Ахилла

Сейчас, когда читатели ждут вторую часть истории «Гриша и Гоша», мне захотелось сказать несколько слов о Гоше, отце Тихоне Шевкунове, теперь известном владыке. Вспомнила несколько эпизодов из жизни, в которых его характер отразился наиболее ярко. Словно старую плёнку, отматываю воспоминания к далёкому 1992 году, когда и состоялось наше знакомство.

Тогда я стала прихожанкой Донского монастыря, вскоре после обретения мощей патриарха Тихона. На исповедь старалась попадать к недавно рукоположенному иеромонаху Тихону. Громко сказано — иеромонаху. Маленький, тоненький, как подросток, его и отцом-то трудно было назвать, но служил и исповедовал он так внимательно, проникаясь к каждому, тепло и доброжелательно, что к нему вечно выстраивалась самая длинная очередь. Заканчивалась исповедь под праздники чуть не за полночь.

Принимал последнего, как первого. А что еще надо неофиту? Вот и тянулись к нему жаждущие духовной жизни.

Как-то раз идет всенощная в малом Соборе Донского монастыря, у мощей патриарха принимает исповедь батюшка. Я, начитавшись «Духовного луга «, протискиваюсь, наконец, к отцу Тихону и сразу выкладываю свою беду:

— Батюшка, мне кажется, что я в «прелести»!

— ?!

— Помогала тут в уборке храма, устала, рядышком пристроилась с мощами святителя отдохнуть, и мне показалось, что он в благодарность мне руку на плечо положил!

— Ааа, я-то думал… Не переживай, святитель он такой, он и мне завсегда руку на плечо кладет, что ж тут такого?

Вскидываю взгляд, нет, вроде не шутит, даже не улыбается, а в глазах искорки, словно смеётся в голос. Отошла уже спокойно, ну, думаю, раз дело обычное, переживать не стоит…

Через год отдали отцу Тихону для восстановления монашеской жизни Сретенскую обитель. За ним потянулись уже многочисленные чада, ну и я со старшим сыном, ясное дело. Сперва это было подворье Псково-Печерского монастыря. И оттуда прибыли ему в помощь несколько монахов. А какой тогда у батюшки был опыт? Никакого, ноль. Его и за главного-то никто не считал, так, бегает в затрапезном подряснике монашек, даже голос на рабочих повысить не может, только если ласково попросит. А те махнут рукой, дескать, подожди, передохнём, вот он сам стройматериалы и разгружает. Да, ещё помню каждую неделю на ободранном жигуленке в Печоры носился к старцу Иоанну Крестьянкину.

Но службы завсегда полные, монашеским чином, честь по чести. Ездили на воскресную литургию всегда без пропусков, ну, что вы, как можно! Но разок сильно запоздали, и вошли в храм, когда уже причастие закончилось, и дары унесли в алтарь. Петьке тогда было лет 6-7. Он очень огорчился, и я попросила «аввочку» (такое прозвище тогда у отца Тихона появилось), вынести чашу после службы и все-таки сЫночку причастить. Он согласился, и кивнул, ждите, мол. И вот, народ начинает расходиться, на солею выходит батюшка, в облачении, смотрит на нас неожиданно строго и тихим, но очень твердым голосом, наполненным горечью, произносит:

— Пётр! Только это чтобы в последний раз тебя БОГ ЖДАЛ.

В этот момент (мы потом с сыном вспоминали оба) словно из-под купола упала пелена, исчезли все звуки, в храме натянулась звенящая тишина, и… время прекратилось!

Было ощущение, словно всё мироздание изумлённо замерло, остановилось дыхание.

Сын, сложив руки на груди, причастился…

Спустя ещё мгновение, всё оттаяло. Затрепетали огни свечей, зашуршали шаги прихожан, вынырнули из тишины голоса, шорохи, звуки.

Только мы стояли оглушенные и потрясённые.

Много лет монастырь отстраивался и перестраивался, вечно что-то перекапывали, складывали и переносили, но к концу девяностых уже был дивный такой белый храм со свечкой-колокольней среди берёз и зелёной травы за высокой монастырской стеной, словно чудом сохранившийся с XVII века в неизменном виде. И стал эту небесную красоту портить один человек.  Пожилой дядька в подряснике перекопал всю нашу идиллию, и на черной земле запестрели бесконечно разноцветные и разномастные розы. Разорителя звали послушник Аркадий. Много позже он превратил всю землю в эдемский сад с прудом и золотыми рыбками, а тогда…

Мой  художественный вкус очень страдал, и я решила обратиться к наместнику в полной уверенности, что он остановит самочинника.

— Батюшка, — говорю, — зачем вы позволили так опошлить замечательные зелёные лужайки, ведь без этих аляповатых роз намного гармоничнее было.

Отвечает мне наш «аввочка»:

— Слушай, Аркадий уже пожилой человек, с таким тяжёлым характером, что до сих пор его даже постричь в монахи не решались. Но единственное, чем он может послужить Господу — это разводить цветы и за ними ухаживать. Если его этого лишить, душа затоскует и зачахнет. Жалко ведь, пропадёт человек. Пусть сажает свои розы и радуется, а? Ладно? — и просительно, почти жалобно посмотрел.

Что тут возразишь? Согласилась.

Да, много разных случаев и историй можно порассказать про ныне всесильного епископа. Прошлое ушло, разлучив нас навсегда. Мы теперь идейные противники, а не соратники, но ведь из песни слова не выкинешь, тем более из жизни.

Читайте также:

• Гриша и Гоша