Ахилла

Глава из книги «Где-то в Тьматараканской епархии». Все имена изменены, все совпадения случайны, такой епархии на свете нет, только в туманной Тьматаракани, за неведомыми горами…

***

Деньги

Когда меня рукополагали, я знал, что на сорокоуст, скорее всего, попаду в одно из двух мест: или в монастырь, прихожанином которого я был несколько лет, или в кафедральный собор. Конечно, я хотел в монастырь: я к нему привык, да и духовник-игумен был там, а собор страшил какой-то чуждостью, наличием незнакомых попов и страшных бабок на подсвечниках.

Попал я в собор, потому что после дьяконской хиротонии в алтаре владыка вслух стал размышлять: куда, мол, его (меня) послать. Тут же к нему подлез ключарь собора, отец Никита, дружок отца Петра, от которого я рукополагался, и шепнул владыке пару слов. Выбор был сделан.

Главная особенность дьяконского или священнического сорокоуста в том, что за время его прохождения тебе никто не платит зарплату, ни гроша. Ты служишь каждый день, утром и вечером, неопределенное количество времени (как решит архиерей): может, неделю, может, как и заложено в понятии «сорокоуст» — сорок литургий, но сорокоуст может затянуться и на несколько месяцев, в зависимости от самых разных причин. Например, для тебя еще не подобрали приход, или тебя так наказывают за провинности или несмирение (так, меня на дьяконском сорокоусте наказали за излишнюю самостоятельность и строптивость, настучав на меня владыке, и тот продлил мой сорокоуст — он длился ровно два месяца), или просто в соборе нужен халявный дьякон – тоже отличный повод для затягивания.

Вообще, в те времена (начало двухтысячных) собор, по сути, на 90 процентах служб использовал ставленников, которые забесплатно служили, а клирики собора получали зарплату, попивая водочку в поповской комнате.

Разумеется, и с того прихода, где я был пономарем, мне не обломилось ни копейки – зачем? Раз пользы от тебя в данный момент нет, то и незачем тебе помогать.

Такая у меня была ситуация: неработающая жена с годовалым младенцем, отсутствие жилья, полное отсутствие средств. Единственным выходом было: отправить семью в деревню к теще, а самому попроситься ночевать в поповской комнатке на диване. Благо, в трапезной собора кормили бесплатно, и был душ.

Мой сорокоуст длился около ста дней: два месяца дьяконский, 40 дней – священнический. На священническом сорокоусте, правда, жить стало чуточку легче. Во-первых, стали перепадать кое-какие неудобные для других отцов требы. Так, было прочно занято доходное крещение в храме (хотя иногда мне предлагали крестить, но я отказывался делать это без оглашения), отпевание, а вот выездное причастие, соборование, посещение в больнице – это любезно скидывалось сорокоустнику. Вот на таких требах порой что-то давали батюшке, хотя, в принципе, любая треба должна была оформляться через церковную лавку.

Это был важнейший момент: все деньги за требы, оформленные в лавке, как внутрихрамовые, так и выездные, складывались в особую кружку. Раз в неделю ключарь вместе с его доверенным дьяконом (или дьякон с доверенным иподьяконом) уходили в кабинет ключаря и там, за закрытой дверью, вскрывали эту кружку. Сколько там было денег – знали только они, но кружка «честно» делилась между отцами. Львиная доля, разумеется, забиралась ключарем и его присными, остальное делилось по ранжиру: старшим священниками, маститым протоиереям – больше, младшим – меньше, сорокоустнику перепадали крохи, но на проезд, булочку и даже мороженое порой хватало.

Еще подзаработать помогало то, что большинство батюшек летом в соборе впадали в сибаритство и всячески отлынивали от своих обязанностей. Их было много: клириков собора — человек 7 священников, три дьякона, ключарь, пара сорокоустников, иногда бывали отцы «на исправлении» или просто на подработке, но днем, между службами в соборе часто оставался один я, остальные или уходили домой, или кто-то дремал в поповке. А люди приходили со своими бедами и проблемами, натыкались на юного попика, который сидел с книжкой во дворе на лавочке, в тенечке. Поэтому частенько требы перепадали мне и таким образом.

Да, еще одна возможность подработать была через освящение золота и серебра. Это добро люди регулярно приносили в храм освящать. Это были плевые деньги: священнику перепадало процентов 20 от стоимости освящения той золото-серебряной кучи, которую тебе регулярно притаскивал пономарь. Три минуты бормотания молитвы, два взмаха кропила, и в кармане ощутимая сумма. Но именно этот момент стал одним из главных в моем конфликте с некоторыми священниками, а особенно – дьяконами и иподьяконами собора, можно сказать, что некоторые даже возненавидели меня, считали гордецом.

Дело в том, что часто (очень часто) всю эту драгоценную кучу притаскивали в алтарь прямо во время службы, хоть то была всенощная, хоть литургия, хоть евхаристический канон на литургии – плевать: притаскивали и махали священнику: мол, давай, находи паузу, мольнись, покропи, получи бабло и радуйся. И все так и делали: и маститые, и сорокоустники (за три месяца я видел и учил нескольких сорокоустников). И только я уперся:

— Нет, и все, — сказал я им. – Во время службы никакого освящения.

— Ты че – самый умный, что ли?! – вызверились на меня иподьяконы. – Тут все освящают – а че такого-то? Служба? Ну, служи, кто тебе не дает: нашел паузу, покропил да служи дальше! Или тебе денег не надо?

Денег мне было надо, но глупая совесть не позволяла. На меня смотрели косо, с откровенной злобой, некоторые – с недоумением. Но поделать с собой я ничего не мог.

Деньги в соборе любили все отцы, правда, напрягаться ради них мало кто хотел. Когда кто-то приходил скорбный в собор и искал батюшку, чтобы позвать того пособоровать, причастить, исповедовать или отслужить молебен в больнице или на дому, то такой человек редко мог пообщаться с батюшкой напрямую: или священник где-то типа занят, или его просто нет (или он пьян и дремлет в поповке). Разговаривать пришедшему приходилось с работницей в церковной лавке. Та ему выкладывала прейскурант на услуги, сразу говорила, что если ехать в больницу, то или транспорт предоставлять, или такси вызывать, туда и обратно, и стоимость такой выездной требы была очень приличной: в 2003 году в районе 1000-1500 р. Чаще всего пришедший был бедной старушкой или дедушкой, у которого старушка помирала в больнице и просила привести батюшку для причастия. Таких денег у него не было, транспорта тоже.

Вопрос тогда решался просто: соборный клирик разводил руками: «Я на своих двоих не поеду! И свою машину гонять тоже не собираюсь! Пускай решают, как хотят!» О таких отказах я слышал впоследствии еще много лет: люди с жалобами обращались в другой храм, нередко ко мне, потому что я окормлял огромную больницу. А во времена моего сорокоуста на такую требу ехал или я (на трамвае), или, если я не мог, мой товарищ, второй священник из храма отца Петра – отец Макар, безропотный и совестливый, который в то время жил в двух шагах от собора, поэтому его регулярно вызывали на такие недоходные требы.

Но если в храм приезжал солидный дядя на солидном джипе, то тут же находился не только священник для освящения, но и подряжался помогать один из дьяконов или протодьяконов (их в то время в соборе было два): освящение проходило помпезно, пелось громко, водой кропился каждый дюйм авто и весь солидный дядя, вплоть до глубины кармана. Потому что освящение джипа шло по самой высокой тарифной сетке: в соборе было расписано, какого сорта авто сколько стоит. На уровне джипа была только фура.

С удовольствием батюшки ездили на освящение жилища, тарифная сетка тоже была расписана по комнатам: однокомнатная столько-то, двухкомнатная – столько, и т.д. Офис и прочие производственные помещения шли по отдельной статье. Один батюшка-сорокоустник, кстати, любитель выпить, раз освятил целый ликеро-водочный завод. Повезло.

Самой доходной требой в соборе было крещение. Разумеется, ни о каких смешных оглашениях там и не слышали. По епархии годами гуляли анекдоты о том, как у кого-то крестным стал мусульманин, у кого-то атеист. Регулярно крестными становились некрещеные. Порой всё-таки задавался вопрос: крещены ли сами будущие крестные. Если нет, то не беда: крестили одновременно и крестного, и крестника, просто крестного пропускали вперед, чтобы своего крестника он уже принимал «настоящим» христианином.

Даже в последние годы, когда стали вроде бы требовать оглашение, в соборе оно выглядело так: оформлялась в лавке треба, народ собирался, священник в течение пяти минут что-то невразумительно им бормотал о необходимости верить, молиться и приносить младенцев причащать, потом всей дружной толпой шли креститься.

Креститься можно было прийти в любой момент любого дня, оформить крещение и немного подождать. Люди подходили регулярно, когда собиралось минимум 5-7, а то и 10 крещаемых вместе с их родителями и восприемниками, то приходил дежурный по крещению священник (а в такой день ничем другим он не занимался, только крестил с утра до вечера) и совершал чин крещения. Пока он крестил, собиралась новая группа, и через час-полтора – новый заплыв в купель. За будний день могло быть 30 крещаемых, за выходной – 100. Священник получал 30 % с каждого крещаемого, остальное шло в кружку на всех попов. Крещение в те времена стоило от 1000-2000 р. Это, разумеется, общее крещение, индивидуальное было возможно, но стоило во много раз дороже.

Особо солидных младенчиков солидных господ крестил сам митрополит. Думаю, вопрос цены тут не стоит обсуждать – неприлично.

И да: уборщица в соборе (та, которая убирала весь комплекс церковной лавки вкупе с крестильней, поповской комнатой, сортиром, коридорами, бухгалтерией и другими комнатами) получала в месяц… 500 рублей.

Продолжение следует

Читайте также:

• Митрополит Георгий
• Архиерейская сволочь