник и что-то читает…

— Вот и все, Варенька. На этом все и закончилось. Пойми, пожалуйста, это ушло. Уйдет и твоя боль. А я… я всегда буду рядом. Поддержу. Выслушаю. Пиши мне, не забывай.

И ты уехал. Врачи дали мне полгода на восстановление. Я поняла, что нужно что-то менять в своей жизни — сменила работу, поехала в отпуск. Мы переписывались. Ты увлёкся фотографией и присылал мне свои работы — природа, цветы, моменты церковной жизни.

«Слава Тебе, показавшему нам свет»

Незадолго до Нового года ты оказался в моем городе. По твоей просьбе я забрала посылку для твоего младшего сына. Как-то все не складывалось, предпраздничные пробки, суета. И вот, у меня есть ровно 15 минут до работы, мне нужно бежать вести тренинг, и ты спешишь ко мне на такси сквозь снегопад. Забрать посылку. Важное дело. Перекинулись парой слов. На прощанье ты благословил меня, и тепло разлилось по моему сердцу. «Какой же хороший священник. Как посчастливилось мне встретить такого».

Переломный момент наступил на Рождество. С 7 января была связана одна личная моя история — в этот день мы впервые встретились с Денисом, поэтому в качестве семейной традиции было выбрано ежегодное повторение этого первого свидания — мы ездили гулять на место нашей первой встречи, заходили в то же кафе, заказывали тот же чай. Но в этом году все пошло по иному сценарию — муж со скандалом уехал к свекрови, я приехала туда же, ссора, выяснение отношений. Наверное, до конца жизни я не забуду эту картину — напротив меня, на диване сидит мой муж и его мама. И я, как провинившаяся школьница, на стуле напротив них. Они — одним фронтом, и я, одна, одна, Господи, почему же я одна?

Я написала тебе. Плакала, закрывшись в ванной, и писала, писала как никогда. И ты плакал вместе со мной.

— Помни, пожалуйста, всегда помни, что я рядом… Мне так больно за тебя.

Прошло несколько дней, закончились новогодние праздники. И тогда… Ты первый раз мне позвонил. Помню, как бежала в переговорную, ох уж этот ужасный интернет, половины не слышно, но ты позвонил. Спрашивал меня, как дела, наладилось ли все. Наладилось ли?

— Знаете, отче, я в тот вечер хотела сесть в машину и приехать к вам. У меня никого нет, мама далеко, а они вот так против меня, одним фронтом. Ведь правда хотела приехать. Не выгнали же вы бы меня с матушкой?

— Конечно не выгнали, приезжай как захочешь, приезжайте с мужем, покажу вам город.

Наше общение стало теплее. Я замечала периодически, что что-то темной тенью накрывает тебя и ты становишься менее разговорчивым.

— Здравствуйте, отче. Как ваши дела?

— Жив, спасибо, отслужил. Чаша была большая, теперь вот немного прихватило поджелудочную. Это пройдет.

Бегут, бегут дни, вьется, тонкой вязью вьется наша с тобой переписка.

— Где вы сейчас, чем заняты?

— Я сейчас за 80 километров. Друг попросил послужить за него в будни, не мог отказать.

— Но как же вы там один, где вы там живете?

— Тут есть приходской дом, здесь все условия, не переживай.

— Но ведь вечер сейчас, и вы один. Вам, наверное, грустно? А что ваша семья? Они, наверное, переживают?

— Они рады, что избавились от меня на несколько дней. Так всем проще.

Избавились? Но как же? Как же крепкая семья священника, много детей, матушка — надежный тыл?

— У вас интересная прическа. Очень здорово. (Присылаю картинку «у меня самый стильный духовник».)

— Тебе правда нравится? А дома скандал был.

По сути, не было в переписке нашей ничего криминального. Потому, естественно, я и не скрывала ее. Денис периодически язвил на тему «ну иди на меня этому попу пожалуйся». Наверное, нужно было что-то отвечать вроде «езжай опять среди ночи к маме, она же не берет трубку». Не отвечала. Жена должна терпеть. Маму, отсутствие поддержки, игры до ночи, сон в разных комнатах.

— Отче, что мне делать? Мой муж переселился в другую комнату. А я так не могу, я же живой человек.

— Это печально… я тоже не идеален, но стараюсь всегда делать так, как Ей удобно. Может, зря.

По работе я поехала на несколько дней в Санкт-Петербург. Ты попросил меня купить тематические монетки, а потом я помню, как ты позвонил мне. Стоя на берегу Невы, обдуваемая ледяным ветром, я говорила с тобой. И ты был рядом.

— Знаете, отче, меня вчера на вокзале полиция остановила. Говорят, девушка, а не угостите ли нас кофе? Ничего себе прикольчики, я чуть не опоздала на последнюю электричку.

— Просто ты очень красивая, вот и решили познакомиться. А что, никто не встретил?

— Да не думаю, что я уж такая красивая после поезда. Нет, не встретил.

Воскресным утром я вышла из дома. Прошла несколько метров, гололед, скользко… Боль, резкая ужасная боль. Я не понимаю, как я упала, но уже понимаю, что дело плохо. Бегут люди, скорая, заспанное лицо Дениса, до которого я не смогла дозвониться, в полуобмороке объяснила, что дом рядом, кто-то из прохожих дошел до квартиры и разбудил его. Перелом со смещением. Осколки. Нужно ставить костное вытяжение, сейчас же, срочно, в больнице только дежурный врач. Звонила всем, тебе — первому.

— Понял, понял, о Господи, какой кошмар, я бегу в храм, буду молиться за тебя.

— Будет операция, мне так страшно.

— Прошу тебя — держись. Скажи мне, ты точно останешься в этой больнице? Может быть, куда-то в другую? У меня есть хороший врач знакомый, только бы хорошо собрали ножку, только бы хорошо…

— Да вроде бы тут все подключились, операцию будет делать завотделением, я не знаю. Мне очень страшно.

— И я далеко, что же делать. Пришли мне хотя бы снимки, я покажу своему доктору.

Меня прооперировали. Выписали из больницы. Первые дни со мной была мама, но ей пришлось уехать. Потянулись невеселые дни моего медленного выздоровления. По хозяйству приходила помогать свекровь, Денис, как обычно, приезжал поздно вечером, ужинал, садился до ночи за онлайн-игры. Просила его все-таки начать спать в одной комнате, но теперь была новая отговорка: «у тебя нога болит, вдруг задену».

По счастью, на работе мне разрешили вести некоторые дела из дома, и это хоть как-то сглаживало мои серые будни.

Начался Великий пост. И ты пропал практически на всю первую неделю. Я не задавала вопросов… или я просто уже научилась тебя чувствовать?

— Отче, я волновалась, что вас так долго не было. Все ли в порядке?

— Спасибо, Варенька, я жив. Первая неделя поста, сама понимаешь.

— Понимаю, конечно. Мне удалось доехать на такси до ближайшего храма, на костылях кое-как забралась по лестнице. Сидела с переводом Канона Андрея Критского.

— Вот и молодец. Но стоило ли напрягать ножку? Кстати, у меня есть несколько переводов отца Георгия Кочеткова, собственноручно им подписанных.

— Скажите, не собираетесь постом в наши края?

— Собираюсь. Есть некоторые дела. Заодно надо одного хорошего человека заехать пособоровать.

— Ага, может, и ко мне заедете.

— Под хорошим человеком я имел в виду тебя.

— А я сделала вид, что не поняла.

Шла вторая половина поста, я успела съездить на несколько дней к маме, честно говоря, уже и не ждала, и не надеялась…

— В понедельник буду в твоем городе. Напиши адрес, я приеду.

— Отлично, буду вас ждать.

В подготовке к нашей встрече я не могла найти себе места. Что со мной такое? Поняла, я, наверное, волнуюсь, как я смогу тебе исповедаться, ведь ты же знаешь меня хорошо и мне будет стыдно. Не перед тобой как священником, но перед тобой как человеком. И вообще, о чем я думаю? Нужно думать, чем я смогу угостить тебя в пост.

— Я выехал. Скоро буду у тебя.

— Спасибо, жду вас. Волнуюсь почему-то. Может быть, перед исповедью.

— Может быть, но, Варенька, это не повод не спать в 2 часа ночи. Я видел, во сколько ты была онлайн. Так нельзя. Нужно беречься. Вот еще что хотел спросить. Хочешь соборование на русском языке?

— Конечно хочу, а что, так можно?

— Конечно можно.

Клянусь, в этот момент я буквально видела, как ты негромко засмеялся в усы, и морщинки лучиками побежали от твоих глаз.

Ты приехал. Краем глаза я видела, что, когда ты облачался, кот пытался играть тесьмой твоих поручей. Соборование на русском языке! Все понятно! И ты молишься вместе со мной о моем здоровье, а я смиренно сижу на диване… без платка.

Ты пробыл у меня не долго, вечером пришел с работы Денис. Ужин, «мне нужно работать» — ушел играть в игры.

— Спасибо вам большое еще раз что приехали! Огромное спасибо. Вы уже едете домой?

— Да за что спасибо. Нет, я у друзей, уеду только завтра вечером.

— Завтра? А вы знаете… может быть, днем… попьем кофе?

— Я с удовольствием. Кто выбирает локацию?

— Я выбираю. Это будет сюрприз.

Куда же пойти пить кофе? Вот дилемма то… пост же… так, думаем. Вегетарианцы какие-нибудь, веганы… Ну конечно же, индийский ресторанчик!

Мы встретились с тобой недалеко от центра города, ты ждал меня с другой стороны торгового центра. И вот я вижу, что ты идешь мне навстречу, приветственно машу тебе костылем, ветер и апрельское солнце играют в твоей бороде, ты улыбаешься, я так рада вам, так рада, обнимаю…

До ресторанчика мы доехали с тобой на такси. Далеко на костылях я не уйду — ты был предупредителен, помогал, выскакивал открывать дверь машины, люди косятся на немного странную пару. До твоего поезда 3 часа, и мы ведем какие-то странные светские разговоры, а мне кажется, что не о том я хочу говорить сейчас с тобой, но как я смею так думать. Время пролетает стремительно, и ты сажаешь меня в такси, тебе пора спешить на поезд.

— Как вы, все в порядке, успели?

— Да, еду, думаю… а прекрасный же был сегодня день, не правда ли?

Близится к концу пост, и вот уже Страстная неделя на пороге, а я понимаю. Когда же я стала это понимать? И что именно? Что без твоего «доброго утра» оно не доброе, что мне хочется говорить с тобой все больше и больше, и что чувства мои — не как ко священнику, духовнику или другу. Я мучилась несколько дней. Плакала ночами, плакала перед иконами, что же это, Господи, если плохо это, пожалуйста, забери это от меня, что там нужно делать, молиться, жечь венчальные свечи, кричать в голос, что нужно делать? Но ты… я не могу не выяснить.

— Почему грустные смайлики? Что случилось у тебя?

— Да вроде бы все хорошо… но как-то непонятно?

— Что непонятно?

— А я вот вам песенку пришлю.

Наив. «Мое сердце не остановилось». У нас с тобой специфичные музыкальные вкусы. Не зря я по Питеру для тебя разыскивала монетки с Егором Летовым. Вкусы, у нас? О чем же ты думаешь, Варя?

Наступил следующий день. Страстная седмица. У тебя службы каждый день. А я не нахожу себе места, и хочется поговорить, и очень, очень страшно. Была не была.

— Скажите, отче, как вы думаете. Я зря тут сижу плачу?

— Плачешь? О чем… подожди.

Пропал из сети. Думала, что все понял и все кончено. Иду плакать на балкон, уже не останавливая слезы. Как хорошо сейчас, что одна дома и никто не видит. Звонок, твой звонок…

— Ну, и что там у нас за слезы? Говори.

— Да я… да нет… ничего, я просто понять не могу и мне страшно.

— Давай я начну?

— Давайте.

— Знаешь, когда я был там у тебя дома… Хочешь, я скажу тебе правду? Наверное, ни в одном любовном романе не описано того, что я чувствовал. И чувствую сейчас.

— Так значит… (рыдания)

— Значит да. Я люблю тебя. Ты бесконечно мне дорога. И прекращай, пожалуйста, плакать.

— И вы мне, и я тоже…

Что же дальше? О, трижды благословенные мессенджеры! Что бы мы делали без вас. Ты звонишь мне утром по дороге на службу. Я вижу твой город, вижу твою улыбку. И мне начинает казаться, что я дышу с тобой одним воздухом. Видел ли кто-то когда-нибудь литургию глазами священника, если ты не священник? Если ты просто его любишь и просто смотришь на все происходящее со своей стороны экрана. Как бесценно дороги мне эти моменты, какую великую драгоценность ты подарил мне, мой родной, мой несравненный, мое ясное апрельское солнышко.

Вечером наступает режим тишины, и я панически боюсь написать что-то лишнее, но не писать я не могу, не могу не говорить с тобой, не могу не смотреть в твои бездонные глаза.

Тебе ставят дополнительные службы, и случается так, что на одной из всенощных нет никого. Только ты и я — по ту сторону экрана.

— Варенька, открывай последование, и будешь мне помогать. Я без певчих сегодня. Пожалей мой голос.

— Но ведь… ты что… я же не умею петь!

— Ничего, все ты умеешь, и получается все очень даже мимимишно.

Дома отношения не меняются. Вечером у каждого свои дела. У Дениса — игры, а у меня… О, мой милый, несравненный друг. Кажется, я могу говорить с тобой часами, днями, сутками. Алешенька, любимый, родной.

На праздники я уезжаю к маме. Мне, конечно, стыдно, но телефон не успевал заряжаться, потому что мы разговаривали бесконечно. Иногда мы просто с тобой включали видеосвязь, и каждый занимался какими-то домашними делами или работой. Просто быть рядом. Быть рядом всегда.

И вот, я решила приехать к тебе. В череде домашних скандалов и проблем, несмотря на то, что ситуация не улучшалась, а на претензии мои относительно образа жизни Денис смотрел не иначе как на бабью придурь, я смогла уехать. И это одни из самых счастливых дней моей жизни.

На вокзале меня встретил староста твоего прихода. Всю неспешную дорогу до гостиницы сердце выскакивало у меня из груди, а ты писал мне, посылал смешные картинки и торопил, торопил, скорее, приезжай скорее. Я поселилась в гостинице недалеко от твоего прихода. Смешная ситуация — ты бежишь ко мне, но я не могу тебя обнять, город совершенно маленький и практически каждый друг друга знает. Но нам удалось немного прогуляться, поговорить и у меня есть несколько минут, чтобы переодеться и бежать на всенощную. Ну как бежать… насколько это возможно — бежать человеку с одним костылем.

Заканчивается служба, люди потихоньку расходятся, я сижу на лавочке у стены и вижу, как ты выходишь из алтаря. Ты садишься рядом со мной, и никого нет, и я могу обнять тебя, могу вдохнуть твой запах, могу дотронуться до твоей руки. На какой-то момент ты уходишь обратно в алтарь, возвращаешься с требником. Чин копия. Ты будешь молиться о том, чтобы я поправилась. Но вот незадача — у меня нога сломана в голени, и как выходить из ситуации? По правилу, острием копия священник должен прикасаться к больному месту человека. Я сижу на лавочке. И ты опускаешься на колени, звучат слова, но я не слышу их. Твои волосы завиваются на лбу в небольшие кудряшки. Запах ладана, свет заходящего солнца, гулкая тишина пустого храма. Иконы смотрят на меня, и ты, мой любимый, мой бесконечно любимый человек тут, рядом со мной. Как давно ты рядом, почему же я не понимала этого раньше.

— Скажи, Варенька, стояли перед тобой священники когда-нибудь на коленях?

— Нет, конечно не стояли, я…

Слезы начинают наворачиваться у меня на глаза. Мы совершаем небольшую прогулку по городу, и я вижу, как тепло, спокойствие разлиты по этим древним улочкам. Неспешно прохаживаются люди. Кто-то здоровается с тобой. Кто-то смотрит с любопытством — новое лицо, какая-то девушка, да еще с костылем.

Утро, исповедь.

— Отче, я грешна, я полюбила другого человека.

— Но ведь есть мотив, я понимаю, это же любовь… Прости, что я говорю тебе… Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти, чадо Варвара, и аз, недостойнейший протоиерей…

После службы мы решаем сбежать. Сбежать от всех взглядов, людей, я хочу держать тебя за руку. Ты хочешь обнимать меня и не оглядываться по сторонам. Мы садимся в такси и уезжаем в другой город. Здесь много меньше вероятность попасться кому-то на глаза. Мы гуляем и дурачимся как подростки — кормим друг друга пирожным с ложечки, и я понимаю, что не хочу, чтобы этот день когда-нибудь заканчивался.

«Плач и скрежет зубовный»

Это не могло длиться вечно. Мы с тобой потеряли бдительность, растворились друг в друге.

— Алешенька, у меня плохие новости. Будет вторая операция, кости криво срослись.

— Успокойся, сейчас главное успокойся.

И ты находишь, ты решаешь все — лучшие врачи, лучшая больница. И вот как раз в тот момент, когда я скачу на одной ноге из перевязочной, по дороге я натыкаюсь на перекошенное от злобы лицо мужа.

— Что это такое???

Он следит уже давно. Он дождался, дождался того момента, когда я абсолютно беззащитна. Факты они и есть факты. Переписки и фотографий достаточно для того, чтобы создать тебе проблемы. При условии твоих натянутых отношений с благочинным, и того, что ты чувствуешь, что на твое место хотят поставить кого-то из своих. Этого достаточно и для скандала дома, а может быть, и развода. Она не из тех, кто прощает.

— Теперь послушай сюда, ты. Если ты хотя бы дернешься, я приеду и привезу все этого его жене. И в епархию. Ты сама понимаешь, что будет твоему любимому. Выбирай.

Звоню. Ты все понял без слов.

Добро пожаловать в мой маленький филиал ада.

Пепел розы, быль или небыль,

Сколько песен еще не спели.

От тебя до меня — небо,

Синь весны и капель апреля…

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: