О свободе Бога и человека
31 октября 2018 священник Федор Людоговский
Поводом для размышления на тему, вынесенную в заголовок публикации, послужили последние события в области церковной политики. Однако, нам вовсе необязательно воспарять на высоту синодов и патриархатов, чтобы задуматься над подобными проблемами, — вполне достаточно будет нашей повседневной приходской жизни.
Сейчас я служу нечасто и нерегулярно, но в течение примерно восьми лет моего священнического служения мне (как, наверное, и практически каждому моему собрату-пастырю) приходилось совершать крещение. Разумеется, крещаемыми были преимущественно младенцы. Я, должно быть, уже не раз писал о том, насколько способствуют душевному опустошению (выгоранию, если угодно) эти крещения. Ты видишь родителей этих детей по большей части впервые. Ты понимаешь, что почти никого из них ты не увидишь в ближайшие годы (ну разве что ребеночка принесут на следующий день причастить по требованию отца-настоятеля). Ты знаешь по опыту, что почти все родители пришли крестить своих детей потому, что так им сказали их бабушки-дедушки и прочие родственники; или для того, чтобы соблюсти традицию; или потому, что они русские, а значит — православные; или чтобы ребёночек не болел.
Если их спросить, почему они пришли именно в православный храм, а не в католический, или чем христианство им милее ислама или буддизма — то обычно сколько-нибудь внятный ответ будет основан не на знакомстве с Евангелием, не на личном духовном опыте, не на чтении литературы (хотя бы популярной), а исключительно на традиции: наши отцы и деды (точнее, матери и бабушки) так делали — и мы тоже так делаем.
Иными словами, мы массово крестим детей у людей, которые, в большинстве своем, не читали Евангелия, не знают, кто такой Христос, не имеют понятия о церковной жизни и навряд ли собираются этой самой церковной жизнью жить.
И всё это, разумеется, не ново.
Но я хотел бы взглянуть на это явление несколько под иным углом зрения. А именно: коль скоро мы если не всегда, то часто крестим детей неверующих родителей — то совершается ли таинство? Ведь должен хоть кто-то верить! Должен же хоть кто-то осмысленно и осознанно отрекаться от сатаны, соединяться со Христом, исповедовать веру словами никео-цареградского символа.
Младенец, понятно, верить не может — следовательно, за его будущую христианскую веру ручаются его крёстные и его родители. Но если те и другие — полный ноль в плане христианства? Если люди пришли совершить привычный обряд, а веры у них нет — то чтение всех этих молитв, помазание елеем, троекратное погружение в воду и проч. — не является ли всё это просто пустым сотрясением воздуха и театральным действом?
Конечно, на это можно возразить (и я это постоянно слышу): да кто ты такой, чтобы судить о чужой вере? И как ты можешь измерить силу веры? Сказано же: не суди, да не судим будешь. Вот ты и не суди, и не рассуждай, а делай что говорят: крести приходящих. «А если что не так — не наше дело: как говорится, родина велела…»
Но простите: священник (он же пресвитер) — не бездушная шестеренка в мёртвом механизме. Он пастырь. И он имеет право и обязанность (по крайней мере, так принято считать) судить о том, кто готов к крещению, а кто нет; кто достаточно изучил основы христианства, а кому еще стоит потрудиться. А кроме того, будучи живым человеком и, выражаясь советским языком, «работая с людьми», священник может и должен задавать себе вопрос: а всё ли я правильно делаю? а точно ли это сообразуется с Евангелием? а не лицемерие ли и ложь то, чем я здесь занимаюсь? На то ведь человеку (в том числе священнику) даны и ум, и совесть (да и честь тоже).
И вот я и спрашиваю себя и других: а совершается ли таинство крещения, если родители младенца являются лишь формальными христианами? Совершается ли таинство брака, если жених и невеста (а чаще — уже вполне себе муж и жена) просто решили поучаствовать в красивом обряде? Совершается ли таинство священства, если «аксиос» поёт лишь хор, а люди — как присутствующие на архиерейском богослужении, так и прихожане того храма, куда будет определен ставленник, — видят его впервые и не имеют достаточных оснований для подтверждения нужных достоинств поставляемого клирика? (А если — такое ведь бывало — народ как раз знает достаточно много о ставленнике и кричит «анаксиос», а хиротония продолжается как ни в чем ни бывало?) Совершается ли таинство евхаристии, если участники таинства не слышат важнейших молитв, а некоторые вообще не вполне понимают, что именно здесь происходит?
Сделаем еще один шаг. А что вообще мы подразумеваем под выражением «таинство совершается»? Оно как-то самой собой совершаетСЯ? Или же оно совершается Богом? Мне представляется, что общепринятым (хотя это обычно и не формулируется в явном виде) является первый вариант. А именно: таинство совершается уже просто в силу того, что правильно поставленный священник произносит надлежащие молитвы (в том числе произносит так называемую тайносовершительную формулу), производит предписанные священнодействия и, для определенных таинств, использует надлежащее вещество (воду, миро, хлеб и вино). От человека же, над которым совершается таинство, по сути дела требуется лишь одно: чтобы он был крещен. То есть — чтобы над ним ранее также было совершено церковное таинство. А от крещаемого, в свою очередь, не требуется практически ничего.
Но в этой картине, как мне видится, есть нескольких существенных изъянов.
Во-первых, священнослужитель здесь — лишь исполнитель, лишенный какой бы то ни было субъектности. Его душевное, духовное состояние никак не влияет на «действенность» таинства: главное, чтоб был соблюден ритуал. Как он живет, во что верит, в чем сомневается, в каких отношениях состоит со своими близкими, с прихожанами, с самим собой, с Богом — всё это выносится за скобки.
Во-вторых, субъектности лишены и другие участники таинства — те, «над кем» оно совершается. Их вера, по сути, никому не важна и не интересна: главное, чтоб человек был крещен и — в идеале — не имел смертных грехов.
И, наконец, в-третьих: в этой чудесной схеме нет Бога. Всё совершается само собой, согласно веками отработанному механизму, по текстам, печатающимся без изменений от столетия к столетию, с уровнем осмысления происходящего не более высоким, а, возможно, существенно более низким, чем это было тысячу или две тысячи лет назад. Шестерёнки крутятся — но где же Бог? Интересуемся ли мы хотя бы иногда, что Он обо всём этом думает, как и в какой степени участвует в том, что совершаетСЯ от Его имени?
А если — возвращаемся ко второму варианту понимания таинств — а если всё же таинства совершает Бог? Точно ли мы уверены в таком случае, что Бог утвердит любое действие, совершенное на земле правильно поставленными Его служителями? Если неверующие родители привели крестить неверующего младенца — Бог послушно проштампует свидетельство о крещении? Если священник увел жену у своего собрата и сослужителя, и все об этом знают, и он по-прежнему возглавляет евхаристическое собрание — в небесной канцелярии поставят галочку и запишут: литургия отслужена, столько-то причастившихся? Если архиерей, пользуясь служебным положением, организовал систему бесперебойной подачи мальчиков для услаждения своей плоти, — то на небесах берут по козырёк и, опустив соблазнительные подробности, фиксируют: сегодня митрополит имярек поставил во пресвитера диакона имярек?
Мне иногда кажется, что мы изгнали Бога из своей жизни, а христианское духовенство превратилось в жреческое сословие, мало чем отличающееся от того, что было по лицу всей земли до пришествия Сына Божия. Бог просто не нужен. Иисус — излишен. «Завтра сожгу Тебя», — говорит Великий инквизитор. И неутомимо сжигает, день за днем.
И всё же — как совершается таинство? Скажу честно: я больше не верю, что при произнесении правильных слов и совершении правильных действий правильно поставленным священником человек получает определенную порцию благодати (что бы мы ни понимали под этим словом). Во что же я верю? Я верю, что Бог свободен (как свободен и созданный им человек). Я верю, что Бог не связывает себя текстами и ритуалами. Я верю, что Бог может равным образом действовать и через церковные институции (будь то «канонические» или «неканонические»), и помимо любых институций, установлений и ритуалов — а подчас и вопреки им.
Как говорит Льюис, «Он — не ручной лев». Но и человек — не бессловесное животное и не автомат. И потому любые отношения Бога и человека, если они хоть в какой-то мере состоялись, — это глубоко личные отношения, в которых обе стороны совершенно свободны. А из этого, как мне кажется, следуют важные выводы. А именно: никто и никогда не может гарантировать, что «таинство совершилось», что такой-то священнослужитель — правильный и каноничный, что чья-то молитва правомочна, что совершаемое нами здесь, на земле, точно так же воспринимается и оценивается Богом на небесах.
Это, с одной стороны, очень неудобная картина мира: если нет никаких гарантий, никаких твёрдых ориентиров, если нет непоколебимых авторитетов — то за что же зацепиться бедному человеку, на что опереться? Почва уходит из-под ног, и кажется, что вот-вот затянет тебя трясина.
Но, может быть, в этом-то и спасение (в отнюдь не пафосном смысле этого слова): может быть, как раз это отсутствие точки опоры и являет нам действие Божие в мире и в нашей душе? Может быть, наши прежние представления и убеждения были лишь грубым и вульгарным представлением о Боге, а теперь мы если и не видим Его, то хотя бы предполагаем, в каком направлении нам двигаться? А может, и двигаться-то никуда не надо, ибо Он — везде?
Тут ещё многое можно было бы написать (может быть, я и напишу позже). Но пока что, мне кажется, имеет смысл остановиться. Я буду рад, если мои слова подвигнут кого-то на самостоятельные размышления. Но хочу предупредить: это опасный путь. Как только вы начали задавать вопросы — вы уже не можете остановиться. И куда заведут вас эти вопросы — Бог весть. И всё же, думаю, оно того стоит: «О, если бы ты был холоден или горяч!» Не пора ли проститься с теплохладностью и двинуться к Богу своей дорогой?
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
