Ахилла

В редакции одного из православных журналов царила сосредоточенная тишина.

Главный редактор Отари, пятидесятилетний толстячок с лбом древнегреческого мыслителя и тщательно скрываемой биографией бывшего комсомольского вожака, вел планерку.

— …Тина, — обратил он свой начальственный взор на одну из сотрудниц, — что там со статьей о церкви в Боржоми? Готова ли историческая справка?

Тина, медлительная старая дева, начала что-то мямлить и искать явно вчерашний день в своем ноутбуке.

— Э-э, я же просил поторопиться! Где мой кофе? — Отари стрельнул взглядом направо. Нино, студентка журфака, оперативно подвинула ему уже налитую дымящуюся чашку.

Отари принял ее не глядя и поднес ко рту, не отрывая взгляда от какого-то файла на десктопе. Поперхнулся и пустил фразу явно не для дамского деликатного обхождения.

— Я же просил Нескафе, а это что за помои?!

— Извините, батоно Отари, он кончился. Я взяла Маккофе, который был в магазине.

— Турецкая гадость, — отчеканил редактор и вздохнул. — Что делать…

Отхлебнул и продолжал по списку вопросов:

— Итак, что там с интервью о. Теймураза об абортах?

— Почти готова, осталось уточнить мелкие детали, — бойко отрапортовала Нино, гася еле заметную улыбку. В нерабочей обстановке она мастерски копировала шефа и все его барские ухватки на радость остальным борзописцам.

— Не забудь подчеркнуть, что аборты — наследие проклятого коммунистического режима, абсолютно несвойственные грузинскому традиционному менталитету. А в конце подчеркни заслугу Патриарха Ильи в демографическом взрыве за последние десять лет.

— А статистику из роддомов указывать? — уточнила Нино щекотливый вопрос. — По данным, рождаемость особенно растет за счет азербайджанцев, курдов и приезжих китайцев.

— Нино, — Отари разозлился. — Ты уже на третьем курсе! Сама должна понимать формат нашего издания и не задавать глупых вопросов. Это писать не надо. Обрисуй ситуацию в общем, без конкретики. В смысле, что растет число многодетных грузинских семей. Ведь, и правда они есть… Надо подробнее освящать положительные явления.

— Так и сделаю, — закивала внештатница. Потом опять задала вопрос: — Нам в институте говорили, что в подобных статьях надо писать о том, какие льготы они получают и о квартирном вопросе.

Отари сделал свирепое, но очень выразительное лицо. Нино тут же сообразила, что сморозила глупость. Льгот в квартирном вопросе, равно как и в других аспектах, многодетным никто ничего не обещал.

— В следующем номере я планировал поставить письма читателей, — Отари перешел к следующему пункту. — Где материал?

— В нашей почте ничего подходящего нет, — отозвалась молчавшая до сих пор Элисо, работавшая по совместительству в нескольких журналах из желтой прессы.

— Напишите сами что-нибудь этакое, сентиментальное! Что вы как с луны свалились?! — рассвирепел Отари, нервно крутя ручку в пальцах. — Не мне вас учить! У нас же сроки.

— Про обращение баптиста было, про раскаяние вора в законе тоже. У меня уже фантазии не хватает, — явно тупила всесторонне востребованная журналистка.

— Посмотрите русские сайты! Нет, абсолютно ничего не можете без моих указаний! — потом резко повернулся к Нино: — Почему сахара не чувствуется? Сколько ложек положила?

— Две, как вы любите, — парировала студентка.

— Добавь еще. Невозможно пить, — и отодвинул от себя чашку в раздражении.

Потом снова повернулся к Тине:

— Что с вентилятором? Вы его принесли из мастерской?

— Сказали, на днях сделают.

— Абсолютно невозможно работать, — Отари достал платок и омочил вспотевший лоб. — Вчера был на келехе¹ у одного политика. Явно переел чакапули².

Нино отправилась исполнять просимое.

— Так! — Отари предпринял героическую попытку сконцентрироваться. — Готова ли подборка цитат из святых отцов?

— Готова, — отличилась на этот раз Тина.

— Хоть что-то сделано! — одобрил Отари, поглядывая на дверь в ожидании спасительного напитка.

Потом уселся поудобнее в крутящемся кресле, найдя внушительному животу новое положение. С «трудовым мозолем», как он называл эту часть своего тела, приходилось считаться.

— Чуть не забыл, — Отари вновь оживился. — Вы, Элисо, должны были подобрать фотографии для оформления номера. Прошу, чтоб не было таких позорных картин, как в прошлый раз. Мы не бульварная пресса, где чем страшнее, тем выше рейтинг. Повторяю, только здоровые и сияющие позитивом лица. Православие — это религия оптимистов.

Нино тем временем явилась с долгожданной бутылкой минералки.

Отари поблагодарил и с бульканьем осушил услужливо протянутый стакан. Потом с новыми силами приступил к генерированию тем-импровизаций:

— Вот, например, хорошая тема, которую надо раскрыть поподробней — необходимость освящения личного транспорта. Помните, у меня чуть не угнали мою новую Тойоту. Тина, у вас слишком сонный вид. Вы и возьмите на себя эту статью. Лучше оформите, как рассказ и побольше шоферского жаргона — «поворотники», «задний» и т. д.

Тина заверила начальника, что постарается оправдать доверие.

—

В параллельной реальности тем временем парочка иных наблюдала за редакционной рутиной и обменивалась комментариями:

— Подбавь-ка газа «комфорт» и в два раза увеличь смесь «творчество». А то номер у них неудачный выйдет, — говорил номер первый.

— «Творчество» еще вчера весь спустили, — оправдывался номер второй и спешно нажимал на только им виденные рычаги.

— Звони на базу. Номер у них должен выйти на уровне, а то и так народ от церкви немного отхлынул. Сейчас не 90-е годы, когда вся Грузия галопом бежала. Старшой процессом недоволен. Две бригады «храмовых» вхолостую работают. Когда скученность понижается, то и людей между собой труднее сталкивать. На проценте конфликтов отражается. Церковные конфликты — штука особая. Некоторые выше бытовых убийств начальство ценит. Вот как. По показателям, например, в этом квартале разводы венчанных пар зашкаливают, а вот блуд между прихожанами ну очень низкий. Опять-таки, скученности нет.

Отари вдруг посреди заседания стал зевать и клевать носом.

Сотрудники притихли, делая друг другу выразительные знаки, означавшие «не будите зверя»…

… У иных вышла по этому поводу перебранка.

— Ты куда нажал, олух?! — возмущался первый номер.

— Я кнопки впопыхах перепутал, — оправдывался второй. — «Сонливость» крутанул до максимума. Теперь его пушкой не разбудишь.

— Ведь просил я — снизу практикантов не присылать! — не унимался первый. — У нас ответственный участок — пресса, не базар какой-нибудь — покупателей обвешивать. Срочно страшный сон включай, да такой, чтоб клиент в холодном поту проснулся.

—

Отари увидел себя в камере среди оборванцев. Лица были разные: от звероподобных и просто угрюмых, до интеллигентных и озаренных каким-то внутренним светом.

Правый глаз не открывался, к нему было больно прикоснуться — заплыл от удара.

Дверь с кормушкой за ним с лязгом закрылась.

— Эй, ты, новенький, назовись! — приказал один из обитателей камеры, судя по властной интонации, главный.

Отари, еле ворочая языком, представился.

— На воле кем был?

— Редактор православного журнала.

Собратья по несчастью переглянулись.

— Под шизу косишь? — насупился главный. — Ты не у следователя. Здесь не врут. За что сидишь?

— Н-не знаю.

— Ясно, — усмехнулся староста. — 58-я статья. А живот какой наел, профессор.

Сзади кто-то невидимый откинул кормушку и постучал связкой ключей по двери:

— Абеддд.

Зеки оживились и встали в очередь у отверстия.

Отари пристроился в конце очереди и вскоре получил порцию жутко пахнущего месива, отдаленно напоминающего рыбный суп. Попробовал есть, но его тут же стошнило с непривычки под гогот сокамерников.

Кое-как отдышался, попросил воды, но был послан по известному международному адресу с пояснением:

— Здесь, милый, не курорт Цхалтубо.

Жуткий обед тем не менее быстро исчез с алюминиевых липких мисок, перебазировавшись в желудки обитателей камеры.

К Отари неожиданно обратился один из «почтеннейшей публики».

— Эй, жирный, твоя очередь парашу выносить. Вон с тем хиляком, — и указал на худенького затравленного парнишку в темном углу.

— А почему я? — стал возникать Отари по выработанной годами начальственной привычке.

На него тут же навалилось несколько человек, с рычаньем доступно объясняя местные права и обязанности. Кто-то огрел чем-то тяжелым по голове. Наступила темнота.

Отари очнулся в тюремной больничке.

Равнодушный санитар осмотрел еще неснятые швы и что-то отметил в канцелярской тетради. Проходя, буркнул:

— Завтра на выписку. С этапом на лесоповал.

Отари простонал:

— Вы не имеете права!

Но санитар шел дальше. К следующему доходяге.

Слово «лесоповал» повергло бедного редактора в такой шок, что он заплакал.

— Господи, забери меня отсюда. Это я не переживу-уу!

И проснулся со стоном. Посмотрел безумным взглядом вокруг. И, увидев, знакомые лица сотрудников, обрадовался:

— Слава тебе, Господи!

— Что случилось? — вежливо спросила Тина.

— Надо мне срочно в фитнес-клуб, — задумчиво промолвил Отари, находясь под впечатлением увиденного. — Кто его знает, как жизнь повернется. А вдруг и правда завтра политика изменится, репрессии… Я ж не переживу… — потом приосанился в кресле: — Нет, пора начинать новую жизнь. И на диету обязательно. Эти постные «Наполеоны» до добра не доведут.

Сотрудники только молча переглянулись. Шеф имел обыкновение принимать нестандартные решения. Наверно, перепил вчера кахетинского. А оно, как известно, бьет сперва в ноги, а потом в голову.

¹ Поминки

² Мясное блюдо