Ахилла

Это письмо отец Димитрий Терехин, клирик Нижегородской и Арзамасской епархии, написал сразу же после публикации на «Ахилле» статьи священника Константина Пархоменко, но редакция сочла нужным отложить это письмо до первого дня Великого поста, ибо мы считаем, что этот крик души полностью соответствует смыслу поста, который сформулировал пророк Исайя: 

«Вы поститесь для ссор и распрей и для того, чтобы дерзкою рукою бить других;

…Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо» (Исайя, 58:4,6).

Услышат ли боль отца Димитрия те, к кому он обращается, или же опять скажут про «спланированную атаку антиклерикалов» и «предателя в рясе»? Посмотрим, друзья.

***

Пару дней обдумываю собственную, не анонимную «Исповедь священника», которую, имея опыт журналистской и редакторской работы, мог бы написать для сайта «Ахилла». Взвешиваю «за» и «против». Сопоставляю угрозы системных дельцов о расправе с напусканием туманных фраз типа «пообщаемся в понедельник, если доживёшь», с реальными возможностями «столпов православия», играющих во всемогущих хозяев жизни. Рассуждаю сам с собой и с близкими о полезности либо бессмысленности публикации истории моего служения Богу в РПЦ…

И вдруг вижу на «Ахилле» ответы Анониму от священника Константина Пархоменко. Некоторые моменты его опуса возмутили до глубины души, посеяв в ней тревогу и беспокойство. Несмотря на трёхлетнюю науку системных попов, преподаваемую мне с 2013 по 2016 год, которая зазвучала в голове фразами «дурак, кому нужна твоя правда?», «тебе что, больше всех надо?», «подумай о матушке и детях, кто их будет кормить?», «только себе сделаешь хуже, системе ничего не будет», «не боишься, что дети останутся сиротами?» и прочее, и прочее… Несмотря на полный крах иллюзий, связанных с тем, что в Церкви «больные, нуждающиеся во враче», что в ней нужно «спасаться самому, и вокруг спасутся тысячи»… Несмотря на апатию и неверие в то, что в России вообще возможны какие-то изменения, тем более от очередного крика души, переведённого в буквы (да и что можно добавить к нестареющим текстам Писемского, Салтыкова-Щедрина, наконец, Гоголя?)…

Несмотря на всё это, совесть, кувалдой колотящая в сердце, полдня после прочтения текста отца Константина настойчиво кричала в голове: «Промолчишь — предашь Истину… не Она ли для тебя дороже всего?» Ответ Пилата «что есть истина?», которым я тщетно пытался заставить замолчать эту надоедливую совесть, вопреки системным поповским тренингам, так и не заткнул этот настойчивый внутренний голос. Истина есть Истина. И именно познание Истины делает нас свободными (Ин. 8). Не показать лукавство и лживость публикации Пархоменко — предать Истину, потерять свободу, добровольно отдаться в рабство страстей: лени, апатии, равнодушия, скептицизма и, наконец, уныния…

И потому, не в силах более бороться с этой надоедливой совестью, сажусь за компьютер, чтобы отметить не то, с чем лично я не согласен в статье Пархоменко, а то, что явно противоречит нынешней церковной реальности. По крайней мере, реальности, установившейся на Нижегородчине.

Для начала скажу, что в исповеди анонимного священника, которую прочитал за один присест без удовольствия и с явным тухлым послевкусием, не увидел лжи. Да, текст похож на компиляцию, язык, местами, сухой и казённый, показной цинизм… Но ЛЖИ НЕТ! А главное, очень по-церковному, запахло и даже завоняло близким, системным… тем, с чем пришлось столкнуться в последние три года жизни, с чем так и не сумел сродниться. Вопрос авторства послания у меня даже не возник. Пусть это родил хоть программный робот, по духу — полное попадание в точку. Это текст жертвы системы, которая из здорового человека, вставшего на путь служения Богу, сделала больного. И потому комментировать негативный текст Анонима нет ни малейшего желания.

Теперь пройдусь по некоторым отрывкам позитивного текста Пархоменко и прокомментирую их.

«Мы имеем дело с человеком, потерявшим веру. НЕ ПОТОМУ ОН ПОТЕРЯЛ ВЕРУ, ЧТО ТАК ВСЕ ПЛОХО В ЦЕРКВИ, А ПОТОМУ ЕМУ И ПЛОХО, ЧТО ВЕРУ ПОТЕРЯЛ. Чувствуете разницу?»

Действительно, человек потерял веру… Но какую веру? Веру во Христа или в систему? Здесь хочу пояснить, что начал называть РПЦ «системой» не так давно. Когда-то, на первых курсах богословского факультета Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, я свято верил, что даже аббревиатура РПЦ — нечто оскорбительное. Всегда употреблял в разговорах и в письменных работах полное наименование — Русская Православная Церковь. Да и был до «попадания в рясу» (опять термин системных дельцов) внутри Церкви, а не в системе. Однако, став дьяконом, в первые дни сорокоуста, который клирики Нижегородской епархии проходят в Свято-Троицком Серафимо-Дивеевском монастыре, на первых священнических трапезах стал слышать из уст старших по хиротонии «братьев во Христе» следующие фразы: «Ты сколько в системе?», «А ты как давно в системе?»

В силу своей профессиональной тупости (а по первому образованию я физик-микроэлектронщик, специализировавшийся на программировании) подумал, что ребята говорят о сетевых компьютерных играх. Свалившееся на меня позже откровение, что «системой» называют Церковь или Семинарию (в зависимости от контекста), надолго ввело меня в ступор… Теперь же, благодаря личным поведенческим примерам сослужителей, почти не бывает ступоров, да и многие барьеры давно сняты, о которых, если всё же соберусь, расскажу в исповеди. И потому, говоря об РПЦ (МП), клириком которой всё ещё являюсь, буду употреблять нижегородский местночтимый термин «система»…

Так вот, отец Константин, к сожалению, не уточняет, какую веру, по мнению его и супруги, потерял Аноним. По моему же мнению, автор исповеди разочаровался именно в системе. Однако никак не могу понять, почему из потери этой веры делается вывод, что Аноним «бедный» и «ему плохо». От подобной прозорливости, просвечивающей чужую душу, опять потянуло чем-то знакомым… Вспомнил! Вердикты нижегородских системных дельцов, вешающих ярлыки на «клириков-неудачников» (опять же их ярлык), согласно которым у всех несогласных в лучшем случае «дух не мирен», а то и «бесноватость». Но чем же ещё здесь пахнет?.. Ага! Наставничеством «столпов православия» — настоятелей с восемью классами школы и богатым опытом юношеской тусни на гоперских пятаках, безошибочно определяющих, кому «не место перед престолом», кому «лучше было бы продолжать работать в миру и не лезть в церковь» или кто «вошёл не в ту дверь»…

Конечно же, Аноним «не не может, а не хочет» идти на завод. Это тоже видно духовно опытному глазу о. Константина Пархоменко. В этих рассуждениях меня поражает следующее: недопустимость мысли о том, что клирик может не просто «барабанить службы, класть деньги в карман и поливать грязью мать-церковь, сидя за компьютером», а совмещать служение с тяжёлой интеллектуальной или физической работой.

Впрочем, каждый судит по себе. Конечно, когда в Питере цена за беседу перед венчанием с «совершителем Таинства» ещё лет 10 назад равнялась 6000 рублей, без внесения которых в широкий карман рясы разговор о венчании переносился до момента нахождения средств, можно физически и не работать. Про 6000 — это случай с моей хорошей знакомой и её мужем, которые так и живут не венчанные. Не потому, что у них нет денег — с этим как раз всё в порядке (они серьёзные врачи-офтальмологи). Просто поповское хамство и жадность (год, храм и предположительное имя священника, при надобности, могу попытаться уточнить) навсегда отбило желание пересекать порог РПЦ…

Возвращаясь к Анониму: не знаю, как и на что он живёт. Если доходы его складываются исключительно из добровольных (и не совсем добровольных) пожертвований чад — не сужу его. Потому что так живёт большая часть духовенства. При этом не исключаю возможности, что и работа физическая Анониму знакома не понаслышке. Точно могу говорить только о себе: за три года дьяконства и священства при зарплате в 15 000 рублей (плюс-минус тысяча) моя многодетная семья с неработающей женой, ухаживающей за младенцами, жила на те деньги, что я зарабатывал ночами или между службами, берясь за любую работу (в том числе физическую, вплоть до разгрузки фур). А также на те крохи, что приносили её ученики, с которыми супруга индивидуально занималась иностранными языками. Делалось это не для шика, и не от полной безысходности и епархиального произвола. Делалось это умышленно, так как первые же месяцы моего священства показали, что самое страшное — это стать финансово зависимым от епархии.

Видя искалеченные судьбы и разрушенные семьи священников (по слухам, в Нижнем Новгороде самое большое количество разводов в семьях духовенства), я понимал, что любым путём нужно сохранить возможность хоть как-то подрабатывать. Брать деньги за совершение Таинств и треб было стыдно. Если что давали — никогда не отказывался. Но если спрашивали, как на рынке: «сколько мы Вам должны» — объяснял, несмотря на лукавые наставления старших нижегородских товарищей, что у молитвы нет цены, Таинства в церкви совершаются бесплатно, благодатью не торгуют и проч. Несколько раз слышал от старших наставников: «Ладно, ты сам — дурак… Но зачем других подставляешь? Это же просто делается… Цену не назначаешь, а говоришь аккуратно, мол, тут делов-то на копейку, или на рубль… А если в храме — пусть за свечным ящиком им продавщица говорит, сколько, помимо кассы, в карман батюшке положить…»

Но в голове постоянно всплывал образ ректора ПСТГУ о. Владимира Воробьева, который как-то в проповеди, на которую я попал, несколько раз твёрдо произнёс: «Пока я жив, Таинствами здесь торговать никто не будет». Это стало моим девизом. Собственно, московская Никольская община в Кузнецах с её Университетом стала неким идеалом, к которому мне хотелось стремиться в своём пастырском служении. Или, точнее, та её видимая часть, в которой мне довелось побывать, и которая для меня стала ассоциироваться с неким подобием рая на земле: оплотом любви и свободы.

Однако на Нижегородчине принципы ПСТГУ оказались абсолютно неприемлемы. Помню то злобное рычание, с которым секретарь епархии, под начальством коего я служил в кафедральном соборе, отчитывал меня, отказавшегося стучать на собратьев: «Это тебя в Свято-Тихоновском научили?..» Да, отче, вновь повторяю Вам: именно там! Там меня научили не клеветать, не врать, не унижаться перед тварью, не плести интриг и не «продвигаться в системе», срубая головы своим собратьям. Научили те самые «призрачные наставники», которыми я, по Вашему мнению, «прикрываюсь», и от упоминания которых перекашивается от ненависти Ваше лицо…

Вспоминаю звонок из Епархиального управления и вопрос одного из управленцев: «Как ты живёшь на такую зарплату?» Помню свой ответ: «Нормально живу, мы давно привыкли без денег, родители помогают…» Помню и реплику: «В общем, хреново живёшь». (Простите за лексику. Смягчаю, как могу. Но из песни слов не выкинешь.)

Могу предположить, что после вышеизложенного на меня, как на Анонима, польются реки обвинений в том, что я обижен, сломан, «не вписался», «перепутал». Или, что ещё вероятнее, будто я просто лжец, клеветник, предатель. Ведь на самом деле в Нижегородской епархии, если и не всё хорошо, то близко к тому. Такое грандиозное возрождение духовной жизни! А если и есть недочёты в работе — то к ним, в первую очередь, относятся такие «тунеядцы» и «бесноватые» (слова владыки), как я.

Что ж! Призываю своих немногих нижегородских братьев-священников (если вы ещё считаете меня священником, и когда-либо считали собратом) в случае нападок на меня с откровенной или завуалированной клеветой встать на защиту. Кому, как не вам, знающим меня и мою историю, пролить свет на весь беспредел, творящийся на нашей родине? Люмпенов, не помнящих родства, или повязанных интригами шестёрок, готовых в угоду «шефу» перегрызть глотку любому, кто встанет на пути, не призываю ни к чему, потому как давно не верю, что в вас осталось хоть что-то личностное.

Не сомневаюсь в поддержке мирян… Но кто их услышит? Или, точнее, кто их слушает? Верующие давно убедились, что для системы они — источник дохода. А убеждение пришло через многочисленные попытки отстоять пастырей, добиться нормальной, лишенной официоза встречи с митрополитом, донести до него свою боль от непомерных налогов и прочих поборов, а также бесконечных переводов священников, которые разрушают духовную жизнь. Но системные дельцы глас народа, вопиющего к Небу, давно уже научились выдавать за трансляцию мнений их «обиженных пастырей-младостарцев», за слова «предателей в рясах», которые «сделали секту» и шантажом заставляют своих адептов «воевать» на стороне «гуру» против епископа.

Потому любые действия людей без ряс не идут в расчёт и служат лишь подтверждением и без того многочисленных «преступлений» их пастыря. Как тут не вспомнить стояние на морозе унизившихся немощных старух с нашего прихода перед дверьми епархиального управления, где за вертушкой с охраной прячутся церковные менеджеры? Или ответ архипастыря пожилой рыдающей старосте другого храма, молящей владыку о пяти минутах для аудиенции: «Уйди с дороги, мать… мне отдыхать нужно…»

Удивляюсь, как до сих пор епархиальные власти не догадались эту вопиющую настойчивость прихожан инкриминировать их настоятелю. Почему до сих пор за каждую такую «выходку» паствы священника не упрекают в создании «сельской террористической группы диверсантов», и не пытаются упечь «врага церкви и государства» за решётку, предъявив ему обвинение в экстремизме? Чего не хватает: фантазии или реальной власти?

Конечно, если бы у всех священников IQ был на уровне среднестатистического по управлению, то все бы они так и действовали: создавали вокруг себя секты, манипулировали людьми, а в случае чего — натравливали бы их на владыку и его окружение. Но ведь есть (к сожалению?) и такие священники, что за свою жизнь прочли не только «Детскую библию» для «достойного» получения богословского диплома в семинарии, но и кое-что ещё. Например, тома истории Церкви и патрологии, из которых, хотя бы на примере свт. Иоанна Златоуста или прп. Максима Исповедника, становится ясно, какая судьба ждёт «мерзавца», посмевшего восстать против «святой церкви» в лице её представителей, дорвавшихся до абсолютной власти. Есть и такие попы, кто прочитал «1984» Оруэлла или «Мы» Замятина… И кто понимает, что в реальной жизни чёрное легко становится белым, не меняя цвет.

Поверьте, последние из «заумных модернистов и обновленцев» (к числу коих относят и меня) крайне не заинтересованы в народных выступлениях. По крайней мере, в выступлениях своей паствы. Наоборот, душевное возбуждение бабы Зины и дяди Васи (или «быдла», по-епархиальному), которое в любую минуту может перерасти чуть ли ни в местечковое восстание (только чиркни спичкой!), пастырь всегда пытается угасить всеми доступными ему способами. Ведь, в конечном итоге, именно настоятель больше всех рискует увидеть небо в клеточку за экстремизм.

Простите, отцы, если своими неосторожными словами подсказываю «варягам», силой взявшим над вами власть, пути к ещё большему затыканию ваших ртов. Просто наболело… да и не теряю надежды на то, что вы ещё способны протрезветь и объединиться для того, чтобы остановить этот поезд, стремительно движущийся в бездну. А если нет — то пусть катится… Однако, тут уж не спасутся ни ваши, ни мои младенцы, ни матери, ни жёны, наличием которых нас так умело шантажируют.

Впрочем, мой «длинный язык» заболтался. Пора вернуться к тексту Пархоменко. Но только вот не хочется подробно разбирать его дальнейшие буквы, где он свысока рассуждает о несоответствии Анонима занимаемой должности; о том, кто кому и чем обязан; о профессионализме и вере; о подлинности духовного опыта; о том, кто плохой священник; о том, что можно и что не можно; о «считывании 90% информации», «живых импульсах», «духовном измерении»… Господи! Запах всё тот же!.. Поражает не только самодовольная уверенность, с которой пишется вся эта далёкая от христианства белиберда, но и та наглость, с которой творится суд над ближним. И в голове один вопрос: «А судьи кто?»

Я ничего не знаю о Пархоменко. Но многое знаю о наших нижегородских «духовных судьях». Тех самых, которые безошибочно, по их мнению, определяют, в ком из собратьев «бес», кто «перепутал дверь», кто «дурак», кто «психически больной», кто «пребывает в прелести», кто «младостарец»… Всё поставил в кавычки, потому что цитирую те слова, что мне довелось услышать в свой адрес от «старших братьев во Христе», некоторые из которых не живут с жёнами (или жёны с ними?), другие не просыхают даже к началу Литургии, третьи даже в школе не учились, образовываясь на дому по причине неспособности к обучению в коллективе…

«И если священник неверующий — как бы красиво он ни говорил, мы считываем, что нам говорят ложь!»

Несмотря на то, что и эти слова пахнут «нью-эйджем», соглашусь с ними. Ибо действительно, прочитав опус Пархоменко, «считал», что в нём большой процент (не обозначу в цифрах) лжи. Сделать ли из этого вывод, что Пархоменко неверующий?

«Значит, ты — обманщик, ты вор!»

Вот она — системная прокачка! Нижний Новгород, хоть и провинция, но не отстаёт от столицы. Когда глаза попадают на эти слова, в ушах звучит голос нашего архиерея или его верного секретаря. Конечно, читатель уже догадался, что поп, пишущий эти строки, тоже «обманщик и вор»…

«Позиция автора письма абсолютно инфантильная, тут полная личностная незрелость. Автор письма, как ребенок, считает, что старшие за него должны все сделать. Только если они будут что-то делать и менять, тогда станет хорошо.

А ты, дорогой, что лично ты делаешь в этом отношении? Не смотри на других, делай сам. Кто мешает проповедовать, окормлять паству, преподавать?..»

Мне трудно сказать, мешал ли кто Анониму «проповедовать, окормлять, преподавать»… Но расскажу о себе. Никогда не считал, что за меня кто-то что-то должен сделать. Поэтому, будучи штатным клириком, служил почти каждый день «утро-вечер», а в редкие выходные и по ночам либо подрабатывал, либо занимался многочисленными домашними делами, которые, несмотря на самоотверженные старания жены, никогда не иссякали. Два года назад от хронической усталости и переутомления разбил машину, возвращаясь со службы в монастыре, получил сотрясение мозга. Однако не стал высиживать положенные месяцы больничного, а вышел служить через 9 дней после аварии. При этом не получил никакой помощи ни от настоятеля богатейшего прихода, где тогда проходил службу младшим священником, ни от епархии.

Скажут, что ж ты не попросил? А почему всегда нужно просить? Ведь все знали об этой аварии и её обстоятельствах. Но единственный вопрос, задаваемый мне начальством, был следующий: «Когда, наконец, выйдешь служить?»

Кроме того, просить — значит сажать себя на епархиальный крючок. Сколько отцов сидит на нём? Сколько подлости от безысходности совершается теми, кто когда-то думал, будто не переступит этот рубеж? Нет, просить людей — не выход. Тем более тех, кто слеп, и сам, от своей великой занятости, не хочет видеть беду другого (или всё же видит, но хладнокровно делает вид, что не замечает?).

Просить Бога — вот выход! Только всё больше я начал сталкиваться с тем, что помощь Бог посылает откуда-то со стороны, от людей, совсем далёких от системы. Посылает неожиданно, сверхрационально, чудесно. В чём же здесь Его промысел? Не в том ли, чтобы, с одной стороны, показать порочность системы, а с другой — укрепить связь с внешним миром, который за порогом системы? Вот только в те моменты, когда внешние в христианской праведности много превосходили внутренних (постящихся и разбивающих лоб о церковный пол), становилось страшно. Неужели я не в Церкви? Но ведь другой-то нет! А как же Никола в Кузнецах? Как же ПСТГУ?.. В конце концов, Церковь — Тело Христово, только здесь истинное Причастие и единение во Христе… Только здесь «Христос посреди нас».

СТОП! А действительно ли Он посреди нас, когда мы в системе? Действительно ли мы Его «единомыслием исповедуем»? А может, мы по-разному с другими батюшками Нижегородчины понимаем Бога и Церковь? Этот вопрос звучал не только в голове и сердце, он начал срываться с губ, ведь «от избытка сердца говорят уста» (Мф. 12). Каково же было моё удивление от утвердительных ответов собратьев, мол, «да, мы по-разному понимаем Христа… Ты романтик и идеалист… При чём тут деньги, налоги и Христос? Христос тут ни при чём»… Так становилось ясно, что для внешне вполне успешного священника Христос может быть ни при чём.

Конечно, я знал, что Богу — богово, а кесарю — кесарево. Но разве епископ — это кесарь? А благочинные — это сборщики податей? И разве не принципом всепрощающей любви нужно руководствоваться в окормлении паствы, когда допускаешь к участию в Таинстве грешника, ещё не способного сбросить оковы смертного греха, а принципом «уловить и этого человека», чтобы поднять доход? Смешалось всё: деньги, доход, «проходимость в воскресный день», «ротация», триста исповедников, которых надо «раскидать» за 40 минут, частое причастие и общий воскресный молебен кафедрального собора с несколькими тысячами записок, где в качестве адресатов указывалось, иной раз, по 30 икон Божией Матери. И, главное, ко всему этому примешивался Христос, который, оказывается, был здесь ни при чём…

Однако я продолжал «делать сам». И терпеливо из раза в раз повторял на исповеди каждому первокласснику православной гимназии, что он пришёл сюда не кривляться перед аналоем, не отчитываться в проделанных грехах, а к невидимо стоящему Христу, попросить у Него прощения и примириться с Ним. Третьеклассникам говорил реже, потому что их уже «обработали», и со временем я стал замечать, что они просто не способны слышать. Зато способны класть монетку на поднос — жертву за грех.

Исповедовал, невзирая на замечания ключаря собора и настоятелей других храмов, мол, мне ещё не по статусу старчествовать. А я и не старчествовал, а как советский автомат по выдаче газированной воды производил однообразные действия: старался хоть чуточку утолить жажду тех, кто пришёл к Богу. Хотя бы одну минуту потратить на ребенка, чтобы объяснить ему самые элементарные вещи.

После очередной отчитки ключаря вытирал в пономарке свои, также не полагающиеся по статусу, сопли, и вспоминал, как в Кузнецах исповедует детей и взрослых о. Владимир Воробьёв. Вспоминал его брошюру об исповеди… А подходя к престолу причащаться, закрывал глаза и старался быть духовно с теми, кто в Москве… держался за их образ, как за последнюю зацепку.

Слава Богу, и на Нижегородчине нашлись священники, близкие по духу. Преподаватели семинарии, попавшие в немилость и подвергавшиеся репрессиям. Не слушая дружеские советы держаться от них подальше, чтоб начальство меня с ними не увидело, продолжал общение, так как именно у этих опытных и образованных священников можно было чему-то научиться.

В общем, все мои «делай сам», в конце концов, были перечёркнуты системой, но это тема отдельного долгого разговора…

Если говорить о периоде до священства, то и тогда я «делал сам» — в храме первой общины, где духовно окормлялся. Что делал? Пел на клиросе, и даже руководил им. Учил петь детей (слава Богу, родители дали хорошее образование, в том числе и музыкальное). Пел и учил без жалования, во славу Божью. Если батюшка что-то даст — слава Богу. Что ещё делал? Перекрывал крышу над алтарём, занимался отделкой зимнего придела храма, который восстанавливали из руин, вёл занятия в воскресной школе с детьми и со взрослыми, помогал строить эту школу, включая отделку двух этажей здания. Делала и моя жена, и мой брат, и его супруга. Делали и радовались, что есть возможность делать. Тогда мы не знали, что батюшке приходится дорого платить за то, чтобы у нас была эта возможность заниматься христианским деланием. Платить компромиссами со своей совестью, платить остатками своего физического здоровья, платить, постепенно выгорая и ломаясь: не от трудов, а от препятствий в этих трудах, воздвигаемых своими же.

Стало ли от моих дел хорошо? Думаю, что нет! Священник, занимавшийся нашим руководством, сначала намёками, потом откровенно говорил, что не нужно серьёзного, настоящего развития воскресной школы… Результат создания нормальной общины в Нижегородской епархии один — перевод настоятеля, репрессии в отношении него…

Далее посмотрим на полтора года моего настоятельства: ремонт запущенного древнего храма, восстановление полноформатных богослужений. До моего назначения на селе много лет не было Всенощного бдения, нормальной исповеди. Исповедь и причастие были с непременной «жертвой за грех», то есть с поборами со старух. Дошло до того, что даже за присутствие родителей на крестинах собственного ребёнка дополнительно взималась плата в карман священнику. Все эти дикости были устранены. Собственными руками я полтора года оттирал вековую приходскую грязь, как физическую, так и нравственную.

А с каким энтузиазмом взялись за дело верующие! КАМАЗы мусора, дорогостоящие восстановительные работы… Одно общее дело! И ни слова ропота со стороны матушки, даже когда не на что было купить детям сандалии… Терпеливое, а иногда и не очень, выслушивание упрёков со стороны родителей, скорбевших от того, что их сын, окончивший госуниверситет и отказавшийся от светской карьеры, полунищенствует, приняв сан…

Но всё это было нормальным, потому что я шёл в церковь не «реализовываться», как говорят о служении наши благочинные и епархиальный секретарь, а служить Богу. Шёл осознанно, понимая, что легко не будет. А вообще, я даже и не шёл. Документы на хиротонию подал тогда, когда, по мнению духовных наставников, «Господь призвал». То есть я не искал священства. Оно само нашло меня, и прятаться, как казалось, было бессмысленно.

И что же получилось, когда на меня надели крест? Когда я не стал «смотреть на других, а начал делать сам»? Неужели никто не стал мешать? СТАЛИ! Причём вмешательство было постоянным: запреты проповедовать (угрозы по поводу «длинного языка» без конкретных замечаний, притом, что мною пересказывались проповеди свт. Иоанна Златоуста, проецируемые на современность); претензии к исповеди, мол, нельзя такому молодому (а мне 34 года, из которых 12 лет живу в браке) на исповеди открывать рот, должен быть конвейер, ведь людей много… Запрет преподавать не только в духовной семинарии (при том, что у меня 2 высших образования и опыт обучения взрослых людей в НИИ), но даже на приходских курсах, несмотря на протекции от преподавателей семинарии.

Дошло до откровенных издёвок. Как-то раз в деканате ПСТГУ меня спросили: «Отец Дмитрий, а Вы у себя в Нижнем преподаёте?» Я ответил, что меня не благословляют. Приехал домой и спросил благочинного, а можно ли всё же что-нибудь где-нибудь преподавать, чтобы не деградировать окончательно? В ответ я услышал вот что: «У нас в районе есть ПТУ для умственно отсталых. Хочешь, я там договорюсь? Тебе же потщеславиться хочется? Они всё равно ничего не понимают, будут тебя на руках носить…»

Итак, ещё раз. Кто мне, как пишет о. Константин, мешал «проповедовать, окормлять паству, преподавать»? Могу назвать имена, фамилии, сан, а также обстоятельства, при которых всё это было. А если без имён, то так: секретарь епархии, благочинные округов, в которых я служил, настоятели храмов, под чьим начальством был до собственного назначения настоятелем.

Ничего не могу сказать по поводу архиерея. Подозреваю, что его отношение ко мне метко в одном из разговоров выразил благочинный: «Отец Дмитрий, кому ты на хрен нужен?» (опять прошу простить за дословную цитату). Действительно, пока мною «затыкали дырки» в службах, пока я поднимал доход, ремонтировал храм и ничего не просил — был не нужен. Стал нужен при первой же проблеме со здоровьем. Но только нужен не для того, чтобы меня поддержать, а для того, чтобы архипастырским внушением добить этот «гнилой балласт».

На ссыльном сельском приходе, который в епархии многие считают самым бедным, где я оказался настоятелем, мне уже почти никто не мешал ни проповедовать, ни учить, ни окормлять. И это был повод для искренней духовной радости. Правда, образовывать пришлось преимущественно бабушек от 60 до 90 лет. Но довольно быстро появилась и молодёжь, немного детей, семейные пары. Знакомые из города просили позаниматься со своими друзьями, я не отказывал. Так, вдали от мегаполиса, на природе, в спокойствии начала складываться община. Само место располагало к тому, чтобы в работе с прихожанами не использовать никаких психологических манипуляций. Только доверие и любовь. И главное — никакого прессинга…

О прессинге — отдельно. Дело в том, что главный принцип работы в системе, который мне озвучил мой первый начальник — благочинный — после дьяконского сорокоуста, был такой: «Я прессую тебя, ты прессуешь всех остальных». Много раз мне приходилось рассказывать своим прихожанам и собратьям по служению, что в тот день, когда был озвучен этот принцип, я, взрослый мужик, пришёл из храма домой к жене со слезами на глазах. И с порога ей сказал: «Я не понимаю, куда я попал». Несогласие с подменой принципа любви (которому я был сопричастен не только на приходах, где окормлялся до священства, но и в ПСТГУ, а ещё раньше — в миру) принципом прессования стало первым непреодолимым препятствием в моём продвижении в системе.

Но не хватило духа сразу порвать с РПЦ. Кроме того, была надежда, что это только первый приход неудачный, что настоятель не совсем порядочный… Потом-то я понял, что это был один из лучших благочинных епархии, наиболее вменяемый. И он-то, как раз, по-честному сразу всё объяснил. Кстати, теперь он в немилости, хотя в Нижнем Новгороде нет такого священника, который был бы в милости…

Что заставляло терпеть мракобесие далее? Во-первых, убеждение, что иной истинной Церкви вообще нет. Во-вторых, надежда на то, что рано или поздно я окажусь в какой-нибудь ссылке, где обо мне забудут, перестанут пытаться впутывать в интриги и дадут спокойно служить Богу и людям. Так и получилось. Однако через несколько месяцев настоятельства, когда на этом ссыльном приходе стало что-то налаживаться, я услышал интересную фразу от тех самых «мешателей», о которых вопрошает Пархоменко: «Ты что, думаешь, в деревне своей спокойно будешь сидеть? Кто тебе даст?»

Ну и действительно… не дали. Правда, не сидеть, а служить. Да и здоровье, в конце концов, закончилось. Так что на день рождения в сентябре 2016 года, сделав себе выходной и подарок в виде посещения врача, я узнал от специалистов, что у меня серьезные проблемы с шейным отделом позвоночника и нужно срочно госпитализироваться.

Далее больница, больничные… интриги благочинного… клевета, обвинения со стороны архиерея в бесноватости, тунеядстве, лжи… отстранение от служения старшего родного брата-дьякона, отказавшегося отречься от меня. Унижение новым 23-летним благочинным (а потом и секретарём епархии) моей паствы… Непрекращающиеся головные боли и прекращение служения (первые 2 месяца лечения, даже будучи в стационаре, отпрашивался на службы, чтобы не оставлять храм и паству), передача прихода благочинному, устное благословение архиерея «уходить». В ответ на попытку разорвать трудовые отношения с епархией, устное заявление секретаря о том, что я не гражданин Российской Федерации, а «прежде всего, клирик»…

Но всё это — тема отдельной обстоятельной многостраничной публикации, с опорой на уже подготовленные для интернет-аудитории аудио и видеоматериалы. Хватит ли на неё сил? Не знаю… Не убьют ли, не посадят по подставе? Теперь уже тоже не уверен…

Итак, на вопрос «кто мешает?», думаю, дан достаточно подробный ответ. Теперь хочется перейти к самому концу статьи о. Константина.

«Стараюсь никого не осуждать, но тут просится с языка: лентяй и обманщик! Разуверился — иди на завод работать, иди дворником. Не обманывай людей, которые с израненными и искренне открытыми душами приходят к священнику, как к Богу…

Жизнь коротка. Не изменяй себе, не трать драгоценный срок жизни на ложь, не поступай, как слабак и лентяй, а уйди из Церкви. Иди на светскую работу. А Господь будет терпеливо и заботливо (Он тебя и твою семью не оставит) ждать твоего возвращения. Как блудного сына.

А мы пока в нашей несовершенной, но любимой Церкви будем трудиться, чтобы исправить плохое и укоренить хорошее».

Все тот же епархиальный запах. «Смелый» обличитель рубит до седла «лентяя, обманщика и слабака», не желающего работать дворником… Ставит клеймо на незнакомого человека, хотя в начале своего «смелого» разоблачения и говорит, что всё это фейк, т. е. никакого Анонима не существует. Расставляет всё по своим местам: кто будет служить, а кому нужно уйти, кто блудный сын, а кто «не таков, как прочие люди» (Лк. 18). Не хватает только «предателей в рясах», «уничтожителей православия» и «лукавых рабов»… Но это, может быть, опять из местночтимого нижегородского. Хорошо бы устроить в «Кармане России» слёт системы, пригласить туда Пархоменко и обменяться опытом.

«Я знаю, что глобально я ситуацию не спасу, но я спасу ее на том участке работы, на который поставлен. Я хочу, чтобы у людей была не слепая и примитивная вера, а зрячая и осмысленная, я хочу, чтобы люди имели живой опыт прикосновения к Богу, и я могу хотя бы поделиться своим мизерным опытом. Я знаю, что у людей страхи, запутанность, потеря ориентира, и я смогу донести до нескольких тысяч (благодаря Интернету есть такая возможность) мое видение, мой опыт. И, может быть, кого-то он согреет и поддержит».

Я тоже так думал. Окончил ПСТГУ. Учился у прекрасных, любящих преподавателей, включая Александра Леонидовича Дворкина, которому особенно благодарен за привитый антисектантский иммунитет и за науку видения сектантских веяний внутри РПЦ. Защитил диплом по истории Церкви XX века, на написание которого потратил 6 лет (проработал более 100 архивных дел, объездил сотни приходов — действующих и уже не существующих). Получил пятёрку, прекрасные отзывы, рекомендацию к публикации работы, как уникальной, рекомендацию к поступлению в магистратуру. Поступил в магистратуру, желая дальше богословски образовываться, чтобы быть полезным людям… Однако я обманулся. Нижегородская ветка системы меня силой «отторгла», как это предсказывали системные дельцы ещё в первый год моего служения, ставя мне в вину то, что я «уродился слишком умным».

Согревают ли кого-то мой опыт, моё видение, мои слова утешения? Думаю, о них скоро забудут. Людям нужна реальная духовная жизнь — здесь и сейчас, а не воздыхания о прошедшем. Уже сегодня из нечастых звонков моих прихожан я делаю вывод, что они начинают меняться. Первоначальная растерянность переходит в некий откат и апатию, возвращаются «страхи, запутанность, потеря ориентира». Дай им Бог найти хорошего пастыря где-то недалеко от дома. Не такого «слабака», как я, ощущающего себя в 34 года полной развалиной, а физически крепкого, способного устоять под непрерывной бомбардировкой системы.

«Я все это могу, и тогда в чем проблема? Буду делать. То малое, что от меня зависит, но буду делать Я, ЛИЧНО Я, а не буду ждать, пока ситуацию начнут менять к лучшему какие-то дядьки в высоких кабинетах».

Проблема в том, что были люди (в том числе дядьки в кабинетах), которые не хотели, чтобы я это делал, несмотря на то, что я бы мог. У них были другие планы на меня. И эти планы никак не учитывали ни моих личных предпочтений, ни опыта работ в миру, ни образования, ни, наконец, семейного положения. Дядьки хотели, чтобы я повышал доход приходов (и я это делал), работал бригадиром (и это оказалось под силу), создавал видимость социальной работы (фикцию презираю в любом виде, поэтому попробовал — не получилось), служил без выходных, «затыкая дырки» в совершенно пустых храмах (и такое бывало много-много раз), выполняя бизнес-план архиерея… Ещё они хотели, чтобы я (опять цитирую) «хлопнул дверью и ушёл из семьи, если семья мешает служить». Чтобы не болтал лишнего в проповедях (а лишнее — всё, что делает человека думающим и самостоятельным)…

В конце концов, были люди, которым очень хотелось бы, чтобы я был финансово зависим от епархии, так как в этом случае мной можно было бы манипулировать. Были люди, которые очень бы хотели, чтобы я написал донос на одного близкого мне по духу священника — кандидата богословия с первым светским высшим образованием, знающего несколько языков. Написал, что он пьёт по-чёрному (хотя я этого не видел, да и не думаю, что он пьёт больше, чем некоторые прочие попы). За это предлагалось продвижение в системе. Но я отказался клеветать. Равно и он отказался оклеветать меня. Были люди, которые хотели, чтобы я «прессовал» дьякона, старшего меня на 20 лет, у которого и так система разрушила семью и забрала здоровье. Но и этого я не сделал, в какой-то момент заступившись за него, после чего и оказался (к своему счастью!) в ссыльной деревне.

Несмотря на всех этих бывших в моей жизни людей, до сего дня считающих, что я уже никогда не буду свободен от них, мне удавалось служить. И вам, бывшим, заявляю, что я решительно вычёркиваю вас из своего сердца, сознания и души. Вам нет места в моей жизни, как нет в ней места и вашей системе. Заметьте, не Церкви Христовой, а нынешней системе РПЦ.

Несмотря на то, что были «дяди в кабинетах» и вне кабинетов, мне удалось не стать сволочью, не отречься от храма, от паствы, от Христа. Однако теперь, с риском инсульта-инфаркта, с пучком хронических заболеваний, начало которым было ещё до попадания в жернова системы, я уже точно знаю, что, в отличие от Пархоменко, больше «НЕ БУДУ ДЕЛАТЬ». Буду жив — пойду работать дворником или на завод, чтобы кормить четверых детей. А, может, кто смилостивится и предложит выгоревшему (или выжженному?) попу дистанционную работу за компьютером, по старому профилю (журналистика, поддержка сайтов)…

Вот только бы епархия дала возможность мне и брату-дьякону реализовывать право на труд. Пока ни ему, ни мне не сделали записи в трудовых книжках, так как, по мнению начальства, мы должны покаяться и «годик погнить в алтарниках». Мне нравится, как один, довольно откровенный системный менеджер в рясе на вопрос «в чём каяться?» честно ответил: «Ну ты что, дурак? Ну всем ясно, что не в чем… Но владыка же хочет… ну съездишь в монастырь, ну перетерпишь… смиришься… Пойми, по вам принято решение, его никто менять не будет».

Нет, братцы, никто не съездит в монастырь и не смирится. Потому что смиряться надо не перед людьми, а перед Богом. Поклоняться надо не твари, а Творцу.

«А как же молитвенные минуты, согретые слезами или шепотом радости?

А как же переживание Царства и праздника на Литургии и на других службах?

А как же глаза людей, которым чуть-чуть помог, и они светятся радостью и надеждой?

…

А как же…»

На все восторженные «а как же» Пархоменко мог бы написать контраргументы, вроде «а как же вынимать частичку на проскомидии за архиерея, который передаёт тебе, что ты — его ошибка, тунеядец, бесноватый?»; «а как же смотреть в плачущие глаза старых бабушек, униженных неверующей епархиальной охраной, которая, по приказу секретаря, не пустила их на порог управления в мороз, отследив их появление во дворе епархии по камерам видеонаблюдения, и поняв, что едут хлопотать за своего батюшку?»…

Много таких «а как же…», которые заливают скорбью сердце и затмевают все эти дешевые детские радости и душевные переживания. Есть и такие «а как же…», которые окончательно убеждают тебя, что священнику, понимающему, что происходит с Церковью, служить Литургию при текущем положении дел — это кощунство и святотатство. Это Таинство в суд и осуждение. Не могу удержаться: а как же сщмч. Пётр (Полянский), как же любимейший мною сщмч. Кирилл (Смирнов), сщмч. Сергий Мечев, как же сонм новомучеников и исповедников российских и свт. патриарх Тихон? А как же Собор 1917—1918 гг.? Как же гнусное неообновленчество, сергианство, как же ложь и лукавство? Не хочу продолжать эти «а как же»…

«Вообще в письме «священника», которое я разбираю, много критики на архиереев. Справедливой. Есть такие, по-видимому, не совсем достойные. Но я лично знаю некоторых архиереев и скажу, что те, кого я знаю, — достойные люди. Да, у них есть свое мнение, и если ты не соответствуешь ему, можешь лишиться и прихода, но, дорогие, это опять вопрос о начальнике. Не можешь работать с этим начальником — уходи к другому. Не можешь ужиться с этим архиереем, иди к другому».

Простите, но что значит «иди к другому»? Во-первых, кто отпустит? Во-вторых, кто дерзнёт взять дезертира? В-третьих, что сказать своим прихожанам, перед которыми тебя выставят сбежавшим предателем? А что изречь на могилах своих бабушек, которые покоятся здесь, и память которых для тебя — из самого дорогого, что есть в жизни?

Нет желания подробно освещать этот призыв «идти к другому». Но в нашей епархии стремление сбежать есть почти у всех! Но кто же всех отпустит? Архиерей выпускает только через запрет. И об этом все знают. Более того, в настоящее время появилась новая местная форма прещения. Человек не запрещается в служении, а отстраняется от него. При таком подходе, видимо, не нужно отчитываться перед патриархией. На сайте епархии и я, и брат дьякон висим в списках, как клирики храмов, хотя служить нам устно запрещено. Более того, можно назвать не одно и не два имени других священников, которые в том же положении. При том, что в епархии (не путать с митрополией) около 350 клириков, в год происходит не десяток, а сотни переводов! Раньше «ротация» легко отслеживалась, т. к. в каждом номере епархиальной газеты печатались колонки с указами о переводах, над которыми или плакали, или потешались читающие. Теперь переводов столько, что информация не публикуется. На сайте же по ряду клириков висят откровенно лживые сведения.

Рассказать про шантаж и угрозы из управления, когда клирики пытаются выпроситься за штат? Или легенды о чемоданах денег, которые ежемесячно отвозят в стольный град и передают управделами МП в качестве откупа? Или легенду о метровой стопке жалоб на нижегородского митрополита от клириков и мирян, которая сокрыта где-то в недрах патриархии? Сделаю это позже, если буду жив, и если позволит здоровье. Тут ведь надо аккуратно, чтобы ничьих чувств не оскорбить, чтобы упоминание ЛЕГЕНД, через которые культивируется общеепархиальный страх, не выдали за мои, якобы, утверждения о фактах. Утверждения, оскорбляющие честь и достоинство, — качества, давно отсутствующие у тех, у кого их так усиленно пытаются защищать.

О. Константин, не вводите в заблуждение читающих. Действительно, процедура перехода от одного «феодала» к другому теоретически проста. Но, во-первых, на практике, в нашей епархии это крайне трудно. А во-вторых, почему мы, нижегородские клирики должны бежать со своей родины от произвола начальника, которому Нижегородчина — не дом? Один священник на этот вопрос мне ответил так: «Евреи сначала вошли в Египет, когда им там было комфортно, а потом вышли, когда их стал притеснять фараон. Так что ничего такого тут нет…» Простите, но разве архиерей это не любящий отец, а фараон-гонитель? От архиерея бежать из своего дома, от могил своих предков? Ничего на ум не приходит, кто и куда должен бежать?

«Все время стонут, что можно лишиться прихода. Да какая разница? Ты Богу и людям пришел служить, или приходу? Я совершенно не привязываюсь к месту своего служения. Если меня завтра отправят в глухую деревню, буду трудиться там. Проповедовать, окормлять людей, писать тексты и видео. И я знаю, что мои духовные чада будут приезжать ко мне».

О. Константин, предлагаю Вам незамедлительно попроситься в такую глухую деревню. Причем желательно, чтобы там не было не только музыкальной, но и общеобразовательной школы, где могли бы учиться Ваши дети. Всё же нужно, чтобы слова не расходились с делом. В качестве кандидатуры могу предложить приход, где ещё недавно я был настоятелем. Вам уже не придётся, как мне, выносить из алтаря дохлых мышей и мыть с мылом руки после каждого прикосновения к напрестольному Евангелию. За полтора года нам с прихожанами удалось отчистить от грязи большую часть древнего уникального деревянного храма (который не закрывался даже в советские годы гонений). Вам даже не придётся сильно мёрзнуть во время служб, так как удалось сделать отопление. Не нужно будет заботиться об электропроводке и сигнализации.

Всё это ещё два месяца назад было в полном порядке. Ваши дети, если они есть, смогут даже посещать местный филиал школы, который, благодаря усилиям председателя местного колхоза, ещё не закрыли.

Вот только жить Вам с семьей будет негде. Однокомнатная квартира с разбитым окном и изуродованной входной дверью в алкоголическом притоне-подъезде, ключи от которой мне два года назад любезно предоставил председатель, теперь совсем не пригодна для проживания, так как дом, где она находится, признали аварийным и расселили.

Но, может быть, Вам удастся выжать из местных пенсионерок, кроме тех 20 тысяч рублей, что ежемесячно забирает владыка чистоганом, да тех нескольких тысяч, на которые необходимо купить продукцию на его епархиальном складе, да ещё тех 20 тысяч, которые идут на оплату коммунальных услуг, другие 25 тысяч, на которые Вы снимите жильё для своей семьи в областном центре? Правда, Вам ежедневно придётся накатывать минимум по сотне километров. Но, может быть, за Вами пойдут Ваши духовные чада. Может быть, они даже будут Вас возить. Готовить Вам, а не себе еду, учить Ваших, а не своих детей. Тут ведь всё просто… дело техники… «делов-то на копеечку, да жертва за грехи»…

А вот моим прихожанам тяжело было ездить ко мне в деревню, а иногда и невозможно. Это для нашего владыки, у которого в постоянном распоряжении есть вертолёт, 100–200 км не расстояние. А для обладателя старой семёрки, работающего на упомянутом Вами заводе? 100 км по нечищеной от снега перекопанной трассе, где то и дело по кускам собирают останки попавших в аварии людей? Конечно, выручила бы видеотрансляция по интернету. Да только по финансовым причинам и из-за нехватки времени я не успел осуществить эту задумку. Призывал людей ходить в те храмы, что ближе к дому. Не привязываться ни к храму, ни к священнику. Не ездить так далеко, не рисковать в дороге жизнью…

Но прихожане тебе со слезами объясняют, что уже был опыт общения с несколькими священниками. И один не пустил причащаться за то, что взяла ИНН и новый паспорт. Другой втирал, что нужно читать правило от осквернения и делать 100 поклонов после каждого греха соития с мужем, брак с которым венчанный. Третий спрашивает на исповеди молодую девчонку: «А в рот брала?» (вновь прошу прощения за точное цитирование), или по спине посохом огревает, изгоняя телевизионного беса. Четвёртый на проповеди говорит про «накачанные силиконом губы Сергея Зверева». Пятый просит позолотить ручку красной бумажкой (5000 р.), чтобы открыть волю Божью. Шестой гонит из храма в период месячных, ссылаясь на то, что «эта баба мне тут щас весь храм осквернит». Седьмой, восьмой… 144-й просто механически, как робот, накрывает епитрахилью, требуя для исповеди заранее дома написать грехи на бумажке, которую он разрывает, даже не пробежав глазами… Продолжать?..

19 февраля 2017

Послесловие первое:

За масленичную неделю на «Ахилле» появился ответ Анонима. В нём оказались затронуты некоторые фрагменты статьи Пархоменко, заставившие меня писать свой комментарий по горячим следам. Впрочем, должен сказать, что от второго опуса Анонима я дистанцируюсь. И если после прочтения первого было не самое приятное послевкусие, то после знакомства со вторым — помимо запаха системы, учуял смрад атеизма. Здесь опыт Анонима не совпадает с моим. Мне за годы служения всё же довелось убедиться в действенности церковных Таинств и в наличии духовной реальности. Будучи профессиональным физиком-программистом и скептиком по натуре, я опытным путём уверился в том, что в жизни есть сверхрациональное. И для меня оно связано, в первую очередь, с Христовой Церковью — мистическим богочеловеческим организмом.

Поэтому прошу не плевать в мою сторону домыслами о потере веры. Нет более ни грамма веры системе, но тем сильнее и жизненнее вера Господу Иисусу Христу!

Другая статья, появившаяся в последние дни на сайте, посвящена системе. В ней блестяще показана нынешняя структура РПЦ, в основе которой лежит системное идолопоклонство. Статья дала понять, что термин «система» — это не чисто нижегородское изобретение, о чём я предположительно писал в своём ответе Пархоменко, а общероссийское обозначение той карикатуры, в которую «консерваторы» превратили Русскую Православную Церковь.

Обе статьи навели на мысль, что моя писанина более не актуальна: в чём-то она повторяет уже опубликованное, в чём-то по-детски наивна. Однако, ещё раз всё взвесив, решил, что и мой ответ Пархоменко может быть интересен читателям. Тем более что сама жизнь ежедневно опровергает лукавые тезисы отца Константина. Не могу не поведать об одном таком жизненном ответе автору «разгрома» Анонима.

Помнится, Пархоменко вопрошал, кто же мешает трудится в церкви? Так вот, сегодня, в неделю Адамова изгнания, когда во всех храмах нижегородчины давали ежегодную одноактную комедию под названием «Прощёное воскресенье», весьма своеобразное прощение получила моя невестка — матушка Виктория Терёхина (жена моего родного брата — дьякона Александра).

Виктория, несмотря на пребывание на больничном и крайне плохое самочувствие, отправилась в воскресную школу города Богородска, где мы живём. Дело в том, что прошло уже несколько месяцев, как она отозвалась на приглашение бывшего благочинного нашего района и стала директором воскресной школы при центральном храме благочиния. Виктория — опытный педагог. Преподаватель высшей категории. Хормейстер с высшим музыкальным образованием и множеством побед на конкурсах не только российского, но и международного уровня. С её приходом в благочиние в считанные недели в воскресной школе произошли благие изменения. Сначала появился детский ансамбль, позже к нему присоединились взрослые прихожане. Так получился смешанный действующий хор. Во всём этом был заинтересован благочинный района, ревнующий о служении Богу и людям.

Однако его пастырская ревность не получила одобрения сверху. 20 декабря 2016 год благочинный (в том числе и в связи с моей травлей, о чём нужно говорить отдельно) был отстранён от должности. Кстати, в тот же день указы о переводе получили и многие другие священники района, один из которых, в результате, помахал епархии ручкой, а другой — получил инсульт. Впрочем, это другая песня.

Возвращаясь к Виктории, нужно отметить, что где-то наверху система дала сбой. Несмотря на то, что её мужа (и моего брата) ещё в ноябре за мою поддержку отстранили от служения, несмотря на то, что уже прозвучал приговор в отношении меня, Виктория продолжала нести послушание в богородской воскресной школе. Её директорство не прекратилось и после 20 декабря — при новом благочинном района (который ещё совсем недавно был на покаянии. В последнее время, как всем уже известно, настроение начальства в системе меняется так же часто, как и погода на улице). Мы с братом дивились происходящему. Как же так? Два служителя-негодяя оказались «предателями в рясах», но жена одного из них всё ещё не попала в немилость?

Странным было то, что за два месяца новый благочинный (который автоматически является настоятелем центрального храма и духовником воскресной школы) избегал практически всякого общения с директором воскресной школы.

Оказалось, что финал этой фантастической истории был припасён ко дню «всехристианского примирения». По дороге из воскресной школы Виктория встретила бухгалтера благочиния, которая презрительным тоном сообщила ей: «Вы уволены. Отец благочинный взял вместо Вас другого человека».

Кстати, это тоже часть системной традиции: в подобных случаях настоятель (благочинный, епископ — зависит от конкретной ситуации) не может снизойти до того, чтобы самому сообщить об увольнении (отстранении, запрете, извержении). Всё это было бы грустно и трагично, если бы давно не стало обыденным. Чисто христианский поступок в преддверии Великого поста в духе: «кому я должен — всем прощаю»…

Что ж, это повод не для скорби, а для радости! Господь оборвал последнюю ниточку, связывавшую наши семьи с Системой РПЦ. И хочется пропеть в ответ: «Goodbye, my love, goodbye…»

Послесловие второе:

Считаю, что не имею права просить читателей о материальной помощи, которая, якобы, мне полагается как жертве системы, осмелившейся открыть рот. Во избежание пересудов, мол, попик-неудачник написал злобную статейку, чтоб попиариться, да денег от сочувствующих хапнуть, не даю здесь реквизитов для перевода средств на поддержание моей семьи. Ограничусь публикацией моего почтового адреса tdmitry@mail.ru, который и так без труда можно отыскать в Интернете.

При этом, не собираюсь играть в обиженного гордеца и бескомпромиссного борца за правду, обрекающего на полуголодное существование своих малолетних детей. Пользуясь случаем, хочу попросить «Ахиллу» дать ссылку на мой старый интернет-проект «Виртуальный музей ансамбля «Песняры», работу над которым я планирую возобновить в ближайшее время. Этому проекту я посвятил несколько лет жизни: по крупицам восстанавливал историю уникального белорусского коллектива, общался со многими его участниками, реставрировал уникальные аудиозаписи ВИА, наконец, разработал сайт и несколько лет его поддерживал. На сайте есть номер моего личного Яндекс-кошелька, в который поклонники творчества «Песняров» перечисляют средства для поддержания проекта.

Приглашаю читателей посетить виртуальный музей и, при желании, пожертвовать средства на его развитие. Тем самым вы обеспечите меня работой по моим основным специальностям (программист, журналист, историк). Искренне надеюсь на то, что мои дети будут питаться на деньги, честно заработанные их отцом на поприще творчества и созидания.

26 февраля 2017

Обсудить статью на форуме

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: