Ахилла

Быть вторым священником на приходе — не мед. Особенно, если в городе на пятьдесят тысяч человек — единственный храм, а у настоятеля десять детей, да еще два безработных зятя.

Как только отец Алексий приехал на приход, привычный ритм жизни его сразу нарушился — стала затягиваться исповедь, служба, пошли задержки с выносом покойников. Молодому священнику хотелось показать себя — свою внимательность, эрудированность, деятельность. А перед приходом стояли свои задачи, чтобы все делалось вовремя и все были довольны. И никого не интересовало, что клирик в алтаре один.

После первой же жалобы от прихожан настоятель храма, отец Игорь, поставил на место начинающего проповедника:

— Работаем на кассу — от этого зависит твоя зарплата. Вот построишь свой храм и философствуй в нем сколько тебе влезет.

Подобное о. Алексий уже слышал на предыдущем приходе, на котором священник продержался лишь месяц, поэтому не стал возражать. Ему хотелось подольше задержаться здесь — все же не деревня, где вместо проточной воды — болото. Да и знал он, что в церкви, как и в армии, превыше — послушание. Сказали люминий, значит люминий.

И о. Алексий, не нарываясь на очередной скандал, быстро исправился. Молитвы стали читаться скороговоркой, исповедь превратилась в формальное заслушивание покаянных записок, речь перед крещением и другими таинствами пришлось сократить с тридцати минут до десяти.

Настоятель в общей сложности платил «залетному», присланному на исправление отцу, четыре тысячи рублей. Полторы из этой суммы священник отдавал за съем жилья — однокомнатной сталинки, потому что сторожка, которая была при храме, уже через месяц надоела моему герою своими неудобствами. В ней на шести метрах были лишь раздолбанный диван, шатающийся стол, выцветшая табуретка и незакрывающаяся тумбочка.

Оставшиеся деньги он исправно ежемесячно высылал своей матушке, занимавшейся в родном городе приватизацией халупы, доставшейся ей в наследство. Она не могла все бросить и сразу последовать за мужем, так как дом был ведомственный — требовались время и финансы, чтобы через суд перевести его в муниципальный фонд.

Питался же батюшка очень скромно. В основном варил картошку и поливал ее подсолнечным маслом с пассированными луком и морковью. Иногда с приноса сердобольные бабушки подбрасывали рыбные консервы. Много печенья и конфет скапливалось после покойников — давали священнику на помин души. Все вкусности отец сортировал по десятикилограммовым мешкам к очередному приезду матушки. И она с удовольствием увозила добро к себе на работу, в университет, девчонкам на кафедру.

Очень быстро прихожане полюбили батюшку. Проповеди были пламенные, насыщенные. Слушали его с открытым ртом. Помогало то, что он заочно учился в Свято-Тихоновском университете, на богословском факультете. И знающий христианин уже по речам мог с легкостью определить — по какому предмету батюшка пишет в настоящий момент конспект и что предстоит сдавать ему на очередной сессии.

Узнав, что батюшка один, без матушки, — квартирные дела у нее затянулись аж на два года, — люди охотно начали приглашать священника к себе в гости. Бабушки поочередно по большим праздникам созванивались с ним и, заманивая пельменями, варениками и другими хлопотными блюдами, отрывали его от конспектов, чтобы услышать что-то новое о спасении души. Посиделки тянулись до десяти-одиннадцати вечера.

Отец легко шел на контакт. Ему было что рассказать о духовном и мирском. В недавнем прошлом работал в школе учителем русского языка и литературы. В свои тридцать четыре он выглядел довольно молодо. Очки в позолоченной оправе, лысина и приличная сутулость нисколько не старили, а наоборот подчеркивали его интеллигентность. Еще в армии, куда его забрали с первого курса филфака, за внешний вид к нему приклеилось «профвессор».

В детстве он совершил побег из детсада, чтобы посмотреть на летающие аппараты, сделанные братом его друга. В школьные годы организовал детвору для сбора в местном парке подорожника и чистотела для нужд аптеки. И на вырученные пять рублей купил книгу по хореографии, чтобы по готовому руководству поставить какой-нибудь танец и таким образом прославить себя. Конечно, дальше идеи дело не пошло. Книга мертвым грузом осела на книжной полке. А родители, узнав об эксплуатации своих отпрысков и такой бессмысленной трате денег, тут же сказали ему: «Лучше бы детям конфет купил!»

Когда потребовалось встать на защиту Леонарда Пелтиера — борца за права индейцев, осужденного за убийство в 1975 году двух агентов ФБР к двум пожизненным срокам, он не задумываясь откликнулся на призыв «Пионерской правды». Семиклассник сумел пройти через все проходные предприятий, воинских частей и учреждений своего маленького украинского городка и собрать более четырех тысяч подписей в защиту заключенного.

Не оставила его равнодушным и перестройка. Он так поддался общей эйфории, что вынес сор из своей школы на страницы районной газеты. После, на общем собрании класса, его довели до слез, устроили бойкот и в конечном счете предложили покинуть стены учебного заведения.

В армии, будучи комсоргом роты, он усиленно борется с дедовщиной. Но когда из-за «воспитательной работы» одного из сержантов роты становится инвалидом солдат, он отказывается помогать следствию, считая, что новобранец сам виноват — полез на рожон. За это замполит дивизии преградил ему путь в кандидаты в члены компартии, и его перевод на международные отношения в МГИМО накрывается медным тазом.

Многое на приходе, конечно, не устраивало приезжего священника. Он понимал, что настоятель экономит — не заполняет штат как положено. Сюда требовалось еще три священника и один дьякон. Принос тоже не по-братски распределялся. Служебное жилье, учебу, поездки на сессии, по идее, должен был оплачивать приход, но никто не торопился это делать. Зарплата, складывающаяся из минималки и процента с треб, идущих через кассу, была ниже прожиточного уровня по городу.

О. Алексию так не хотелось думать о деньгах, ведь не ради этих мыслей бросил насиженное место, привычный образ жизни, уехал подальше от дома и начал с нуля в новом качестве. В тридцать три года он понял, что пора ему идти в народ — сеять вечное. Его душа за десять лет трудовых мучений уже устала бороться с ветряными мельницами. Ей захотелось чего-то другого — светлого, чистого. Но и здесь, в Церкви, она напоролась на банальные бытовые и финансовые проблемы.

Отец Игорь тоже не любил разговоры о деньгах и старался всячески пресечь их на корню:

— А чего вы все сюда прете? Работал себе учителем и работал! Но вам коттеджи подавай, мерседесы. Я свою «Волгу» купил, когда прослужил десять лет. А до этого пахал — по сто человек в день крестил, да еще храм строил…

Воскресные службы и двунадесятых праздников настоятель служил сам. Он из шахтеров, закончил на волне перестройки московскую семинарию. Невысокого роста, холеный, с глазами мартовского кота. В алтаре помогали ему старшие сыновья. Кто был поменьше — стояли в храме. Троим о. Игорь оплачивал учебу в вузе. Остальные ходили в школу. Жили все в большом двухэтажном доме, недалеко от храма.

В городе настоятеля недолюбливали. Городские чиновники на свои посиделки его не приглашали, так как он был вне общественной жизни. А простой люд судачил о том, что он храм вовсе и не строил — это все заслуга завхоза, на мясокомбинате выбирает куски получше, выжил очередного священника, а в церкви повысил цены на требы и свечи.

Несмотря на то, что девчонки одевались довольно добротно — были в шубах, дубленках, красивых платьицах, в семье на многое устанавливался лимит или запрет. Но дети всегда находили выход. По дороге в школу часто они забегали в храм, брали ключи у продавца иконной лавки, и опустошали ящики для пожертвований — на мороженое или другие сладости. Родителям, естественно, докладывали. Но те делали вид, что ничего страшного не произошло.

Однажды старшему сыну Антонию потребовалась большая сумма. В нижнем храме находились секции изготовленного, но не установленного металлического забора. Его монтировать не стали глубокой осенью, а отложили дело до весны. Парень со своим другом подкараулили, когда сторож отлучится к своей подруге на ужин, и сдали забор на металлолом. Отец, конечно, узнал о проделках сына. Но имея связи в полиции, повернул дело в свою пользу. Пришлось горе-охраннику несколько лет работать бесплатно в счет возмещения убытков храму.

…Эта пятница какая-то напряженная оказалась — десять крещений, венчание, четыре отпевания, а еще нужно было причастить одну умирающую. Конечно, к тяжелобольным священник должен отправляться в первую очередь, но когда ты работаешь на кассу… Пришлось отцу сказать родным, что он сможет приехать не раньше 15 часов. Те, правда, возмутились, но смирились. Теперь нужно было ему молиться, чтобы болящая раньше времени не преставилась, а то грех будет на нем.

Лишь к половине четвертого дня батюшка подошел к двери умирающей. Виной тому была метель. Во время первого выезда на отпевание забуксовала машина, второй тоже дался с трудом — стали петлять, искать, где улица почище. Третье отпевание вообще висело на волоске, так как родственники оказались безлошадными, а такси в непогоду не торопилось ехать. Тридцать минут ушло на телефонные звонки и ожидание.

Умирающую звали Верой, как покойную мать о. Алексия. Инсульт на два года приковал ее к кровати. Когда она увидела батюшку, влетевшего в мрачную комнату, на лице ее проявилась еле заметная улыбка. Отец быстро разложил на табуретке, покрытом вафельным полотенцем, все необходимое для причащения, зажег свечу и начал молиться.

Воздуха не хватало — подъем на пятый этаж дал о себе знать. Пот катил градом, голос дрожал, слова, из-за запотевших очков и желтовато-серых пятен на страницах требника, еле просматривались.

— Грешна? — твердо спросил он. В ответ она молчаливо опустила веки и подняла их. — Все понятно, — и начал читать разрешительную молитву. Затем поднес Святые Дары на лжице к ее губам. Она их приняла. После он влил в сосудец воды и дал ей запить. Она изо всех сил напряглась, глотнула и испустила дух. И батюшка почувствовал в этот момент, как ангелы окружили покойницу и увели из комнаты.

— Святая, — сказал он, повернувшись к родственникам, которые пристально наблюдали за всем происходящим. — Дождалась.

Весь вечер отец был под впечатлением увиденного. Ему вдруг стало так стыдно, так мерзко на душе. Тут бегаешь, суетишься. Пытаешься себя в чистоте хранить и других к Богу приводить — и неизвестно, сподобишься ли блаженной кончины.

Раздался звонок телефона, Анна, прихожанка храма, сообщила отцу еще одну неутешительную новость — повесился парень.

— Батюшка, помните Андрюшу, всегда он в храме стоял в сторонке, был мрачен, молчалив? — стала обрисовывать она.

— Да, да! Так он на исповедь сегодня опять с тетрадкой приходил, — наконец вспомнил отец.

— Час назад как с петли сняли посиневшего, — огорошила она.

У священника после ее слов как будто комок в горле застрял. Он отчетливо представил восемнадцатилетнего угрюмого юношу, тетрадь в клеточку на двенадцать листов, исписанную мелким, еле разборчивым почерком. Времени не было вчитываться в его каракули. И о. Алексий по обычаю глазами пробегал, спотыкаясь о знакомые грехи, задавал несколько вопросов, рвал «портянку» и читал разрешительную молитву.

Если смерть причастницы до глубины души его взволновала, то эта новость его просто убила. А если там что-то важное было написано. Может, человек делился своими тревогами. Может, у него была запутанная проблема, может, он оказался в тупике, просил помощи. Десятки вопросов всплывали в голове. А он не нашел времени, не вчитался, не разобрал по пунктикам каждый грех, не остался после службы с ним.

Тут опять зазвонил телефон. Сторож храма сообщил, что в алтаре дверь была не заперта:

— Наверное, Антон, сын настоятеля, приходил после вашего ухода из храма и открыл, чтобы вечером вынести серебряные сосуды и ценные иконы, — высказал свое предположение он.

— По-жа-луй, — задумчиво ответил отец Алексий. — Это подстава! Это явная подстава, чтобы и я бесплатно на храм работал и денег не просил!

Еще минуту он все прокручивал в голове, а затем позвонил своему духовнику в женский монастырь.

— Отец Кирилл, тут настоятель устроил конвейер, человек из-за моего нерадения ушел из жизни, а теперь хочет на меня повесить пропажу церковной утвари, чтобы добавки к окладу не просил. Что делать? — нервно доложил о. Алексий.

— Пиши рапорт владыке, и все, как есть, изложи, а там мне позвонишь, сообщишь новости, — спокойным тоном сказал игумен.

Утром рапорт был отправлен владыке. А через три дня пришел указ о переводе о. Алексия на другой приход. Настоятель же был отправлен за штат с правом перехода в другую епархию.

Позже по телеканалу «Мир» прихожане увидели о. Игоря в качестве старшего священника кафедрального собора где-то на Урале. А об о. Алексии вспоминали лишь две бабушки, которые за вечер собрали одних сорокоустов на тридцать тысяч, чтобы помочь отдать долги, которые он наделал ради жены. Деньги пошли на взятку, чтобы матушке дали добро на приватизацию служебного жилья.

На новом приходе у батюшки появились новые проблемы, хотя жизнь в материальном плане стала немного лучше. Может, из-за того, что секретарь епархии сделал звоночек:

— Встречайте, тут к вам направляется кляузник, фрукт еще тот, из-за него о. Игоря из епархии поперли.

А может, так владыка распорядился, чтобы жизнь медом не казалась. Участь несмиренных — путь дураков.

Рисунок Вячеслава Полухина

Читайте также:

• Из дневника священника: Все дыры России — мои!

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: