Ахилла

Странная была эта новая дорога в школу. До переезда Дуня шла по хорошей дороге — на ней были удобные тени от фонарей. А на этой новой перепутанные тени от деревьев, через такие по правилам не переступишь, ноге места не хватит. И обойти никак. Неприятно было и почти страшно. Хотя школа-то осталась та же самая. Но вот эта новая дорога — нехорошая была. И было ясно, что сегодня все будет плохо.

Так и получилось. На труде Дуня получила двойку — потому что вместо того, чтобы пришить маленькую пуговицу, выбрала большую. А потом ножницы не хотели слушаться и кругло вокруг пуговицы обрезать не получилось. Получилась некрасивая блямба.

Обратно Дуня возвращалась с подругой Лизой и ее мамой. Они обычно провожали ее до подъезда, звонили в домофон, и мама ее впускала. Им было по пути. Но после переезда вроде бы не совсем и по пути стало. Но Лизина мама сказала, что ничего, они Дуню все равно проводят, она обещала Дуниной маме. Заодно зайдут в пекарню за макарунами. Дуня не знала, что это за макаруны такие, но спрашивать не стала. Может, это такое же простое слово, как макароны, и все его знают, кроме нее.

Пока шли, Лизина мама все время с кем-то говорила по телефону. А Лиза рассказывала Дуне, какую суперскую монстер хай ей подарят на день рождения — она уже выбрала, и мама обещала. Ее зовут Ривер Стикс и она дочь Мрачного Жнеца, у нее голубые волосы и прозрачные ножки, в которых просвечивается скелет. Дуня сказала, что это супер. Лиза спросила, есть ли у Дуни монстер хай и какие.

— Нет, — сказала Дуня. Ей очень хотелось заплакать, но не при Лизе.

— А почему? — не отставала Лиза.

— Нипочему, — тихо сказала Дуня.

На самом деле «почему» было. Мама сказала, что через эти куклы к дуниной душе подберутся нечистые духи.

— Потому что эти куклы страшные, таких людей не бывает.

— Ну и что, они хорошие, про них столько всего написано интересного, все в них играют, у меня одной нет, — не унималась Дуня.

— Я тебе уже сказала, — раздраженно прикрикнула мама, — никогда в жизни я не куплю подобную гадость своему ребенку. А если ты будешь их брать в руки, нечистые духи войдут в твою душу, ты этого хочешь?

— А как войдут? — спросила Дуня.

— Какая разница, как. Спроси у отца Николая, он тебе скажет. Только не забудь ему на исповеди сказать, как ты мать изводишь и требуешь купить тебе дьявольскую куклу.

Интересно, думала Дуня, вошли ли они в Лизину душу? С виду у нее все хорошо.

Нечистые духи представлялись Дуне грязными щуплыми мальчишками вроде Пачкули Пестренького из «Незнайки».

Они дошли до Дуниного двора. Мама сидела на скамейке с книжкой. В песочнице сидел с самосвалом Мишутка, Дунин младший брат. Лизина мама подтолкнула легонько Дуню в ворота.

— Ну — пока-пока? Маме привет.

Дуня сказала:

— Спасибо, я передам. До свидания. Спасибо, что проводили.

Мама подняла голову от книжки, только когда Дуня подошла совсем близко. Надо было сразу сказать про двойку по труду, но Дуня не смогла. «Потом скажу. Или пусть сама увидит в дневнике, а я скажу, что не видела. Скажу, что старалась, а мне ни за что двойку поставили. Хотя ясно, что мама скажет: ни за что двойки не ставят. Так что сегодня никаких мультиков. Это еще если не накричит».

— Дуня, тебя Кузнецовы проводили?

— Проводили.

— Как в школе? Оценки есть?

— Все нормально.

— Ладно, давай посиди тут с Мишуткой, а я пойду с обедом закончу и есть вас позову.

Мама забрала у Дуни рюкзак (хорошо, если не будет рыться!) и ушла.

А Дуня села на край песочницы и стала смотреть на братика. Он строил какое-то сооружение из песка, на Лизу внимания не обращал, бубнил что-то под нос.

Дуня напридумывала Мишке множество смешных имен. Маму это раздражало, она говорила, что у человека одно имя — которое дали при крещении. Поэтому смешными именами Дуня называла братика только наедине.

— Эй, Мартыпеночкин Тимось, привет!

Мишка обернулся, увидел Дуню и сказал:

— Я завод стою.

— Завод — это хорошо, Гуська-Пух! Иди, я тебя поцелую!

Мишка, конечно, целоваться не пошел. Встал из песка и залез на деревянную оградку песочницы.

— Тепей буду завод язушать!

— Давай я тебе помогу, — сказала Дуня. Она уже видела, как Мишка разрушает свои сооружения из песка — прыгает на них сверху, а потом ногами разбрасывает то, что осталось.

Дуня поднатужилась, подхватила Мишку и подняла повыше, стоя на оградке, а потом он как-то вдруг вывернулся у нее из рук, упал и страшно заревел.

Дуня застыла от страха. Что она такое могла сделать, ведь тут совсем невысоко падать!

Но оказалось, что Мишка, падая, прикусил язык, очень больно, даже кровь во рту была видна.

Мама выскочила на Мишкины вопли, подхватила его на руки и понеслась домой, а Дуня бежала за ними.

— На минуту нельзя оставить, взрослая же девка, — зло задыхаясь, говорила мама.

Дуня тоже ревела у себя в комнате, да только на ее плач никто не обращал внимания. Потом мама зашла, наорала за двойку, обнаруженную в дневнике, сказала:

— Ты наказана. Сиди, делай уроки. Потом почитаешь детскую Библию — и спать. Помолиться не забудь.

И громко закрыла дверь, почти что хлопнула.

Мишутка потом пришел ее пожалеть. Язык у него все еще болел, Дуня его обнимала, целовала, беленького, уютного, хотела, чтобы он с ней посидел, сказки вместе почитать. Но мама пришла и Мишку забрала:

— Сказано — занимайся.

Дуня сделала кое-как математику, плохо, с исправлениями, выдрала страницу, снова все примеры сделала, вроде нормально. Села в кресло с ногами, взяла детскую Библию и стала читать. Ну, как читать — глазами по строчкам бегать.

Глаза бегут, а голова свое думает. А потом Дуня слышит мамин громкий голос, как она, видимо по телефону, кому-то рассказывает и опять будто задыхается:

— Ты представляешь, кошмар какой! С сестрой ребенка оставила, а она его уронила! И он язык прикусил, плакал не знаю сколько, ужас просто. А потом говорит и заикается страшно! Он ведь недавно лучше стал говорить, слов все больше и больше стало, а теперь еле-еле, и заикается ужасно, не мог сказать два слова!

Мама говорила что-то и говорила, и задыхалась, и Дуня знала, что сейчас она будет пить корвалол, а потом перед сном снова придет ругаться и стыдить ее.

Дуне было так плохо, что хотелось исчезнуть в той маленькой щелке между половицами. Стать маленькой, и чтобы никто ее там не нашел. А она бы там жила. Вот без мамы она бы выбиралась и снова становилась большой и играла бы с Гуськой Пухом. А как мама зайдет — снова в щелочку. А Мишка бы ей туда крошки носил от булочки, ей бы хватало. А пить захочется — добегу ночью до кухни, попью — и обратно.

Утром мама подняла Дуню в школу, опять недобрая. Говорила отрывисто: «иди завтракать», «придешь в школу — не забудь позвонить».

— А Мишутик как? — спросила Дуня уже на пороге.

— Я даже не хочу говорить об этом, — глаза мамы наполнились слезами, и взгляд сделался страшный, как у снежной королевы. Только снежная королева замораживала, а мама будто испепелить Дуню хотела. — У тебя еще хватает совести спрашивать: он, бедный, теперь говорить нормально не может, к врачу опять надо, а тебе без разницы!

Дуня подумала, что все, что случилось — из-за переезда. Когда она по утрам правильно переступала через все тени — все было хорошо. А теперь через них никак нельзя правильно переступить, хочешь — не хочешь, а задеваешь, от этого и беды. Сначала — двойка, потом Мишка упал.

На этот раз Дуня решила во что бы то ни стало идти правильно, поэтому путь получился длинный и утомительный — нелегко ногу пристраивать в маленький островок света в окружении теней. Шла-шла, а потом какая-то маленькая тетенька в розовой шапке говорит:

— Девочка, у тебя все хорошо? Тебе помочь?

Дуня удивилась.

— Спасибо, я просто в школу иду.

— Тебе помочь, проводить может?

— Спасибо, я сама, — сказала Дуня.

Потом она уже торопилась изо всех сил, потому что глянула на часы, а уже десять минут до урока. И получилось, что эта тетенька, которая спрашивала, не надо ли ее проводить, шла прямо перед ней. И на пешеходном переходе они вместе стояли. Розовая Шапка покосилась и говорит:

— Девочка, а ты тут живешь, в городке Чекистов?

— Нет, — сказала Дуня, — я там живу, — и махнула рукой в сторону своего дома, желтой облезлой пятиэтажки.

— Так это же и есть городок Чекистов, — сказала Розовая Шапка, — ты не знала?

Дуня помотала головой и быстро ушла вперед.

Почему-то ей не понравилось, что ее дом в городке Чекистов. Она их представила себе дядьками, которые сидят на кассах и выдают всем чеки. Но в Пятерочке, например, куда они чаще всего с мамой заходили, на кассах всегда были тетеньки, а дядьки ходили туда-сюда в черной одежде — сторожили Пятерочку от воров. Поэтому непонятно было, что за чекисты собрались в этом городке, может, они как маньяки — нападают из кустов.

В этот день Дуня шла из школы одна — Лиза заболела. Мама по телефону сказала, чтобы она нигде не задерживалась, а на светофоре смотрела налево, даже если загорится зеленый.

Мамин голос был какой-то железный и неприятный. Дуня хотела спросить про Мишутку, но побоялась.

Она шла и думала, как быть с братиком, чтобы он не заикался. Понятно было, что его надо причастить (мама всегда так говорила, когда Мишка или Дуня болели), но до воскресенья, когда они все вместе пойдут в храм, было еще три дня.

Только Дуня перешла дорогу, как увидела справа на толстой колонне белого ангела. Ни позавчера, ни вчера его тут не было, он появился только что!

«Наверно, кто-то его нарисовал прямо сейчас», — подумала Дуня. Она подошла поближе и увидела, что ангел был уже старенький — краска сухая и уже облупливалась. А посреди колонны даже шла трещина, она пересекала живот и руку ангела. Ангел явно знал, что произошло с Мишуткой — иначе он не появился бы перед Дуней так внезапно, когда она думала, как спасти Мишку, чтобы он не стал заикой.

Дуня подошла совсем близко, оглянулась по сторонам — все бежали по своим делам, никто на нее не смотрел. Тогда она прислонилась к ангелу головой и сказала:

— Пожалуйста, пусть Мишутка перестанет заикаться.

Дуня постояла еще чуть-чуть, прижавшись головой к ангельскому боку, а потом побежала домой. Сегодня день был лучше, чем вчера — двоек не было, была даже пятерка по литре, за Есенина.

Шли дни за днями, но все было по-прежнему. Мама стала водить Мишутку на причастие еще и на неделе, но ничего не менялось. Говорить он стал совсем мало, потому что кому приятно застревать на начале слова — даже «машина» он сказать не мог, получалось ма-ма, ма-ма, а потом Мишка обиженно складывал губы подковкой и замолкал. Мама все время была сердитая, на Дуню то кричала, то просила у нее прощения и читала им с Мишкой перед сном Андерсена.

Дуне нравилось слушать «Снежную королеву». А потом мама читала сказку про то, как девочка попала в ад из-за того, что наступила на хлеб, и эта сказка Дуне совсем не понравилась — недобрая.

Потом мама водила Мишку к какому-то врачу, который выписал кучу таблеток, но от них тоже проку не было. «Коту под хвост», — сказала мама о деньгах, потраченных в аптеке. Целый месяц пили и «не в коня корм». Приехал из командировки папа, очень сердился, что Мишка заикается.

Когда он уезжал, Мишутка говорил предложениями, а теперь едва-едва два слова подряд мог сказать, и то мучился. Папа считал, что мама не может даже присмотреть за ребенком, хотя сидит дома. Непонятно было, почему он сказал «сидит». Мама сидела только на лавочке во дворе, и то, когда Мишка игрался спокойно, а чаще с другими мамами разговаривала, они туда-сюда ходили и «одним глазом» за детьми следили. А дома мама почти и не сидела — то готовила на кухне обед, а потом ужин, то стояла и гладила белье, и смотрела какой-нибудь сериал. Правда, это не при Дуне, а когда Мишка спал, а Дуня у себя в комнате рисовала. Когда Дуня выходила из своей комнаты, мама сразу сериал выключала. Видно было, что ей неприятно, что Дуня ее застала за сериалом.

Когда вечером папа зашел Дуню поцеловать на ночь, она спросила:

— А правда мы живем в городке чекистов?

— Да, — сказал папа, — так это место и называется. Для чекистов когда-то строили.

— А они кто? — спросила Дуня.

— Нууу, — папа немного задумался, потом сказал: — это люди такие были, они защищали страну от всяких врагов.

Дуня поняла так, что чекисты к чекам отношения никакого не имели, и были хорошие — ну и ладно.

Через несколько дней папа опять уехал в командировку, вернее улетел. Папу звали Гена, и мама придумала ему прозвище «Летучий геннадец», потому что он постоянно летал по разным городам.

Дуня по-прежнему, проходя мимо ангела на колонне, просила его вылечить Мишутку от заикания. Бывало, конечно, и забывала, но тогда перед сном представляла его себе и говорила: «Ангел, Ангел на колонне, пусть Мишутка перестанет заикаться».

Один раз Дуня проснулась утром и решила, что надо написать записку, как делают в церкви. Она написала: «Ангел, вылечи, пожалуйста, Мишу. Твоя Дуня». Она положила записку в карман пуховика и, когда шла в школу, запихала ее в щель — ту, которая пересекала бок и руку ангела.

Ангел еще немного облупился, Дуня заметила, что его глаза, которые раньше были намечены серой краской, совсем смылись дождем. Теперь он был слепой, и непонятно было, видит он Дуню или нет, и смог ли прочитать ее записку. Так что она продолжала шептать свою просьбу почти каждый день — кроме выходных и каникул, когда не ходила в школу мимо Ангела.

Как-то в субботу она гуляла с Лизой во дворе, и решила уговорить ее дойти до Ангела.

— Нам же не разрешили уходить из двора, — сказала Лиза.

И тут Дуня рассказала ей про Ангела.

— Мне надо к нему сходить, я уже три дня его не видела и не просила, — объяснила Дуня.

— Фигня какая-то этот твой Ангел, — сказала Лиза. — Это просто кто-то нарисовал, и он ничего сделать не может. Он же не в церкви даже.

На уроках православной культуры им уже рассказывали про чудотворные иконы, и как им надо молиться в церкви, так что про это отличница Лиза, у которой была вовсе неверующая мама, хорошо знала.

А Дуня не могла сказать, почему она верит Ангелу, и поссорилась с Лизой.

— Ты ничего не понимаешь, — сказала она, — и я одна без тебя могу пойти.

— Это ты ничего не понимаешь! — крикнула ей вслед Лиза противным голосом. — И мне с тобой скучно, у тебя даже монстер хай нет!

Дуне хотелось заплакать, горло перехватило, будто кто-то душил, стало больно и страшно, и с этим задушенным горлом и сухими глазами она пошла к Ангелу. Уже темнело, повалил снег, улица была пустая, только редкие машины проносились сквозь белую муть.

Дуня прислонилась к животу Ангела головой и, наконец, смогла шумно и с каким-то скрежетом вдохнуть и выдохнуть, а потом заплакала, подвывая. Никто ее не видел, никто не слышал, кроме Ангела.

А когда она, вся облепленная снегом, с ледяным жалким лицом вернулась домой, мама не стала ругаться, а бросилась Дуню раздевать, загнала под горячий душ, потом уложила в кровать и принесла чай с имбирным сбитнем. Дуня послушно выпила. Прибежал Гуська Пух, забрался под одеяло, смешно свернулся калачиком.

— Я дохъяя къйеветка, выбойси меня в мойе!

— Ты дохлая креветка? — засмеялась Дуня. — А зачем тебе в море-то, раз ты дохлый?

Мама, которая сидела рядом в кресле, вдруг вскинулась, и глаза у нее стали большие.

— Мишутик, а ну скажи еще!

— Я къеветка, я дохлый, мне надо в мойе!

— Дуня, он же не заикается, — тихо сказал мама.

— Кажется, нет, — сказала Дуня, и потом они все обнимались, восторгались, и чуть не напугали Мишутку, он от них вырвался и убежал «мойе» искать.

— Это же настоящее чудо, — говорила мама, радостно сияя, — видишь, ходили на причастие и Бог помог!

— Это Ангел услышал, — прошептала Дуня, кутаясь в одеяло, она закрыла глаза, и снежные червячки и мухи уже замелькали в темноте.

— Какой Ангел? — не поняла мама.

Дуня не ответила, она уже стояла на берегу моря, кругом нее копошились креветки, они были смешные, как Мишутка — Гуська-Пух, прыгали ей в руки, щекотались там и пищали.

Ночью Дуня проснулась от того, что было очень холодно. Дрожала-дрожала, потом стала звать маму. Оказалась — температура. Мама засуетилась, бегала на кухню, совала в Дуню противный сироп, потом сидела рядом, читала любимого Дуниного Даррела. Утром Дуня проснулась с больным горлом и в школу не пошла.

Иллюстрация: тот самый ангел городка Чекистов в Екатеринбурге

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: