Выбор веры — с сомнениями и без страха

14 ноября 2017 Елизавета Поповская

Есть несколько моментов, которые в нашей церковной жизни являются незыблемыми истинами, но вот лично меня смущают.

Первое, это обязательное духовничество. Сейчас все больше православных, особенно молодых, отказываются иметь духовника — ходят ко всем, не задерживаясь и не прикипая сердцем и душой ни к кому. Оговорюсь, я не считаю практику духовничества чем-то в принципе вредным. Нравится — пожалуйста. Но только не твердите, что нельзя иначе! Мне не по душе именно эта якобы обязательность духовного наставника. Надо ли пояснять, что на практике такое «водительство» часто оборачивается следованием самодурным советам «младостарца», которые порой могут вообще увести не в ту степь и скорее удалить от православия, нежели приблизить к нему.

Часто ситуация с выбором духовника наполнена чисто человеческими чувствами. Вот, допустим, я — женщина — подхожу к священнику — мужчине. Я все равно с ним буду вести себя по-другому, чем с женщиной, буду стараться выглядеть лучше — это специфика взаимоотношений между полами. Да, если мы друг друга видим первый и последний раз в жизни, то такого «заигрывания» не произойдёт. Но если я решу к нему пойти ещё раз, я буду стремиться найти в нем больше положительных черт, чтобы оправдать своё возвращение — иными словами, буду лепить «светлый образ», которого, возможно, нет.

Кто захочет заявить, что отношения женщин со священниками всегда исключительно духовны – совет: посмотрите на толпы незамужних девушек, постоянно бегающих на исповедь к какому-нибудь монаху или просто благостному священнослужителю. Причём эта беготня (с просьбой благословить на каждый чих) тут же заканчивается, как только девушка выходит замуж. Что ни говори, а все же священник для некоторых — в первую очередь мужчина (часто — единственный в их жизни). И я обеими руками за то, чтобы подобную иллюзию развеивать. Если тебя не устраивает твоя личная жизнь — надо не прятаться от реальности, а попытаться что-то изменить, хотя бы попытаться! А то многие страстно (иначе и не скажешь) хотят заиметь супруга, при этом зная только две дороги — на работу и в храм (чаще монастырь). И что же изменится при таком-то расписании?

Духовник порой — уютная стенка, за которой хотят спрятаться от проблем (так же многие расценивают и монастырь, идя туда по личным причинам — жених бросил и прочее). А я не хочу прятаться от реальности, будет уже, напряталась.

Когда обосновывают необходимость иметь личного пастыря, обычно говорят: «Человеку свойственно ошибаться, ты можешь ошибиться, заблудиться в духовной жизни, а батюшка тебя направит». Так, стоп. Если человеку свойственно заблуждаться, то почему не может «заблудиться» сам батюшка? И сделать мою духовную жизнь ещё хуже, чем она была бы, если бы я решилась сама собой руководить? Почему вообще желание решать самому вызывает такой протест у православных? Говорят, что это гордость, завышенное самомнение. Но Богу ведь нужно наше свободное решение быть с Ним, а не подчинение какому-либо «гуру».

Вызывает протест также та форма поста, которая сложилась ныне и стала считаться незыблемой и обязательной якобы для всех. Уж сотню раз твердили миру, что такой строгий устав — для монахов, при этом для мирян ничего специализированного не разработано. Лучше всего было бы официально отдать это все на откуп самим мирянам, чтобы они сами решали, что и когда есть и в каком режиме причащаться, сами, а не «по благословению».

Связанность исповеди и причастия. Некоторые смельчаки уже давно для себя разъединили эти таинства, но я как-то не решаюсь. Ибо усвоено с детства: исповедь = билет к причастию, и никак иначе. Посему предпочитаю пока воздерживаться и от того, и от другого.

Вообще сложно определиться — церковные люди в данной ситуации посоветуют мне «не мудрствовать лукаво», пойти и «покаяться», неизвестно в чем и зачем. Но проблема в том, что я больше не хочу «не думать», бояться сомнений. Я хочу знать и осознавать, зачем я что-то делаю и для чего это нужно.

Немало вопросов вызывает и практика почитания святых. Из образцов для подражания, неких примеров — всего лишь примеров — максимально возможной праведной жизни они превратились в каких-то полубогов, «божков», иначе не скажешь… Не понимаю, зачем почитать мощи, полагая их в храмах, если можно просто прийти на могилу к любимому святому, возможно, обратиться к нему. Ещё большее недоумение вызывает практика «дробления» тел на частицы. Тут если задуматься даже, как все это происходит — зрелище явно не из приятных… И к чему это издевательство над телами? Что оно даёт? Символизирует то, что Церковь стоит на крови мучеников? Но сейчас, в XXI-то веке, пора отказаться от такого буквализма.

Кстати, буквализм в принципе свойствен церковной среде. Именно этим вызваны длинные волосы и бороды священников — чтобы и наружно выглядеть как Христос. Да, в последнее время идёт постепенный отказ от такого понимания духовной жизни, но процесс этот крайне медленный и затрагивает лишь мелочи.

И, наконец, последний аспект, с которым я не могу согласиться — это почитание Ветхого Завета наравне с Новым. С одной стороны утверждается, что мы его вроде бы «переросли», а с другой — миллионы православных традиций, в том числе нелепых, да и вообще вся православная обрядность — родом именно оттуда (да вот хотя бы эти несчастные месячные и налагаемые на жён в связи с ними запреты). Кстати, православные публицисты, желая заняться апологией обрядов, апеллируют именно к Ветхому Завету. Не спорю, из него мы можем почерпнуть опыты борьбы с грехом, истории потери и обретения веры… Вот только жизнь шла совершенно по другим законам, неприемлемым в наше время, долженствующее жить по завету Новому. Меня всегда смущал тот карающий Бог, повелевающий убить «неверных», «отступников», женщин и детей. До конца я не могу осознать и принять необходимость ветхости в наше время. И порой мне близка мысль, что до Нового Завета мир был во власти сатаны, чем и объясняются такие приказы свыше. Я не утверждаю, что верю в это, но порой мне кажется, что автор такой теории в чём-то прав. Не хочу верить в Бога, посылающего приказ убить детей. Хочу верить, что это на худой конец было просто «попущено» Богом, как в истории с Иовом. То есть люди на какое-то время были переданы во власть дьявола. Хотя история с Иовом тоже многих и многих смущает… Но там хоть как-то можно выкрутиться, что это было именно попущение зла, а не зло, исходящее непосредственно свыше… Кроме того, меня не отпускает мысль, что Бог тут вовсе не при чем, а люди просто прикрывались Им, чтобы вершить свои злодеяния.

Некоторые отвечают: Бог не отринул этих погибших людей и детей, Он принял их в Царствие Небесное. Но почему Он не просто попустил убийство (я не Иван Карамазов, и «мир Божий» принимаю, ибо в нем не Бог творит зло, а человек, которому дана свободная воля), а именно приказал убить ни в чем не повинных мирных людей? Почему повеление «убей» исходит от Бога? Мне говорят: люди тогда были жестокими, по-другому невозможно. Что, и дети грудные были жестокими? Или лес рубят – щепки летят?

Для себя я пока решаю эту дилемму тем, что не считаю Ветхий Завет для себя священным и непреложным — я не отвергаю Ветхий Завет, а искренне пытаюсь понять его логику, но пока ничьё объяснение меня до конца не удовлетворило.

Несомненно, человеку проще жить по правилам, которые уже устоялись, сложились. Проще не думать, а подчиняться. Издавна слишком «думающие» и чересчур «вопрошающие» люди в церкви не приветствовались. Не раз слышала от разных священнослужителей, что нечего задавать вопросы, надо верить, а вопросы от безверия. Так ведь никто и не спорит, что существование Бога недоказуемо — тут либо веришь, либо нет. А вот происхождение земных традиций и религиозных наслоений прослеживать можно и нужно.

Так уж случилось, что для меня понятие «религия» накрепко связано со страхом, с боязнью. «Страх Бога, страх перед Богом» — это чувство возгревается в молитвах. Но непреложный и не подвергаемый мной сомнению факт трепета перед Божественным в рамках религии превращается в средство закабаления человека, не побоюсь этого слова. Страх Божий превращается страх перед всем чем угодно и удобно, а чаще всего — перед священноначалием и начальством. Поэтому так плотно в России и управляло государство церковью: кто ещё лучше церкви внушит благоговейный страх перед правителем?

Или когда священник использует слова «страх Божий» для того, чтобы не объяснять ничего, но при этом добиться безоговорочного подчинения. И те же слова используют, когда не хотят объяснять отжившие свое традиции.

Мы должны испытывать благоговейный трепет перед мощами, перед канонизированными святыми, перед всем, что так или иначе освящено церковной традицией. Я помню, какой страх я испытывала, когда роняла крошку просфоры на пол, когда у меня падала икона с полки. Это был не суеверный страх, а именно страх неблагоговения.

У нас дома была традиция: купленные иконы (а их было немало, они накапливались из паломнических поездок) ставить на книжной полке, что было весьма неудобно для меня, потому что книгу не достать. Достаёшь — обязательно падает икона, это вызывает страх, ужас, а потом и досаду. В какой-то момент я «психанула» и убрала все иконы с книжных полок, оставив их только там, где им и положено быть. Икона — не статуэтка для украшения дома, если их слишком много, они спокойно могут лежать в ящичке, при необходимости я могу достать и помолиться или подарить кому-то. В любом случае, это лучше, чем постоянно злиться, в суете опрокидывая иконы с книжных полок. Но вскоре мной овладел этот почти суеверный страх и ужас, который часто, к сожалению, культивируется: «Я сделала плохо, я убрала иконы, это непочтительно, они не должны лежать в темноте в ящике». И я их выставила обратно, мало того, ещё и сочла это грехом и рассказала об этом на исповеди. Какой же зашуганной маленькой девочкой я была…

Сейчас я думаю, что даже культ святых не настолько важен Богу, как кажется. Святые — не боги, лучше подражать им в добрых делах, чем кочевать в паломничествах, скупая их иконы и целуя мощи. Если почитаешь Сергия Радонежского, тогда помоги своему подчинённому, например, построить дом, вместо поездки в Троице-Сергиеву лавру.

Вообще, последнее время мои религиозные взгляды стали близки толстовству. Обнаружив это, я удивилась, потому что раньше Толстого не очень любила и до сих пор считаю его морализаторства последних лет явной деградацией, как в плане писательском, художественном, так и в плане философском. Ничего там особенного нет, но, тем не менее, сейчас мне действительно близки его идеи. Первая из них — христианство и патриотизм не связаны никак, вторая — вера и религиозность в первую очередь должны проявляться в отношении к другим. Постарайся настроить себя на помощь ближнему, сделать хоть что-то. Моё нынешнее убеждение — лучше лишний раз не помолиться, а помочь кому-то, да просто посидеть с ребёнком, уделить ему внимание, а не сказать: «иди отсюда, я помолюсь» — как часто в детстве говорили мне. Молитва не выше добрых дел — вот мое убеждение.

И я не хочу больше бояться, поэтому отрезала себе всякие поводы это делать. Не соблюдаю посты, чтобы не рыться в страхе в составе печеньки, отыскивая там молочную кислоту. Не хожу в храм, чтобы не считать какие-то события в жизни зависящими от этого.

Я многого боялась… Думаю, у меня давно были ростки сомнения, но я боялась даже признаться в этом себе самой, даже произнести вслух, например, то, что я не хочу верить в Бога, который приказывает перерезать всех жителей города в Ветхом Завете. Я полагала, что это «хула» и меня разразит гром на месте. Для меня это реальная проблема, я не знаю, как с этим жить, если только не отринуть этот завет полностью.

Сейчас же мне не страшно. Если я обращаюсь к Богу и верю в Него, то это лишь мой свободный выбор, а не результат боязни. Я могу без страха сказать, что многого в вероучении я не принимаю и не могу понять, но от этого я не перестаю стремиться к вере.