Ахилла

Глава из книги «Где-то в Тьматараканской епархии». Все имена изменены, все совпадения случайны, такой епархии на свете нет, только в туманной Тьматаракани, за неведомыми горами…

***

До революции в нашем городе был мужской монастырь. В советское время на этом месте находились казармы, но владыка Георгий сумел выбить для монастыря одно большое здание, где стал располагаться монастырь (буквально несколько келий на двух этажах), жил сам архиерей, была его приемная, крестилка, редакция епархиальной газеты, богословский факультет, актовый зал и, наконец, большой храм на месте спортзала. Храм сразу же стал приходским, открытым для всех. Позже владыка выбил еще здание под епархиальный склад, регентское отделение, общежитие для студентов. Там же стала располагаться его приемная, бухгалтерия и т.п.

Буквально года три-четыре назад военные отдали последние казармы, стоящие квадратом вокруг огромной площади. От казарм остались только стены, полы и потолки, все, что можно, военные отодрали и увезли, поэтому в эти здания стали собирать миллионы, для их восстановления. Правда, непонятно, для чего: монахов не становится больше, студентов православного института становится все меньше.

Одним из первых монахов, которых я узнал, был иеромонах Виктор. По сути, он был чуть ли не первым священнослужителем, которого я встретил в жизни и с которым пообщался, и на которого много лет равнялся.

Отец Виктор имел высшее гуманитарное образование, был разносторонне одаренным: играл на гитаре, сочинял духовные песни и даже детские (у нас было несколько кассет с его записями). Он обладал хорошим слогом – епархиальная газета однажды несколько номеров посвятила дневникам отца Виктора, в которых рассказывалось о первых годах жизни епархии, о людях, которые были вокруг архиепископа Георгия. Отец Виктор довольно смело описывал, как рукополагали в то время людей, научившихся лишь держать кадило и читать 50-й псалом. По сути, эти записки за много лет существования газеты были самым интересным, что в ней когда-либо было. Жаль, но вряд ли эти записки существуют в электронном виде.

Отец Виктор руководил воскресной школой при монастыре, которая с годами разрослась до педагогического сообщества, там вокруг него собралось много духовных чад. Но главным его делом в течение нескольких лет было проведение огласительных бесед при монастыре. В то время (конец девяностых) монастырь был чуть ли не единственным местом в городе, где проводились оглашения на регулярной основе.

Каждый желающий креститься в монастыре должен был прийти минимум на три беседы, которые проводила пожилая женщина Наталья – поистине светлый, добрый человек (я дружил с ней все годы священства, очень любил ее и люблю до сих пор). Огласительные беседы в ее исполнении не представляли собой что-то сверхумное, она не сыпала цитатами, не блистала ораторским вдохновением, но когда она что-то говорила тихим голосом, сидя рядом с тобой на стуле, бок о бок, сложив руки на коленях, то чувствовалось, что каждое сказанное слово она продумывает, пропускает через сердце и относится к этому серьезно и благоговейно. Интонации ее голоса убеждали куда сильнее, чем слова. Она давала книжки из библиотеки крестилки, никогда не требуя записи, веря на слово, позволяя держать книги столько, сколько нужно: «Мы же ради этого их и держим – чтобы польза была! Читайте, читайте!»

Но важны были не только проникновенные интонации ее голоса – главное, она любила каждого приходящего, была искренне ласкова, дружелюбна.

Через несколько лет она сама стала тещей священника: ее дочь несколько лет мечтала о монашестве, даже ездила в паломничество в Иерусалим, надеясь принять там решение. Обратно она возвращалась на самолете, вместе с ней летел и епископ Новосибирский Сергий (Соколов) (один из того знаменитого семейства). Девушка подошла к нему благословиться на монашество. Он удивился:

— Какое монашество?! Замуж выйдешь, детей нарожаешь, да еще матушкой станешь!

Она вернулась в недоумении, но через некоторое время встретила будущего мужа, который стал священником, родила двух деток. Муж у нее настоятель большого городского храма – хороший парень, образованный, честный, порядочный.

Кроме бесед с Натальей, будущий христианин должен был посетить две беседы с отцом Виктором – тот приходил два раза в неделю. Беседы (вернее, это был монолог, размышления вслух) отца Виктора были глубокими, умными и настоящими. Он садился на стул посреди крестилки, смотрел куда-то в пространство близорукими глазами (зрение у него было очень плохое, но очков он не носил, отшучивался, что монаху полезно не видеть соблазнов мира) и начинал рассуждать, в чем же смысл крещения. Доказывая какую-то мысль, он ребром одной ладони рубил по раскрытой ладони другой руки, как бы отсекая все лишнее и суетное. Часто добродушно шутил, рассказывал случаи из практики. Все приходящие слушали его, затаив дыхание.

Когда человек проходил все положенные беседы, его спрашивали: не передумал ли он креститься, все ли осознает. Нередко люди отказывались принимать крещение, говоря, что поняли, как это серьезно, что они еще не готовы жить христианской жизнью. Те же, кто крестились у отца Виктора, часто становились прихожанами монастырского храма.

Да, разумеется, крещение нисколько не стоило – был в уголочке ящичек для пожертвований на нужды крестилки, куда можно было бросить по желанию что-то.

Параллельно отец Виктор был и епархиальным духовником – наверное, одним из лучших. Это он направил меня к отцу Петру, он осторожно благословил на рукоположение, высказав опасение, что мои взаимоотношения с начальниками меня могут не довести до добра. Но впоследствии я бросил ходить к нему на исповедь: с годами я растерял духовность, веру в духовников да и вообще покаянный и моральный настрой.

Однажды я встретил Наталью, которая ушла из крестилки, стала работать в монастырской лавке, — она была печальна. Что-то произошло с отцом Виктором: он стал обижать своих преданных духовных чад, которые заботились о нем многие годы, стал разгонять всех. Наталью он тоже обидел, а надо было очень постараться, чтобы обидеть такую кроткую душу. Она плакала:

— Как же так, я столько лет была рядом, помогала, а он так жестоко поступил со мной, так обидел…

В последние несколько лет игумен Виктор получил настоятельство в городском храме, в тот приход перебрались и его чада из воскресной школы. Что именно в нем изменилось – я не знаю. Возможно, то был монашеский подвиг избавления от зависимостей, к которым приводили тесные взаимоотношения с духовными чадами и помощниками, возможно, что-то иное. Но если и был человек, которого бы я уважал по-настоящему, то это был он.

Кстати, когда делили епархию, и владыка перебирал всех игуменов с целью предложить им епископский сан, отец Виктор отказался, хотя по хиротонии и образованию, а также по уважению и статусу епархиального духовника, он был бы первым кандидатом.

***

Самым колоритным монахом в монастыре был игумен Варлаам. У него был подходящий вид грозного старца (хотя он был средних лет), который он тщательно разыгрывал, явно в душе прикалываясь над людьми, верящими в это: длинная седеющая борода, темные густые брови, пронзительные глаза, взглядом которых он любил пугать людей, худоба и импозантная сильная хромота, тоже добавляющая ему ореол терпеливо страдающего подвижника.

Он был благочинным монастыря, но многие прихожане были уверены, что он настоятель, самый главный тут, судя по его поведению, хотя настоятелем считался сам владыка. На исповеди к Варлааму всегда выстраивались очереди – духовника он тоже играл очень строгого, резко отчитывал людей, попавших к нему на исповедь, давал почувствовать себя маленьким засранцем, который вечно шкодит и которого надо в угол на горох.

Но в жизни, где не было прихожан, игумен вел себя по-другому: любил шутить, часто приходил на регентское отделение поболтать с девчонками, хотя по возрасту годился им в отцы.

Он был довольно деловой, организовал при монастыре студию видео и звукозаписи, там записывали кучу дисков на православную тематику, даже кое-что снимали сами. Многое из выпускаемого было довольно-таки правой тематики, с уклоном в особое почитание царя Николая, фильмы Юрия Воробьевского и подобное. Впрочем, Кураева и профессора Осипова они копировали и распространяли тоже.

Много лет Варлаам командовал в монастыре, но потом чем-то провинился перед владыкой и был сослан рулить в скит монастыря.

Особенностью монастыря было то, что за годы там постригалось и рукополагалось немало монахов, но мало кто задерживался надолго. В середине девяностых нередки были целибатные рукоположения молоденьких мальчиков, в возрасте около 20 лет. Через несколько лет им всем было велено принять монашеский постриг. Часть из этих иеродьяконов и иеромонахов растворилась в неизвестности: кто-то уехал из епархии, кто-то женился, кто-то ушел за штат по болезни. Вообще, среди служащих монахов нередки случаи ухода за штат по болезни – домой, к маме, что показывает малую привлекательность монастыря для больного монаха, а по облегчении болезни многие из них стремились на приход, но не обратно в монастырь.

Одно время в монастыре был известен иеромонах Филипп, который ездил в Чечню во время конфликта, фотографировался там с солдатами, был легко ранен, за что получил медаль, а один скульптор даже слепил из иеромонаха статую. Но после подвигов иеромонах заскучал и исчез из монастыря навсегда.

Самым знаменитым монахом монастыря в конце девяностых был иеродиакон Флор. Знаменит он был своим великолепным голосом и тем, что создал потрясающий мужской хор, в котором пели и студенты-богословы, и монахи, и иеромонахи. С их богослужений не хотелось уходить: византийское пение, соло Флора и глубокий басовитый исон хора – это было нечто.

Но вскоре отец Флор куда-то пропал, много лет я о нем не слышал. Не так давно узнал, что он живет в другом городе с женой, ребенком, занимается спортом, небольшим бизнесом и продолжает петь в храме вместе со своим братом Лавром, разведенным священником. Судя по фото Вконтакте, братья по-прежнему поддерживают дружбу с иеромонахами монастыря, встречаются на байкерских тусовках, в общем, живут счастливо.

Самым знаменитым счастливым иеромонахом в епархии был некий Митрофан, который организовал в большом областном городе самый крупный приход, всех держал в кулаке, все у него жили по благословению, вставали в пять утра на послушания, трудились за гроши, а он над всеми властвовал и учил духовности.

Правда, потом одна из послушниц, монашка, забеременела. У иеромонаха случилась лейкемия, в которой ревностные прихожане увидели Божью кару за его грехи. Он вышел за штат, женился на своей монашке, еще родились дети. Как рассказывали отцы, он не слишком парился насчет своего статуса – приходил на службы и хотел сослужить вместе с отцами. Когда ему не разрешил настоятель, отец Митрофан обиделся:

— Ты что – меня не знаешь?

— Тебя знаю. И тещу твою тоже знаю.

Про одного игумена тоже ходили (по всей видимости, небезосновательные слухи), что у него была тайная жена и ребенок. Владыка даже вызывал его к себе на прием и требовал положить крест, но игумен открестился, мол, никакой жены, никакого ребенка – все наговор. Но его все равно сняли с настоятельства крупного городского прихода и отправили настоятелем в далекий монастырь в области. Потом этому же игумену владыка предлагал стать епископом, но в Патриархии почему-то его кандидатура не прошла.

Большинство иеромонахов всеми правдами и неправдами стремились попасть на приход, причем почти все они становились настоятелями приходов: кто-то – кладбищенского, кто-то – крупного городского. Все они жили на квартирах (про одного рассказывали, как он купил белый кожаный диван и очень беспокоился, когда кто-то на него садился).

Еще один молодой игумен тоже славился в нашем городе. Закончив православный институт, он ходил по всем девушкам, студенткам регентского, и предлагал им руку, сердце и крест – хотел рукоположения. Но когда никто не согласился, пошел и попросил постриг.

Он быстро продвинулся, стал настоятелем крупного храма, который был переделан из Дома Культуры. Раньше там был настоятелем упоминаемый мною в повести «Третье лицо епархии» ревизор епархии, отец Леонид, которого сняли за наглое воровство.

ДК как раз реставрировал известный у нас православный бизнесмен, одно время бывший и.о. главы города. Молодой игумен развернулся там, на руководящие посты поставил своих родственников. Стал устраивать всякие модные нововведения старины: служить Преждеосвященную литургию по вечерам, литургию апостола Иакова, регулярно выступать на епсобраниях, чем быстро привлек внимание архиерея, получив назначение в руководители одного из епархиальных отделов.

Когда началось разделение епархии, ему тоже владыка предлагал стать епископом, но тот наотрез отказался: толстый голубь в руке (приход) был ему слаще, чем орел под ногами. Митрополит рассердился и снял его с настоятельства, отправив в строящийся монастырь, но вскоре секретарша Оля зашла к владыке и накатила на него:

— Владыка, верните отца обратно на приход и в руководители отдела! Он приносил деньги всегда, отдел существовал на деньги его спонсоров – а сейчас денег нет! Верните обратно!

И владыка вернул.

В области было три мужских монастыря, но монахов там было – пальцев одной руки достаточно. Основным контингентом таких монастырей были послушники, трудники да тетеньки: в кухне, на уборке и т.д. Но если бы всех иеромонахов собрать с приходов, то монастыри были бы забиты под завязку, но таким аэромонахам легче снять сан и жениться, чем вернуться обратно в монастырь. И дело, думаю, не в том, что их там гнобят, унижают или заставляют трудиться с утра до ночи – скорее, им просто скучно там, нет свободной жизни, со свободными деньгами, временем и разными невинными удовольствиями.

Хотя, разумеется, есть и иной тип монахов в священном сане. Например, на одном городском приходе много лет служил архимандрит, который, как мне кажется (но могу и ошибаться), был воплощением скромности и нормального монашеского духа. Несмотря на то, что в городе он был единственный архимандрит (плюс духовник епархии), он ходил в бедном подряснике, ездил по городу на общественном транспорте, бегал по требам и жил в келье на приходе. Никаких забубонов, старчествования или высокомерия от него не было видно или слышно. Служил тщательно, спокойно, к людям был доброжелателен, говорил тихо, приветливо.

Впрочем, еще одного иеромонаха я знал лично, классный парень, учился со мной в одном вузе и на одном факультете, только немного раньше. Он очень сильно похож на настоящего монаха. Наверно, именно поэтому он уехал из нашего города и спасается теперь в маленьком греческом монастыре. Уверен, он счастливый человек.

О таком же существе, как просто монах, без сана, мы практически не знали, не встречались они в природе. Если на всю епархию и было три-пять монахов, то их было не видно. Но одного настоящего монаха я все же встречал – в том же самом городском монастыре.

Много лет прихожанином храма при монастыре был один старичок, тихий, благоговейный, приветливый. Потом он стал помогать при храме, а потом его постригли. И с тех пор на воротах монастыря сидел счастливый сияющий монах: маленький, сухонький, в самом затрапезном подрясничке, но радость и доброта были постоянным выражением его лица. Он всегда быстренько семенил на помощь, пытался всем услужить, низко кланялся, смотрел нежно на каждого приходящего и уходящего. Он постоянно перебирал четки, но не прикидывался молитвенником, а зорко посматривал: где он нужен, кому бы еще помочь да и просто кого бы поприветствовать и сказать что-то хорошее. Надеюсь, он навсегда таким и остался. Если уже не помер.

Фото: darun.ru