Ахилла

Когда-то я слышала душераздирающую историю о том, как при переводе Алексеевского монастыря на новое место его игуменья чуть ли не приковала себя к земле, а потом прокляла то место, на котором стоял Алексеевский монастырь, и предвестила, что ничего на этом месте стоять не будет. Вот и взорвали большевики Храм Христа Спасителя, и Дворец Советов не построился, и бассейн был самой великой помойкой Москвы, а теперь там Храм Христа Спасителя вроде и восстановили, но с нарушением всех планов, пропорций и представлений о красивом здании.

Но этого не было и не могло быть, потому что совсем не вписывается в характер игуменьи Клавдии, которая управляла Алексеевском монастыре в то время. Она не проклинала и не пророчила разрушения – утешала и строила.

Игуменья Клавдия была совсем необразованной, почти неграмотной. В архиве Новодевичьего монастыря, где прошли ее последние годы, и в архиве Зачатьевского, где ее ставили игуменьей, не сохранилось ни одного документа, написанного ей собственноручно. Она лишь подписывала прошения и донесения очень кривым, отрывистым почерком малограмотной женщины. По монастырским ведомостям о настоятельницах она проходит как «вдова из купеческого сословия», но многие ее современники были убеждены, что она из крестьянок. Поповский сын Федор Гиляров, мальчишкой бегавший по Новодевичьему монастырю в бытность ее игуменьей, написал о ней: «Она была вдовой из мещанского сословия, совершенно необразованная, но зато умная, практичная, и понимала жизнь лучше любой мирянки». Мудреных разговоров не любила, даже жаловалась настоятельской матушке, что от словоохотливости ее мужа, отца Александра Гилярова, у нее «голова идет кругом». Однако именно к ней, «игуменье неученой, но смирением просвещенной», святитель Филарет посылал своих духовных дочерей-дворянок на испытание перед постригом.

Монахиня Клавдия была пострижена в монашество 4 января 1810 г. в Казанском Первоклассном Бородинском монастыре в возрасте 48 лет. Через тринадцать лет монашества, 4 января 1823 года, была переведена в Московский Алексеевский монастырь, а в октябре того же года стала его казначеей. 5 мая 1827 года «с молитвой и вручением жезла по обычаю» монахиня Клавдия была поставлена игуменьей Зачатьевского монастыря. За три года ее игуменства  были отремонтированы храм и разваливающиеся  казенные монашеские кельи, где жили бедные монахини, а также на средства благотворительницы А. И. Нефедьевой, духовной дочери митрополита Филарета, была открыта богадельня для престарелых монахинь.

В августе-сентябре 1830 года митрополит Филарет переводит Клавдию игуменьей в Алексеевский монастырь. На нее ложилась тяжелая обязанность перевести обитель в Красное село к Крестовоздвиженской церкви, потому что на старом месте обители возводился Собор Христа Спасителя. Перевод монастыря проводился неспешно и постепенно, о чем игуменья позаботилась. Красное Село в то время было пустынно и малолюдно. Алексеевские монахини привыкли жить в городе, зарабатывая рукоделием. Теперь же монастырь стал загородным, и монахини лишились клиентов и заработков. Игуменья Клавдия сделала все, чтобы способствовать скорейшему устройству монахинь на новом месте. Для пополнения доходов она добилась разрешения открыть при монастыре кладбище. Трудами игуменьи был воздвигнут теплый храм во имя Алексия Человека Божьего. После того, как в двух монастырях она навела порядок, ее снова перевели на новое место. В феврале 1846 года умерла Новодевичья игуменья Мефодия Якушкина, оставив на полпути начатое обустройство монастыря.  

16 февраля 1846 года Клавдия появилась в Новодевичьем монастыре. Многие зачатьевские монахини были очень расстроены ее переводом, и игуменья Клавдия  добилась разрешения для них  остаться при ней. Появившись в Новодевичьем, Клавдия вновь взялась за ремонтные работы. В первый год ее служения была отремонтирована Успенская церковь, через год – Амвросиевская церковь. Приблизительно в ночь с 31 июля на 1 августа 1848 года над монастырем разразилась буря. Разыгравшийся ветер валил деревья и сносил крыши. С храмов слетели кровли и кресты. Больше всего пострадала Покровская надвратная церковь (ворота на границе с современным кладбищем). Монастырь приводили в порядок в течение 1850 года: отремонтировали колокольню, благоустроили часовню над могилой первой игуменьи Елены, починили кровлю Покровской церкви.

В Успенской и Амвросиевской церквях велись живописные работы. Архивы сохранили имена художников и других мастеров, принимавших в них участие. Руководил работами живописец Титов. Он же снимал копию с иконы Смоленской Божьей Матери. Резчик и золотых дел мастер Балашов привел в порядок и позолотил иконостасы. Он же починил для Амвросиевской церкви деревянную скульптуру Параскевы Пятницы, почитаемой в Новодевичьем за чудотворную. Особенно чтили Параскеву московские цыгане. При Клавдии заново позолотили кресты и купола. В 1854 году Федор Иванович Строганов, крепостной художник барыни Марьи Сергеевны Наумовой, восстановил образ Богородицы «Стена еси девам…» снаружи Смоленского Собора. При Клавдии же священник Александр Введенский начал работу по систематизации ризницы, переплету и разбору монастырских книг, первичному составлению описей. В это же время начали учить клирошанок нотному пению. Обучение проводил отец старца Алексия Мечева, певчий хора Его Преосвященства Алексей Иванович Мечев, когда-то спасенный от замерзания святителем Филаретом Дроздовым.

В годы игуменства Клавдии при Новодевичьем так же, как когда-то при Зачатьевском монастыре, была открыта богадельня для престарелых монахинь и белиц. Средства на ее содержание пожертвовала та же благотворительница А.И. Нефедьева. В архиве сохранилось ее прошение об открытии богадельни. В нем написано: «…чувство любви и благодарности покойным родителям моим и близким сердцу родным, не менее преклонность лет и болезненные припадки, часто меня посещающие и вразумительно напоминающие мне о недалеком часе смертном, давно налагают на меня священный долг в Московском Новодевичьем монастыре, где с другими родными покоится прах родителей моих, по мере возможности устроить богоугодное заведение». Резолюция митрополита Филарета от 5 февраля 1853 г. на прошении Нефедьевой: «Предложение благотворительницы, на которое и настоятельница Новодевичьего монастыря согласна, привести в исполнение и впредь исполнять неизменно».

В последний год жизни Клавдия не могла управлять обителью. В 1853 году ей исполнилось уже 90 лет. 3 июля она по собственному прошению была уволена от должности. Незадолго до смерти она продиктовала завещание: «…Святые иконы, кои найдутся в моих кельях, и собственные мои книги, как то Четьи Минеи в 4 книгах по 3 месяца в каждой, два служебных Октоиха, Апостол в лист, Минея общая, Ефрема Сирина в трех книгах, слова и речи Высокопреосвященнейшего Филарета митрополита Московского в трех книгах передать в церковь Новодевичьего монастыря. Денег я как по жизни не имела, так и по смерти ничего не оставляю». Она просила похоронить ее «как можно простее».

Ее не стало 13 апреля 1854 года, в четверг на Пасхальной неделе. Как записано в могильной книге за 1854 год, ее похоронили «напротив алтаря соборной церкви около игуменьи Мефодии». Монашенки горько ее оплакивали. Когда игуменью отпевали, трудно было даже разобрать пение сквозь рыдания. Ее любили. Она была добра и снисходительна к монашествующим.

Ее личность характеризует одна дошедшая до нас история. 

Однажды случился роман между отцом диаконом Гжельским и клирошанкой. Матушка Гжельская предпочла прикрыть глаза на случившееся и даже делала вид, что с клирошанкой этой дружит. Понимала, что сошлют диакона в крепкое житие в дальний монастырь, а куда она с детьми? Понимали это и игуменья, и настоятель. Умер отец диакон, закончилась история. Но не тут-то было.  Тоскующая по диакону клирошанка стала сажать цветочки на его могилу. Вот тогда матушка Гжельская и не выдержала, побежала к игуменье. Мало того, что эта «монахиня» всю жизнь матушке поломала, так она еще и память о муже решила отобрать.

Подумала игуменья Клавдия, подумала, как и одну не ранить, и другую не обидеть, да и издала указ, запрещающий сажать цветы на могилах в монастыре. Места в монастыре мало, дорожки узкие, а по дорожкам ходят рабочие лошади, которые «неблагочестиво» едят цветы прямо с могил.

Я эту историю вспоминаю иногда, когда наша дума законы издает, и все думаю, какова подлинная причина сего законотворчества, какая там клирошанка пробежала, какая матушка взъярилась.