Ахилла

Отрывки из неизданного романа. Начало тут.

***

Помимо духовных трещин, которые можно было как-то замалчивать, были еще и жизненные.

К примеру, его дети. Он сильно их любил. И даже каялся на исповеди в этой крайности, но ничего тревожного — кроме нового греха — он здесь не видел. В его розовом сознании все было вместе, в сияющем единстве — есть обретенный им бог, есть Жанна, данная этим богом, и дети, тоже данные им. Никто, верил он, этого единства не разрушит. Он как будто наперед знал за бога, что тот не будет мешать его счастью.

А как же насчет слов Христа о том, что его последователь должен не просто оставить своих родственников, но возненавидеть их? Раньше с этими словами не было проблемы — свою маму он и так, в какой-то степени, ненавидел. Но теперь у него появились новые ближние, другие ближние…

Правда была в том, что он любил детей больше, чем Христа. (И здесь мне хочется запеть вместе Джорджем Майклом: «like Jesus to a child».)

С детьми возникал и другой вопрос — о воспитании.

До 2005-го года они были только начинающими говорить «несмышленками». Религия для них была чем-то исходным. Но в этом году Димке было уже три, в следующем будет четыре — он начнет потихоньку думать, спрашивать. И папа должен будет ему отвечать.

Церковь, конечно, предписывала, что уже с самого раннего возраста нужно заниматься «просвещением» детей. И что же? В чем, собственно, было дело? Крымов должен будет говорить Димке, а потом и Лизке, о Христе и о церкви, о спасении души.

Но когда он еще только представлял себе эти разговоры, он почему-то чувствовал себя неловко. Крымов «заработал» свою веру большими поисками, а его дети получали ее «без оплаты», как нечто чужое. Но, с другой стороны, что же, говорить о боге не следует?

Так что и здесь была очередная трещина.

Но если заглянуть в эту тему воспитания еще глубже, то здесь мы нашли бы совсем удивительное. Он боялся, что, когда станет говорить о своей вере детям — именно детям, а не кому-то еще, — то он ее потеряет.

К примеру, в православном богословии есть учение о том, что Христос явится на землю после конца света и воскресит всех мертвых, чтобы их судить, одних для вечной жизни, других для вечного огня. И вот Крымов представлял, как он скажет сыночку Диме об этом пресловутом всеобщем воскресении из мертвых. А Димка-то — умница, молчун, и глаза у него большие, и доверяет он маме и папе очень-очень. А видел ли сам Крымов когда-либо не просто всеобщее воскресение, а хотя бы воскресение одного-единственного человека? Нет, не видел. А сын поверит. И будет верить в это сильнее, чем отец. Вот от таких мыслей становилось жутко.

Словно сама Вселенная дала тебе этого ребенка — умницу и молчуна — и доверила его вхождение в жизнь. И своей этой верой в то, что ты, на самом-то деле, и сам никогда не видел, ты мешаешь этому вхождению. А оно, вхождение, свято. И сколько нужно узнать, открыть вместе с сыном и дочкой — что такое жизнь, любовь, счастье, горе, что такое, наконец, смерть.

Крымов навсегда запомнил, как Димка в первый раз спросил его о смерти — когда ребенок увидел на улице мертвого голубя. И сказал: «Что это, папа?» Отец ответил: «Это голубь, просто он умер». Димка замолчал и стал думать о том, что такое «просто он умер».

Ради таких моментов, когда ты прикасаешься к самой сути вещей, тебе и дан Вселенной этот ребенок. Дети были для него лакмусовой бумажкой, от прикосновения к которой рушилось все искусственное.

Кроме этого, он видел, во что превращается православная семья на примере своей тещи. Она ведь все делала правильно, рожала детей, потому что ее на это благословил старец Николай Залитский. Но куда это все шло?

Однажды, уже после того, как Крымовы уехали из Горелово, он созванивался с Ириной Николаевной по какому-то семейному делу. Обсудив его, он задал вопрос: как вообще дела?

— Ну как дела, Иванушка… Смерть моя наступает.

И, не прощаясь, она повесила трубку.

Конечно, можно было подумать, что это единичный пример, да и настроение у тещи всегда скакало.

Но вот еще пример — Митя, тот самый, который на свадьбе Крымовых сказал тост про их любовь как дар Божий, — у него родилось пятеро детей, а потом однажды от ревности он чуть не проломил жене череп, он вообще был вспыльчивый. Они развелись.

Другой пример — православная семья, в которой трое детей, жена работает преподавателем, а муж перестал работать, потому что решил, что воспитание детей важнее всего. Он был интересным человеком. Поехали в Крым, где у них была дача, муж чем-то заболел и не захотел лечиться, надеясь на бога и освященное масло. Умер, кажется, ему не было и пятидесяти.

Да, были и всецело позитивные примеры — Паша и его жена Люба, из церковного хора в «Екатерине». И другие.

Но все же — бог как будто высасывал энергию у семейных пар. Слишком часто их стратегия была такой — они здесь, на земле, только наполовину, понарожали, побросали в реальность детей и смирились, что существование этих детей случайно, негарантированно. Главное, что они рожали их не по желанию, а потому что надо. Не стоило ли признать, что лучше одного желанного, чем десятерых обязательных?

Анализировал он и то, что делал в «православной общественности».

И Союз православной интеллигенции, членом которого он был, и Союз православной молодежи, где он был вообще председателем… — ну, чего они, собственно, хотели? Воцерковить всю Россию? Заставить всех женщин отказаться от абортов?

«Кто знает, может, это даже и плохо, что православные собрались в эти два Союза — мы думали, что для совместного действия, а, может, вышло так, что закомплексованные, запуганные верующие просто сбились в стаю и им от этого „сбивания“ стало легче?»

Были и мелочи повседневной жизни, значимости которых он не осознавал, но они тоже делали трещины в его хрустальном мире.

На новый 2004-й год мама Крымова подарила им телевизор Samsung, это была внушительных размеров коробка серого цвета. До этого телевизора у них не было.

Многие православные настороженно относятся к телевизору, Крымов помнил рассказы его жены о том, что, когда ее мать воцерковилась, то она первое время запрещала смотреть телек и даже покрывала его тканью, говоря, что от него исходит бесовская энергия. Такое отношение Ирина Николаевна сохранила и позднее, в Горелово, хотя Олег иногда говорил, что телевизор купить стоит. Крымов не имел своего мнения по этому поводу, просто потому, что у него на телевизор не было денег, для его семьи это была роскошь. И вот — он появился. (Позднее, «заразившись» от Крымовых, Олег приобретет телевизор.)

Сначала наш герой смотрел только новости, не разрешая себе ни фильмов, ни, боже упаси, музыкальных передач. Но все изменили, конечно, дети, которые, радуясь «гаджету-новинке» в их комнате, днями напролет смотрели свои любимые мультики. Шаг от мультиков к фильмам — и ко всему остальному — был сделан быстро, так что уже в конце января 2004-го года Крымова и Жанну можно было застать за просмотром очередного сериала по ОРТ.

При этом в комнату могла врываться Ирина Николаевна и долго возмущенно говорить об их всеядности. В одном эпизоде показывали полуголое женское тело (дети тоже это видели), теща, конечно, запричитала. Но Крымов был богословски подкован, и ответил ей, что само по себе тело не содержит греха, важно, как ты это воспринимаешь. Теща замолчала. В другой раз она увидела, что молодые смотрят рекламу и закричала о том, что реклама — зомбирует людей 25-м кадром. Молодые ничего не сказали, только посмотрели на нее, как на идиотку.

Телевизор стал для них окном в реальный мир.

Безусловно, свою христианскую идентичность они всячески оберегали и подчеркивали, например, возмущались рекламным роликом, в котором энергетический напиток расхваливал черт с рогами. Но это была не более чем защитная реакция, упреждение удара. Однако сам удар наносился.

Через телевизор они видели, что отнюдь не только православные являются людьми, а, так сказать, все люди являются людьми, которые живут, любят, отчаиваются. Телевизор — при всей его тупости — погружал их не в контекст церкви, а в контекст человечества. И именно в нем они чувствовали себя полноценно.

Иногда «ящик» впрямую нарушал размеренный церковный строй их жизни. На следующий Новый год, 2005-й, они с женой просидели у телевизора всю праздничную ночь, а утром им нужно было причащаться. И он с сокрушением говорил на исповеди, что плохо готовился к причастию — еще бы, ведь по телеку показывали ту самую, безбашенную новогоднюю ночь с Олегом Меньшиковым!

Телевизор стал новой иконой, живой иконой, на которую они молились.

Его родственники подбросили ему и другое «достижение высоких технологий» — магнитолу.

Это было небольшое черного цвета устройство. Как радио он его не использовал, но что касается другой его функции…

Крымов откопал в родительском доме штук двадцать своих старых кассет и привез в Горелово. Сердце задевали сочиненные им песни, как будто из другой жизни, ведь в последний раз он сочинял, когда влюбился в Жанну. Еще нравилась кассета с «Radiohead», под нее Жанна с детьми полюбила делать утреннюю зарядку.

Но наиболее прослушиваемой стала группа «Смысловые галлюцинации», хотя в своей прошлой, «заблудшей» жизни, откуда все это было родом, он не очень-то ее любил. Здесь же его почему-то пробило.

Эта запись превратилась в семейную. Самая задорная песня — «Розовые очки», дети любили ей подпевать. Слова в ней были, в том числе, и такие:

Все приборы врут

Все кто с нами — умрут

Кольцевые дороги — никуда не ведут

Унеси меня, ветер,

На другую планету,

Но только не на эту,

Где я все потерял…

И дальше припев:

Где — розовые очки?

Моя ракета, где ты?

Мое кривое счастье?

Вообще, «Смысловые галлюцинации» были мрачной группой. Он понимал, что слушать такое — не совсем правильно для христианина, но не мог удержаться от диссонанса с верой в благого бога. Жанне тоже это нравилось, а дети, надеялся он, мало что понимали.

Однако сам он чаще слушал с этого альбома другую песню, которая противоречила его вере еще сильнее. Медленная, тяжелая, наплывающая мелодия, словно приговор на страшном суде. Она называлась «Разум когда-нибудь победит». Он поражался совпадению, которое у него произошло по поводу этой композиции.

Летом он часто ездил с отцом на его «ауди» к бабушке, и они проезжали площадь Мужества — район, где жила его далекая первая девушка Настя. Крымов выкинул ее из своей жизни, когда пришел в церковь, и был рад этому. Но прошли годы, и каждый раз, когда они с папой проезжали это место, его прошлое, в котором он любил Настю и занимался с ней беспечным петтингом, затопляло его душу. В обычной жизни ничего такого не было, но на площади Мужества — вдруг находило. И ему было все равно, что он уже был женат и отец двоих детей, что он любил жену и детей, все это испарялось.

Однажды его переживания усилились, потому что в машине отца играло радио и пошла эта именно песня «Смысловых галлюцинаций». Она вдруг выразила состояние Крымова, хотя он так этому сопротивлялся.

Его тоска, его ностальгия запела:

Я же знал, что все этим кончится

Со всеми случается,

Всему цена одиночество

Иначе не получается.

Страшно от слабости,

Страшно проснуться,

Счастье в бескрайности,

Мне бы к ней прикоснуться.

Разум когда-нибудь победит,

Что-то заставит взять себя в руки.

Я зря на небо грешил —

Оно не скучает,

Оно умирает со скуки.

На самом деле, здесь была тоска не только по прошлому и по Насте, бог с ней, это была тоска по всей его загнанной в подвал личности. На фасаде его жизни была истовая церковность, а за ним — все то, о чем пелось: «страшно от слабости», «страшно проснуться».

А можно сказать и так — эта песня, в которой, видимо, говорилось о том, что каждая любовь умирает, она бессознательно соотносилась у Крымова с его любовью к богу, которая тоже умрет (уже умерла?). Разум когда-нибудь победит.

Так что получалось совпадение — эта самая песня, которая столько в нем поднимала, именно она звучала теперь в его магнитоле, и он снова и снова прослушивал ее, подпевая. Он понимал, что строчки в припеве о том, что «небо не скучает, оно умирает со скуки» — не просто неправильные, а прямо кощунственные, и, лукавя перед собой, не произносил их.

Но эта защита была жалкой.

Наконец, говоря о трещинах, нельзя забывать и о том, как изменилась атмосфера в стране.

Крымов пришел в православную церковь в далеком 97-м, когда президентом был Ельцин, и Россия была такой, по-свободному неопределенной. Церковь уже тогда была популярна, но она была всего лишь одной из частей жизни общества. Сам Ельцин демонстративно ходил в храм, но он же мог совершенно спокойно ругаться с патриархом Алексием.

К 2005-му году все это изменилось. Новый президент Путин не только сам ходил в храм, но и активно поддерживал церковь, это становилось частью государственной политики. Конечно, противники ИНН — и Крымов в том числе — любили говорить, что все это показуха, и что государство заставляет верующих принимать печать антихриста. Но, в конечном итоге, когда им было официально разрешено отказываться от ИНН, и они немного притихли.

Что думал об этом Крымов? Как консерватор и фундаменталист, он видел в реверансах Путина в сторону церкви только PR.

Это была вечная диалектика политического восприятия. Для либералов президент был слишком консерватором, для консерваторов — слишком либералом. Либералы говорили, что Путин притворяется либералом, а консерваторы — что он притворяется консерватором. Каждая сторона двигала шкаф от себя. А несчастный глава государства метался то туда, то сюда, пытаясь угодить всем. (Никто не подозревал, в том числе и Путин, что в его третий срок ему придется резко сдвинуться в сторону консерватизма.)

Крымов, например, не мог простить президенту того, что он набросил «газовую удавку» на Лукашенко, подмяв под себя Беларусь. Это для него как раз и было проявлением истинной — западной, либеральной — природы Путина, последний не видел в белорусах братьев. Не говоря уже о том, что бедный Лукашенко был Крымову намного ближе, чем Путин. Вот бы нам такого президента, думал он, и был в этом смысле далеко не единственным.

А что касается церкви, то, как бы консервативно ни мыслил Крымов, он вынужден был признать, что ее влияние действительно возрастает.

Он был абсолютно поражен, когда узнал, что рок-кумир еще с советских времен Кинчев стал православным. Он удивился не меньше, когда после этого посыпались и другие обращения из этой среды — Бутусов, Шевчук, братья Самойловы. Новый Кинчев заявил, что идеальной эпохой в нашей истории была Российская империя, а развалилась она по вине русских интеллигентов-нигилистов, и что все это предсказал св. Иоанн Кронштадтский. После чего появился фундаменталистский хит Кинчева «Небо славян».

Крымов испытывал от всего этого противоречивые чувства.

С одной стороны, он реально радовался за Кинчева и других. Когда он читал в интервью фронт-мена «Алисы» о том, что тот посетил храм Гроба Господня в Иерусалиме и на него поперла благодать, Крымов умилялся. То же самое было, когда он узнал, что Бутусов берет с собой в концертные туры по стране для чтения святых отцов.

Но, с другой стороны, было во всем этом и что-то не то. Вера Крымова всегда была его личной — и верой общины избранных, куда он ходил, — а теперь она становилась чем-то слишком открытым, чересчур обсуждаемым, легко доступным. Все православные вроде бы хотели, чтобы Россия воцерковилась, но, когда движение в эту сторону началось, они стали морщиться и воротить носы.

Быть православным, когда чуть ли ни у каждого чиновника в кабинете висело по иконе, а иногда и больше — становилось не круто.

На Пасху, выпавшую в 2005 году на 1 мая, он, как обычно, сходил в храм св. Екатерины. Вернувшись домой, он заснул и поднялся ближе к вечеру. Сходил на улицу погулять с детьми. Потом сидел у компьютера, ничем особенно не занимаясь (работать в праздник было нельзя, хотя это и напрягало). А потом раздался телефонный звонок, звонил его старый церковный знакомый Георгий, чтобы поздравить с Пасхой. Снимая трубку, Крымов не мог знать, что этот короткий разговор о византийском богословии V века привел впоследствии к тому, что уже на следующий год он не пойдет в свой храм на пасхальную службу, а еще через год вообще станет атеистом.

Окончание следует

Для коллажа использовано фото Виктора Дмитриева

Читайте также:

• Часть 1

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: