Ахилла

Из книги воспоминаний Анатолия Краснова-Левитина «Рук Твоих жар».

***

Каковы были нравы Патриархии? Здесь, за границей, на этот счет существуют два мнения. Одно, что Патриархия и все ее работники были агентами органов. Другое мнение, что Патриархия была стражем веры, носительницей народных религиозных чаяний. И то, и другое мнения — одинаково неверны.

Прежде всего о личности того, кто в течение двадцати пяти лет возглавлял Русскую Православную Церковь. В первом томе моих воспоминаний я довольно подробно характеризовал личность Владыки Алексия, которого я знал задолго до его восшествия на патриарший престол.

При восшествии на вершину церковной власти он мало переменился. Те же барственность, высокомерие, верность традициям, глубокая религиозность, но английского типа, в строгих рамках этикета, в твердо установившихся, застывших формах. Строгий консерватор. Святейший мыслил церковь как нечто неподвижное в рамках нового советского государства.

Как это ни странно, здесь происходит его действительная, внутренняя встреча со Сталиным, который в это время также проводит глубоко консервативную линию на воссоздание старого Русского государства, основанного на строгом национализме (с пренебрежением ко всем национальностям, кроме русской), чинопочитании, культе армии.

Консервативная церковь в консервативном государстве — такова новая формула, пришедшая на смену старой формуле церковных либералов «свободная церковь в свободном государстве».

Патриарху Алексию, который получил образование под кровом катковского лицея, происходил из строго консервативной семьи (отец его был долгое время товарищем обер-прокурора Синода Саблера, известного своим консерватизмом), это была родная стихия. И он вполне удовлетворял новым требованиям диктатора: являлся воплощением старого русского консерватизма, но без всяких излишеств и крайностей. И к тому же аристократ. Сталину импонировали аристократы; конечно, при условии полной покорности. Он и графа Игнатьева окружил почетом, и графа Алексея Толстого жаловал. Почему бы ему не присоединить и Патриарха-аристократа к хору своих льстецов?

Тем не менее Патриарх был лично безусловно чистым человеком и никогда лично не имел никакого отношения к грязным делам, которые иные творили вокруг него.

В то время около него жила его сестра Анна Владимировна Симанская, которая была замужем за Погожевым (Поселяниным), когда-то известным церковным писателем. Во время войны она потеряла двух сыновей — Сергея и Серафима. Жила в патриаршем особняке, во флигеле, около брата. Впоследствии приняла монашество в Киеве, в Покровском монастыре, с именем Евфросинии. Несмотря на все пережитое, сохранила замашки знатной барыни.

Здесь вспоминается один эпизод, очень характерный для нее и для ее высокого брата. Святейший в то время спал на жесткой тахте, затем после легкого завтрака (все посты соблюдались в Патриархии строжайшим образом) гулял в саду, а затем перед началом занятий ежедневно заходил к сестре.

Анна Владимировна занимала небольшую квартирку, причем при ней жила одна бедная женщина с сыном, которая исполняла обязанности горничной и камеристки. Однажды Патриарх застал ее в слезах. На вопрос, в чем дело, камеристка ответила, что просто у нее такое настроение. Однако мальчик был более откровенен: оказалось, его мама, натягивая чулочки своей барыне, чем-то ей не угодила, и та заехала ногой ей в физиономию.

Патриарх, нахмурившись, прошел к сестре. Он ей что-то долго и резко говорил на французском языке. (По-французски он говорил как парижанин и даже служил с французским акцентом, а старый Париж, куда он много раз ездил со своими родителями, знал, как свои пять пальцев.) А затем закончил по-русски: «Это никак, никак нельзя себе позволять!» И вышел, не попрощавшись.

Анна Владимировна затем вышла в слезах и, низко кланяясь, просила прощения у обиженной женщины и у мальчика.

И другой эпизод, не менее характерный.

Однажды Патриарх должен был быть в гостях у Карпова — председателя Совета по делам Православной Церкви. Тот по какому-то случаю созывал банкет. Он должен был прислать за Патриархом в семь часов вечера автомобиль.

Семь часов. Автомобиля нет. Патриарх ждал минут пятнадцать. После этого неожиданно прослезился и ушел к себе в кабинет. Когда автомобиль все-таки прибыл, с двадцатиминутным опозданием, его отправили назад, а Патриарх приехал на своем собственном автомобиле.

Достоинство поддерживать Патриарх умел и никогда не унижался. Много раз бывал я на его служениях в начале его патриаршества. Служил по-прежнему, соединяя строгую уставность с изяществом аристократа. Глаза были грустные, манеры тонкие, интонация прежняя, — служил негромко, выговаривая возгласы с сильным французским акцентом.

Помню его проповедь в 1946 году в селе Всехсвятском, когда он несколько неожиданно сказал:

«На высотах духа все житейское становится более или менее безразличным».

В Лавре в 1947 году, говоря проповедь в день преподобного Сергия (8 октября), уже в Трапезной церкви, он указал на то, что в свое время везде и всюду прекратилось монашеское житие. Произошло это не по каким-то внешним причинам, а по попущению Господню, ибо монашество потеряло ту чистоту, которую имело при преподобном.

Заканчивая проповедь, обратился к верующим:

«Веруя вместе с вами, что преподобный Сергий и сейчас присутствует среди нас как живой, я призываю на вас его благословение. Преподобный! Утверди Лавру, которую ты восстанавливаешь в прежней чистоте и духовной силе».

Служил в Пименовской церкви (в конце декабря 1946 года) — недавней обновленческой цитадели, последней резиденции тогда уже покойного Митрополита Введенского, в храме, крыша которого была продырявлена, а стены от влаги, проходившей в храм через продырявленную крышу, имели красный цвет, так как вода смешалась с краской. После службы, указывая на стены, сказал: «Люди, которые здесь служили, разучились краснеть. Стены покраснели за них».

Увы! Как это ни печально, это была правда. Но ведь и в окружении Патриарха было немало таких людей.

Патриарх это знал, и, когда в его кабинет входил протопресвитер Колчицкий, он резко менял тему разговора. Стены при этом сохраняли прежний цвет.

Примерно в 1948 году в патриаршем окружении появляется семья Остаповых. Было это так.

В Вильно к местному Митрополиту Корнилию обратился один пожилой человек, который заявил, что он родился в доме Симанских, знает Патриарха с детства и долгое время состоял при Сергее Владимировиче, когда он был студентом, после его пострижения в монашество, после его рукоположения в епископа. Затем гражданская война разлучила его с Патриархом надолго.

Митрополит Корнилий направил его к Патриарху. Патриарх принял его как родного, немедленно устроил его с семьей в Патриархию на место заведующего хозяйственной частью. Вскоре он делается наиболее близким к Патриарху человеком.

Таково начало необыкновенного влияния семьи Остаповых на Патриарха — влияния, возраставшего с каждым годом, длившегося до самой его смерти.

Остапов с его огромным влиянием на церковные дела стал притчей во языцех. О нем говорили без конца, а недруги дали ему язвительную кличку «Распутин».

Между тем мы здесь имеем дело с интереснейшим психологическим феноменом. Святейший Патриарх Алексий, окруженный необыкновенной византийской пышностью, имея множество резиденций, располагая большими средствами, на самом деле был очень одиноким человеком. Будучи монахом, он не имел семьи (в скобках сказать, как безусловно честный монах, он не имел никогда и никаких негласных связей). Он не мог доверять ни одному человеку, к нему приближенному, так как почти все они были связаны с госбезопасностью, во всяком случае, не было никаких гарантий, что они были этому чужды.

Все стены московской Патриархии были, безусловно, снабжены подслушивающими устройствами, и каждое слово Патриарха улавливалось.

Единственным близким человеком была сестра; однако после ее отъезда в Киев и поступления там в монастырь и она отошла.

В этом положении, вполне понятно, Патриарх привязался к семье, которую он знал с детства, к людям, которым он мог безусловно доверять.

Даниил Андреевич Остапов был сыном лакея, который служил в доме Симанских, а дед его был еще их крепостным. Сам Даниил Андреевич, родившийся в этом же доме, был казачком у молодого барина, а затем долгое время состоял при нем в качестве камердинера.

Его сын, названный в честь покровителя семьи Алексеем, был крестником Патриарха.

В связи с появлением семьи Остаповых в окружении Патриарха разыгрался эпизод, очень характерный для того времени. Щадя седины одного из действующих лиц, ныне облаченного высоким саном, опущу его имя.

Это духовное лицо решило, чтоб избавиться от Даниила Андреевича, пустить самый главный козырь — МГБ. Было использовано пребывание Даниила Андреевича во время войны в Литве, на оккупированной немцами территории. По дороге из Лавры после одного из торжеств Даниил Андреевич был арестован в поезде — и водворен во внутреннюю тюрьму на Лубянке.

Никто, однако, не учел реакции Патриарха Алексия. Святейший имел лимит: он мог раз в неделю говорить сорок минут по телефону со Сталиным. Этой привилегией он, однако, ни разу не пользовался. Воспользовался ею только один раз — после ареста близкого ему человека.

Позвонив Сталину, Патриарх заявил с несвойственной ему твердостью, что он решил уйти на покой, если не освободят Даниила Андреевича Остапова, так как это единственный человек, которому он доверяет.

В тот же день Даниил Андреевич был освобожден. После этого никто уже не смел выступать против Остапова.

Враги его, однако, притаились и ждали момента, чтобы ему отомстить. Они, действительно, свели с ним счеты самым низким и постыдным способом. После смерти Патриарха Даниил Андреевич был вновь арестован в 1973 году, и неизвестно, какова бы была его участь, если бы ему не пришел на помощь на этот раз… Андрей Дмитриевич Сахаров.

Читайте также:

• «Мы испытываем глубокое удовлетворение…» — РПЦ о юбилее революции
• Искренне преданный патриарх
• Леня Остапов и его отец

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: