Ахилла

Из цикла «Записки алтарника».

***

Как я уже упоминал, есть у нас на приходе регент Наденька, молодая учительница музыки.

На приходе она появилась после того, как умерла предыдущая регент — баба Шура.

Баба Шура была легендой нашего храма. Дело в том, что наш храм в советское время закрывался, но потом каким-то чудом его позволили открыть вновь. Где-то с середины семидесятых настоятелем стал священник Константин П., который служил в нашем храме до старости и послужил бы еще, если бы его не столкнул наш нынешний настоятель отец Василий.

Отец Константин отличался настоящим, неподдельным смирением. Именно из-за этой его особенности и случилось так, что регентом в восьмидесятых годах на приходе стала баба Шура.

Баба Шура уже тогда была женщиной в возрасте, с внуками, а умерла она, когда ей было за девяносто — после всенощной нашего престольного праздника, подошла к своему ветхому домику и упала на пороге замертво.

Литургия самого престола была почти сорвана — регент — в гробу, без нее петь старухи-певчие не могут, устава не знают, пришлось тогда отцу Александру кое-как петь с бабками.

Поэтому отец Василий тогда и бросился на поиски нового регента.

Добавлю еще про бабу Шуру и смирение отца Константина. Баба Шура на каждой службе испытывала то смирение. Пела то и так, что она считала нужным, а не то, что батюшка просил. Службу заканчивать всегда считала необходимым разными духовными кантами, вроде «Слава Богу за скорбь и за радость» и другими народными сочинениями, которые просто обожают старушки как на клиросе, так и в храме.

Пела баба Шура из рук вон плохо, по сути, кричала своим сердитым хриплым альтом, но она хотя бы в общих чертах представляла, что такое устав службы, пусть сокращенный, испорченный, «советский», но хоть. Поэтому отец Константин и смирялся, потому что без бабы Шуры петь пришлось бы ему самому, а тут вроде как и благочиние некоторое, порядок.

Баба Шура была строга и даже зла, могла прямо во время службы начать кричать на своих певчих, а то и на замечание батюшки огрызнуться в полный голос, а могла и вообще уйти из храма и не прийти на следующую всенощную, чтобы наказать батюшку — ну а что, в храме все свои, по двадцать-тридцать лет трутся друг об дружку.

Но когда баба Шура умерла, плакали почти все. Ну, кроме отца Василия и матушки Тамары — такие люди плачут, наверно, только тогда… Хотя, может, и никогда не плачут.

В общем, срочно забегали — где взять нового регента.

А в нашем городке с этим проблема — людей в храм ходит не так много, петь среди них умеют и того — почти никто, а уж знать устав и руководить другими — просто заоблачные запросы.

Сначала отец Василий пытался заставить отца Александра найти подходящую кандидатуру среди тех старушек и пожилых женщин, что пели в хоре бабы Шуры, но ничего из этого не вышло. То есть отец Александр покорно пытался искать кандидатуру, пытался объяснять бабушкам на пальцах, как это работает, но никто не смог даже близко понять, что такое устав и тем более — как руководить хором.

И тут через некоторое время решение само пришло в храм. Звали это решение Наденькой. Она только-только воцерковилась, начала приходить все чаще в наш храм, а потом даже стала подпевать, когда все на литургии орут, кричат, хрипят и кудахчут «Отче наш» и «Верую». И вот тут-то ее и поймала за рукав наша «приходская ведьма», отвечающая за чистоту подсвечников и морального облика прихода, баба Клава.

— Девонька! — сказала она ей решительно после литургии. — Вон сейчас отец настоятель выйдет из алтаря — подойди к нему и скажи, что ты петь умеешь!

Наденька тогда не поняла, зачем ей надо об этом кому-то говорить, но она так испугалась бабу Клаву и ее сурового взгляда (и крючковатого носа), что она покорно, как в прострации, подошла после службы… ко мне, приняв за кого-то важного, так как я был в стихаре.

— Здравствуйте… — робко сказала она. — Мне велели сказать, батюшка, что я петь умею… Но я не умею, я просто преподаю вокал, я…

Я остановил ее лепет, сбегал за отцом Василием — так Наденька попала в наши сети.

Иногда я об этом жалею. Может, лучше бы Наденьке так и остаться было прихожанкой? Не было бы в ее жизни всего того, что с ней было.

Например, не было бы попыток найти православного мужа, который в проекции стал бы православным батюшкой…

Началось все с того, что все тот же отец Александр стал учить Наденьку премудростям клиросной жизни и устава. Не прошло и трех недель, как Наденька платонически влюбилась в своего учителя. Нет, без всяких там такого, но смотрела на него преданными щенячьими глазами, ходила хвостиком и вздыхала, вздыхала, перебирая безутешно оборочки на своей «православной» юбке.

С тех пор Наденька, видимо, и решила: найти себе в мужья вот чтоб такого: «чтоб не пил, не курил и просфорки чтоб дарил», а она бы при нем была матушкой и регентом настоящего хора в их собственном приходе, а не вот это вот все — отец Василий и местные бабки, которые доводят Наденьку ежедневно до слез.

Следующим кандидатом в будущие мужья-батюшки стал я, после того как Наденька поняла, что отец Александр не годится в таковые, ибо не только уже женат, имеет четырех детей и замотан до чертиков, но к тому же с минимальными шансами стать когда-либо настоятелем (если только в самом глухом хуторе, в наказание), да еще и староват для 26-тилетней девицы.

Как я стал кандидатом в мужья — я узнал просто. Нет, не было ни объяснений в любви, ни страстных смс или емейлов (даже не знаю, есть ли электронная почта или аккаунт в соцсетях у Наденьки), не было даже легкого касания локтем и смущенной улыбки после этого за столом в нашей трапезной. Нет, Наденька действовала просто — она дала мне просфорку после одной из литургий. А еще раньше она подала записочку на проскомидию о здравии «Евгения и Надежды», а еще — на молитву на ектенье (как известно, возглашение имен вслух во время ектеньи у престола считается во многих храмах куда как более сильным действом, чем малопонятное «тайное» поминовение у жертвенника).

Так как никакого другого Евгения в нашем храме нет (у нас вообще прихожан-мужчин десятка не наберется), то я сразу понял, что это у меня проблемы. После просфорки я стал избегать Наденьку…

Не то чтобы я злой или равнодушен к женскому очарованию (а Наденька симпатичная девушка — рыжеватая, с деликатными глазами, «поцелуйными» губами, не красотка, но хорошенькая), но, во-первых, и я ее намного старше, да и не по мне это — охота за мужем, да еще с определенными параметрами…

В общем, я старался не пересекаться с девушкой ни в храме, ни в трапезной. Задерживался в алтаре подолгу (там всегда есть чем заняться, да хоть книжку в телефоне почитать). В трапезную тоже стал ходить, убедившись, что Наденька уже отчалила.

Конечно, это полностью не спасало от пересечений: то мне во время службы нужно выйти на клирос, передать указания служащего священника, то на территории столкнемся, то в самом храме.

Наденька атаковала энергично, но одновременно — целомудренно. Например, поймав меня на клиросе, она тут же находила причину спросить меня о чем-то по уставу, распахнув передо мной «Богослужебные указания». То самолично собирала со старушек записки в алтарь и передавала мне в руки, стараясь невзначай коснуться моей руки своими теплыми пальцами…

Во дворе храма она тоже находила повод заговорить, например, посмеяться по поводу приходских котят или спросить меня, какую книгу я сейчас читаю. Если я прокалывался и вступал в разговор, Наденька плавно переводила беседу на то, как ей хотелось бы, чтобы хор у нее был профессиональный, чтобы радовать батюшек правильным вокалом; или как полезно музыкальное образование матушке — ведь можно помогать своему мужу-священнику на приходе, к тому же — подчеркивала она — это поможет и деньги сэкономить на зарплате регенту…

Тут она вздыхала — ее зарплата на приходе смехотворна — восемь тысяч. Но так как Наденька зарабатывала еще и в музыкалке, то вроде как и ничего — за субботне-воскресные службы и иногда праздничные среди недели.

Ну и конечно Наденька время от времени ввертывала нечто вроде: «Евгений, а не собираетесь ли вы рукополагаться?» или «не надоело ли вам алтарничать? Вы вроде как умный, службу знаете, может, сами хотите служить?» Или «вы не монахи ли готовитесь? Все один да один…»

Трудно понять намерения Наденьки иначе, чем предложение руки и сердца, а также регентства «с экономией приходских средств». Но я не сдавался — был учтив и, честно говоря, холоден, чем, наверное, разбивал сердце девушки ежедневно на множество мелких осколков…

Но дальше было еще хуже: разочаровавшись во мне, Наденька совершила опасную авантюру: она начала охоту на Васвасича К-ца, то есть сына нашего настоятеля, семинариста… А сделала она это зря, ох как зря…

Василий-младший по характеру истинный сын своих родителей. Своенравный, грубый с теми, кто ниже его по рангу (а на нашем приходе — ниже все, выше только маменька с папенькой). Циничный, любит «по бабам» и выпить-закусить, говорят, и косячками не брезгует. Противный парень, между нами говоря. Но смазливый, этого не отнять.

И тут Наденька-цветочек аленький. Переключилась на Ваську, когда он приехал на каникулы и стал бывать в алтаре, типа помогать, хотя на самом деле бездельничал и в телефончике сидел — вконтачил с кем-то из дружков семинарских.

Смотрю: Наденька млеет, Наденька рдеет, когда Васвасич стал важно выходить вместе с папаней на солею — то со свечой, то плат держать перед причастниками. Тут и Наденька вдруг каждую такую «васечную» службу давай причащаться — чтобы ей Васенька губки вытер…

Только подходов к Васеньке Наденька не знает — пробовала заговорить как-то, так он скользнул по ней пренебрежительным взглядом и пошел по своим делам.

Пробовала Наденька прием «подари просфорку» — нарвалась на «тебе че надо?!» Потом рыдала тихонько на клиросе после службы.

Решилась однажды и пришла в храм пораньше: оделась «покрасивше», сережки нацепила, юбочку не в пол, а в колено, сапожки беленькие, платочек новый, газовый — ходит, краснеет-бледнеет, Васеньку желанного ждет.

Пришел Васенька, да только не в храм, а в настоятельский кабинет зачем-то, вот только с ним была какая-то чувырла — вульгарная, в короткой юбке и явно не вполне трезвая, да еще и старше парня лет на десять. А у самого поповича глаза горят, руки к частям тела чувырлы так и подгребают.

Прошел Вася мимо Аленького цветочка, чуть не растоптал мимоходом своим равнодушием.

Наденька тогда чуть с прихода не уволилась от горя-печали, благо, отец Александр с ней имел долгую беседу и смог как-то уговорить бедолагу забыть Васю-злодея и продолжать регентовать.

Так Наденька и поет-регентует, но с любовью она не завязала. Смотрит своими чистыми глазами в храм с клироса, ждет, когда же придет ее суженый, который станет батюшкой-красавцем, а она — его матушкой-регентом. Дождется ли? Боюсь, вряд ли, но кто эту жизнь знает — неведомы не только пути Господни, но и пути любви Наденькиной.

Читайте также:

• Записки алтарника. Матушка Тамара и епархиальный склад
• Записки алтарника. Архиерейская
• Записки алтарника. Знакомство

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: