Ахилла

Мировая война кончилась, кончилась на полях сражений, но настоящего мира нет, продолжается раздор, мир отравлен ненавистью. Страшный враг объединял, теперь он сокрушен, и все готовы восставать друг против друга. Неверно было бы думать, что это явление политического и экономического характера. Еще более это явление характера морального и духовного и свидетельствует о внутреннем состоянии человеческих обществ. Одними хитростями международной политики нельзя достигнуть замирения. Необходимо, конечно, социальное переустройство общества. Оно может происходить разными путями. Но миновать его не может ни одна страна. Общества не могут вернуться к состоянию, в котором они были до войны. Но для замирения и достижения единства недостаточно и радикальных социальных изменений. Необходимы еще духовные изменения. Мир находится в состоянии духовной анархии. И эта внутренняя анархия внешне выражалась в деспотических режимах. Единая вера не вдохновляет общество, и вместо нее создают суррогаты. Христианская вера носит вселенский характер, и ей присуща идея духовного единства человечества, братского единства во Христе. Казалось бы естественно думать, что прежде всего христианство должно помочь победе над раздором и достижению единства. Но могут ли исторические формы христианства, Церкви разных конфессий сыграть эту примиряющую и объединяющую роль?

Христианство заразилось раздором мира. Христианское человечество разорвано и враждует, и вражда эта иногда так велика, что дает сильный аргумент врагам христианства. Состояние христианства в Европе является соблазном для народов Азии, для индусов и китайцев и очень мешает успехам проповеди христианства. Все попытки сближения и соединения христианских вероисповеданий, особенно православных и католиков, до сих пор не имели успеха. Особенно бесплодны были попытки соглашения церковных правительств. Слишком многое походило на методы, которыми пользуются в международной политике. Владимир Соловьев был, быть может, единственный человек, возвышавшийся над историческими конфессиями, и он был всем существом своим устремлен к вселенскому христианскому единству. Интуиция всеединства была основной философской интуицией его жизни. Он перенес ее и в религиозную жизнь. Но формальные соглашения, которыми он хотел достигнуть соединения православной и католической Церкви, представляют устаревшую точку зрения, и в них тонула великая правда соловьевской жажды вселенскости. Мы живем в другую эпоху, и сейчас центр тяжести должен быть перенесен в духовную жизнь.

Необходимо, конечно, прежде всего сближение самих христиан, взаимное ознакомление. Восточное христианство очень плохо знают, и его не так легко узнать, потому что оно менее оформлено, менее рационализировано и социализировано, чем западное христианство. В направлении сближения и ознакомления уже немало сделано, особенно в отношениях православных и англикан. Но все убеждает в том, что достижение христианского единства предполагает новую эпоху в христианстве, новую углубленную духовность, как бы новое излияние Духа Св<ятого> в мир. Это будет означать религиозное преодоление ограниченности исторических конфессий, не интернационализм, что означало бы обеднение и движение в отвлеченность, а сверхконфессионализм, что означает обогащение и конкретность. В историческом христианстве был ослаблен профетический элемент, присущий христианству, и потому оно перестало играть активную и руководящую роль в истории. Была исключительная обращенность назад, к свету прошлого. Но должен возгореться свет, идущий от грядущего. Профетизм всегда предполагает свет грядущего. Это и есть эсхатологическое христианство. Усиление эсхатологизма, т. е. профетической обращенности к грядущему, должно быть характеристикой новой эпохи в христианстве. Мучающая нас слабость христианства, всех христианских Церквей перед бурными и сильными, часто демониальными движениями мира может быть объяснена тем, что оно находится как бы в антракте между христианством историческим, обращенным к свету, идущему от прошлого, и христианством эсхатологическим с его обращенностью к свету, идущему от будущего. Думаю, что и в православии была своя историческая ограниченность, которая должна быть преодолена, и оно нуждается в восполнении. Но в русских религиозных исканиях и русской религиозной мысли, возникших на почве православия, была устремленность к грядущему, на знаке Св<ятого> Духа, т. е. был сильнее элемент профетический и эсхатологический, чем в западном христианстве.

В новую христианскую эпоху должен происходить двойной процесс. С одной стороны, будет происходить усиление внутренней духовной жизни, т. е. началу качественному будет дано преобладание над началом количественным. Исключительно внешние формы богопочитания и внешние церковные институты не будут служить главным источником для характеристики состояния христианской жизни в мире. Это есть победа над тем, что можно было бы назвать социоморфизмом в религии, т. е. давлением социальных отношений людей, не вышедших еще из состояния рабства, которые распространяют свою власть и на самую догматику. Этот социоморфизм был одной из причин безбожия в мире. Приспособление к структуре общества и к господствующим в нем силам искажало христианство в истории и вызывало вражду. Духовную глубину христианства перестали замечать. Для того, чтобы христианство могло влиять на процессы, происходящие в мире, и просветлять тьму мира, оно должно быть независимо от этих процессов и этой тьмы, возвышаться над социальными отношениями людей, в которых порождаются все новые и новые формы рабства. Это одна сторона вопроса. Она может быть понята так, что христианство должно стать менее социальным в дурном смысле слова, т. е. стать более свободным от определяемости социальной средой.

Но есть другая сторона. Христианство должно стать более социальным, т. е. более раскрыть христианскую правду о человеческом обществе. Христианство из собственной глубины должно благословить социальное переустройство общества, а не восставать против этого переустройства во имя сохранения связи со старым обществом, несправедливым и совсем не христианским. Дело христианства не бояться социального движения в мире, не бесцельно бороться против него, а одухотворять его, стараться излечивать его от примешивающихся к нему ядов, от яда ненависти. Таково единственное верное отношение к коммунизму, который есть самое серьезное явление современного мира. Нужно перестать с ним внешне бороться, что оказывается лишь на руку фашизму, явлению гораздо более антихристианскому, нужно стремиться к его внутренней трансформации. Такая трансформация возможна, и она постепенно происходит.

Христианская Церковь не может связывать себя с определенными политическими приемами и зависеть от них. Образование католических партий в Европе, как например в Бельгии, есть ошибка, и партии эти обычно уклоняются вправо. Но христианская Церковь не может не иметь своего отношения к социальной жизни и происходящей в ней борьбе, не может не совершать своих оценок, духовных и моральных, с высоты христианской истины. Христианству в чистом виде присуща идея братства людей и народов. Идея братского общества взята из христианства социалистическими и коммунистическими движениями. Но христианство в истории заражалось интересами господствующих классов, окрашивалось в цвет общества, феодального или буржуазного, освящало самые ненавистнические националистические идеологии. Слишком многое в исторических конфессиях определялось не из глубин христианской истины, а из относительных особенностей в исторической судьбе народов, из различия народных душевных типов. И исторически относительное нередко догматизировалось и выдавалось за абсолютную истину. Исторический спор католичества, которое по преимуществу христианство западное, и православия, которое есть по преимуществу христианство восточное, принимал характер спора церковно-догматического. И эти две ветви христианства разделяет разное понимание организации Церкви. Но бесспорно огромную роль играли различия исторических путей со всей их относительностью, особенности национальных характеров, разные типы духовного опыта, которые одинаково должны были быть признаны христианами. В доме Отца обителей много. Но зависимость христиан от процессов истории, приспособление к кристаллизовавшемуся строю общества были так велики, что многообразие, которое должно быть богатством бытия, превращалось в источник раздора и вражды. Единство противополагалось многообразию, в то время как они совсем не противоположны. Относительному придавалось абсолютное значение. Только движение в глубь духовности может преодолеть этот раздор, связанный с властью исторически относительной, с социальными влияниями.

Мир проходит не только через кризис социальный, но и через глубокий кризис культуры. Многие воспринимают этот кризис как варваризацию. Теряются формы, выработанные длительным культурным процессом. Я уже писал об этом, как о переходе мира в жидкое состояние. Нет более твердых тел. И хотят деспотическим путем насилия создать твердые тела. Но внутренний распад, как бы насилием ни приводить его к единству, не может не сказаться и не оказаться сильнее этого призрачного единства. Подлинное политическое, социальное, культурное единство может быть лишь результатом духовного единства. Но этого единства нет даже внутри самого христианства. Поэтому современный мир проходит через очень трудный период. Мне приходилось уже не раз выражать эту мысль, что кончается день новой истории, и мы вступаем в ночную эпоху. Иррациональные силы истории, прикрытые рационализмом последних веков, обнаруживают себя и сбивают с толку тех, которые слишком верили в прогресс разума. Гуманистическая культура переживает упадок. И во Франции, стране наиболее утонченной культуры, проповедуется философия отчаяния и небытия. Это особенно остро чувствуется по контрасту с французским интеллектуализмом. Но когда наступает ночная эпоха, то вопрос религиозный делается основным. Кризис культуры не может быть преодолен одними средствами культуры, потрясенной в своих основах. Необходимо обращение к более глубоким силам. Само христианство давно уже стало составной частью той культуры, которая переживает потрясение. Кризис культуры является и его кризисом. Оно претерпевает все раздоры, свойственные современной цивилизации. Нужно обратиться к той духовной глубине христианства, которая не может быть задета кризисом и раздорами поверхностных слоев. И из этой глубины могут раздаться новые слова, которые будут пророческими словами.

В восточном христианстве, в православии была недостаточная выявленность, недостаточная актуализированность. Оно долгие века находилось в замкнутом состоянии и не разделяло той сложной судьбы культуры, с которой были связаны и католичество, и протестантизм. Оно не надорвало своих сил во внешней активности. Центром православия является Россия. И огромная роль, которую будет играть Россия в наступающий период истории, не может не распространиться и на православие, на восточное христианство, на русскую религиозность. Православие может быть более благоприятной почвой для сближения и объединения, чем западные христианские исповедания, которые очень враждовали в прошлом и сохранили тяжелые воспоминания. Но для этого в восточном христианстве должен пробудиться дух вселенскости, который был слаб и недостаточно выявлен. Между тем как дух вселенскости был очень силен в русских духовных и социальных течениях, он принадлежит русской идее.

Русский народ — народ противоречий, совмещающий в себе полярные противоположности. Но на одном из своих полюсов он стремится к вселенскому единству. Это есть и в русском коммунизме. Русская идея полярно противоположна германской идее господства. И Россия может сыграть огромную роль в мировом объединении, если она победит свои соблазны. Еще в 1914 году, в первый год той войны, я написал статью «Конец Европы». Я хотел сказать, что мировая война приведет к тому, что Европа перестанет быть монополистом культуры. Кровавый раздор войны приведет в конце концов к возникновению мировой культуры, в которую войдет как важный фактор Россия, Азия и Америка. Но европейской культуре придется пройти через ночь. В Германии мы видим сумерки богов, так осуществляет она свою идею, заложенную еще в древней германской мифологии. Во время последней войны германский нацизм выдвинул лживую и наглую идею новой Европы, за которой скрывалось мировое господство Германии. Эта идея задумывалась без расчета на Россию. Теперь нельзя уже строить новую Европу, можно лишь строить новую вселенную. Может быть, предстоит еще вселенский период истории. Но к свету этого вселенского периода придется идти через тьму. И духовная задача в том, чтобы эта тьма не задела нас.

В нашу смутную и мучительную эпоху ответственность христиан безмерно велика. Раньше христиане жили в устоявшемся, долгими столетиями оформлявшемся быте, жили по наследству передаваемыми традициями. Теперь христианин поставлен перед личным выбором, и его личный духовный опыт играет гораздо бо́льшую роль. Дехристианизация мира, власть материальной, технической цивилизации над человеческой жизнью требуют от человека повышенной духовности. Без нее человек будет растерзан темным состоянием мира. Но христиане должны сознать свою ответственность за дехристианизацию мира. Их христианство часто бывало таким, что не могло не вызвать восстания против христианства. Духовные ценности начали вытеснять из жизни, потому что ими слишком часто пользовались для оправдания несправедливости и рабства. Совсем не соответствует христианской истине поза презрительного самодовольства людей, сознающих себя пребывающими в истине, тяжко виноватыми и ответственными за пребывание во тьме. Может быть, пребывающие в истине более виноваты и ответственны, чем те, которые страдают во тьме. Мир корчится от тоски и муки, и представители христианской истины не всегда дают удовлетворительный ответ на вопрошания людей мира, мира во тьме. Иногда ответы, которые даются, звучат издевательством над страданиями и мучениями людей. Иногда мучающиеся во тьме бывают лучше тех, которые сознают себя носителями света. Христианская правда заключается в том, что нужно принять на себя ответственность за человеческие муки. Безбожие, существующее в мире, не есть только предмет обличения и осуждения христиан, но в гораздо большей степени есть хороший повод для покаяния в собственном грехе. Страдающее безбожие иногда может быть более угодно Богу, чем самодовольная форма рабьего богопочитания.

В христианстве должен происходить очистительный процесс. Столь желанное единство христианского мира не может быть разделением на спасающихся и погибающих, оно может быть лишь единством божественной человечности, братским отношением к погибающим. Да и никто не знает, не являются ли спасающиеся иногда наиболее погибающими. Это есть морально-духовная правда, но она должна иметь и свое социально-историческое проявление. В связи с этим меняется тактика христиан, она должна быть приведена в соответствие с современным состоянием мира, не похожим на те времена, когда вырабатывались старые формы апологетики и миссионерской деятельности. Современный человек поставлен не только перед сгущающейся тьмой, но и перед возможным возгоранием света во тьме. Но тьма мира очень велика, и она требует большой духовной просветленности, глубокого вживания в эпоху Духа.

1946

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: