Ахилла

Продолжение, предыдущие главы читайте тут.

***

Глава 3

Отец Константин проснулся рано и чувствовал себя отдохнувшим и бодрым. После молитвы он поспешил в сад, где его уже поджидали Назар и девушка дизайнер. Батюшка с наслаждением вдыхал прохладный осенний воздух, слушал, соглашался или давал свои советы верным соработникам. Он с улыбкой следил за «приходской» белочкой, которая не испугалась садовых работ и весело неслась через лужайку. В сад заглядывали прихожане и радостно приветствовали любимого батюшку. Многие спешили за благословением к нему и нежно прикасались щекой, приветствуя его троекратно.

Отца Константина любили. У него был дар привлекать к самым разным послушаниям новых людей и этим раскрывать скрытые в них таланты. В кратчайший срок приходская жизнь была налажена им, как часовой механизм. Все старались и трудились с радостью, наблюдая, как хорошел и обновлялся храм. Среди веселых, сияющих лиц вдруг высветилось заспанное хмурое лицо старого дьякона из свиты Солохона. Он холодно приветствовал отца Константина и спросил о службе. Батюшка поспешил в храм.

Проходя через открытую им церковную лавку, он с удовольствием окинул взглядом просторное помещение с нарядно блестевшими иконами в резных рамах, аккуратно расставленные книги в новых стеллажах. Увидев батюшку, женщины в лавке заулыбались и бросились к нему навстречу для благословения. Они перебивали друг друга и на ходу задавали вопросы. У книжного стеллажа стояла певчая в белой косыночке с книгой в руках. Она оглянулась и, увидев отца Константина, тихонько захлопала в ладоши от радости.

— Чтооо твориииится!.. Э… Чтоооо твориииится! — пропела язвительным задушенным голосом сидевшая у столика с записками Тамара Потаповна. — Это ж чтооо ж за безобраааазие в церкви творииииится! Хлопают в ладоооши, скааачут, беснууууются! — продолжала выпевать та самая «беззащитная и обиженная батюшкой» заслуженная прихожанка, о которой повествовала накануне Султанова. — Стыд и позооор такому священнику!

Батюшка поспешил уйти, не говоря ни слова. В лавку зашла с матушкой Настасьей младшая дочь Константина, Светочка. Несколько дней назад она упала, ушиблась и теперь шла с наложенной шиной на ноге. Потаповна обрадованно закивала и подошла к ребенку:

— Вот видишь, дорогуша, как ты мучаешься? Это тебя Боженька за отца твоего наказал! — Потаповна похлопала Светочку по плечу и повернулась к Настасье.

— Да, это правда! — смиренно согласилась скорбящая Настасья, которую снова терзали страшные подозрения.

— Мученица ты мояаа, страдалицаааа! — запела Потаповна, придавливая своим колыхающимся, как желе, корпусом Настасью к стене. — Вижу, все вижу, как ты мучаешься с ним!

Желая помочь матушке и освободить ее из объятий Потаповны, прихожанки устремились к ней с самыми добрыми словами. Они наперебой говорили о всенощных службах, которые стал проводить батюшка, о восторженных откликах новых прихожан после знакомства с отцом Константином.

— А мой муж с ним поговорил и решил креститься у него, — добавила лучезарная старушка.

На все добрые отзывы и отклики матушка Настасья отвечала недоверчивыми возгласами, брезгливо поджав губки.

— Да ну! Да прям! Ну да! Он умеет! Да уж, лицемерить он умеет!

Обескураженные странной реакцией батюшкиной супруги, женщины терялись, возгласы сами собой затихали, и все, смущаясь от неловкости, разошлись по своим местам. В полном недоумении, наивные прихожанки расценили реакцию матушки, как призыв не захваливать батюшку и этим уберечь его от тщеславия. Благодаря таким «заботам» матушки Настасьи, весь приход боялся говорить добрые слова и самому батюшке.

Отец Константин тем временем спешил в храм. На лестнице он догнал тяжело поднимавшегося старика Шаля и сердечно обратился к нему. Но Филипп был не в духе, хмурился и сторонился Константина, односложно отвечая на его вопросы. «Плохо себя чувствует, наверно», — подумал батюшка. Из храма доносился смех Гниленко и отца Даниила Коцкого.

Отец Даниил Коцкий, начинавший как певчий в храме, считался дамским угодником и шутничком. Его довольно примитивный юмор сводился к двум-трем фразочкам, которые он неизменно повторял с коллегами по работе, хористами и клириками. Он сам не понял, как оказался чтецом, и затем сразу был возведен в сан дьякона. Не успев понять задач дьякона, он уже оказался священником и, по собственному его утверждению, совершенно помимо своей воли. Вообще все в жизни Даника, как продолжали нежно называть уже довольно почтенного отца Даниила хористы, происходило абсолютно помимо его воли, без его согласия и совершенно непонятно для него самого.

Отец Даник был поистине незакомплексованным человеком, он не смущался своим полным незнанием служб и расхаживал по храму с планшетом в одной руке и кадильницей — в другой. Когда на Пасху ему пришлось освящать яйца и куличи, он, не смущаясь огромным стечением народа, достал мобильник из-под рясы и молодцевато читал тексты с телефона, подмигивая знакомым лицам в толпе. Поговорить он любил, поэтому проповеди его были многословны, но совершенно лишены смысла: эдакий поток сознания. Также многословен был Коцкий на исповеди: после трех предложений перебивал исповедника и сам рассказывал ему все, что приходило в голову.

Помимо Гниленко и отца Даниила в группе смеющихся оказался Валик Тузов. Заметив входившего отца Константина, все резко замолчали и насупились. Гниленко демонстративно развернулся и ушел в алтарь, а отец Даниил, выждав, когда Тузов отвернется, протянул руку Константину. Оба батюшки остались стоять в храме, поджидая Владыку Солохона.

Народ набивался в храм, все глаза были устремлены на дверь, через которую должен был явиться Архипастырь. Отец Даник был в особо приподнятом настроении, все время вертелся, подмигивал прихожанам, подшучивал и, как говорится, тянул одеяло на себя. По натуре он был лицедеем, страшно любил работать на публику и быть в центре внимания.

Сегодня Владыка явно задерживался. Спустя полчаса дверь открылась, и на пороге появилась величественная фигура архиерея. Как и накануне, Владыка шел в окружении прибывшей с ним свиты. К ним добавились новые лица. Солохон любил показываться на публике в окружении свиты и гостей и всегда созывал на свои службы монахов и клириков из разных городов. Он чувствовал себя не менее чем «Патриархом епархии» и хоть так воплощал свою заветную мечту. Одна рука его была плотно обмотана четками с распятием. Народ благоговейно склонил головы, а местная кликуша повалилась на пол и, вцепившись в подол рясы Владыки, поцеловала ее. Все понимали важность встречи с местным святым.

Старенький священник почтительно двигался за спиной Солохона и двух послушников. Он был погружен в молитвенное созерцание, что-то причмокивал толстыми губами и не сводил взгляда с красивого алтарника Сережки. Как позже выяснилось, старичок-молитвенник оказался благочинным епархии Исайей Атамановым. Проходя мимо склонивших головы местных батюшек, Исайя вдруг крепко пожал локоть Константина и сочувственно-понимающе посмотрел на него. У Кости полегчало на душе. «Хоть один тепло приветствовал», — подумал он и улыбнулся.

Архиерейская служба прошла замечательно. Как обычно, в конце службы Владыка Солохон вышел с проповедью. Перед алтарем выстроились священники и дьяконы. Монашка Феодулия вела аудиозапись проповеди и фотографировала прихожан. Все ожидали архипастырского слова.

Владыка начал с пересказа евангельского отрывка. Голос его звучал резко, со стальными нотками в определенных словах. Абсолютно неожиданно, без всякого перехода или подготовки слушателей, Владыка объявил, что своим указом он освобождает от занимаемой должности отца Константина в связи с особыми жизненными обстоятельствами, желает ему счастливого пути и плодотворной работы в его родном городе, откуда он приехал. Наступила гробовая тишина. Никто не верил своим ушам.

Указ Солохона. Почему снят отец Константин? За что? Какие жизненные обстоятельства имел в виду Владыка?

Два коротких предложения Солохона не объясняли ничего, но в один момент разрушили надежды, спокойствие и уверенность прихожан. Стали раздаваться всхлипывания, громко разрыдалась юная девушка, инославная, которую недавно крестил отец Константин и которого она очень ценила. Кому-то среди певчих стало плохо. Сияли только Тузовы, Султановы и Потаповна.

Владыка, игнорируя реакцию присутствующих, продолжил тем же стальным голосом, заявив, что новым настоятелем теперь будет отец Даниил Коцкий. Солохон подчеркнул, что выбор Коцкого — особое счастье для всех, ведь Коцкий — плоть от плоти этого прихода, и это дар с небес всем.

Владыка передал крест для целования отцу Даниилу и ушел в алтарь. Прихожане с окаменевшими лицами двинулись к кресту. Отец Даниил стоял с блаженной улыбкой, но скорбно повторял каждому, что он не знал и что он сражен этой новостью.

Храм пустел. Из алтаря вышел Владыка и отправился в трапезную. Никто не пошел к нему за благословением. Молча спускались ошарашенные прихожане вниз и занимали места за столами. Ели молча. Отец Константин сидел бледный, не общаясь ни с кем и не притрагиваясь к еде. Чтобы скрыть свое смятение, он изучал что-то в мобильном. Солохон, поглядывая на траурные лица за столами, наклонился к сидящему рядом Гниленко:

— Людей мне перезагрузи потом. Знаешь, как надо правильно настроить?..

Гниленко подобострастно улыбнулся и кивнул. Напряженную атмосферу в зале нарушили женщины из трапезной, которые проповедь не слышали и подошли, как обычно, к батюшке Константину с вопросами.

— Я не настоятель больше. К отцу Даниилу обращайтесь, — напряженно ответил батюшка, и слезы навернулись у него на глаза.

— Как? — ахнули повара и просфорницы, которые только подошли и тоже не слышали последней новости.

И тут, как по команде, все в зале заволновались и зашумели.

— Владыко, — вскочил с места работник Матвей. — Как же так? Мы же ничего не знаем! Почему батюшку нашего уволили?

Солохон ждал этого вопроса. И не только он, потому что мгновенно из зала подскочил к нему старый дьякон и подал какую-то папку. Владыка поправил очки и, неспешно перелистывая папку, вытащил сложенный листок бумаги.

— Дорогие братья и сестры, — начал он, с явным наслаждением развернув листок, — никто нашего дорогого отца Константина не наказывал и не обижал.

Речь Солохона вдруг перебил звонкий голос Таисии:

— В первую очередь наказали нас! Нам очень плохо, Владыко! За что убираете нашего настоятеля? Только при нем жить начали. Красоту навел. Службы какие нам праздничные устроил!

Из-за стола с шумом выскочил отец Даниил и заревел не своим голосом:

— Тихо! Говорю вам всем, тихо! Не сметь перебивать правящего архиерея! Не то я запрещу трапезы и все эти собрания!

Таисия опешила. Первый раз она видела отца Даниила в таком негодовании и рвении угодить начальству.

Солохон слегка поклонился Коцкому, выражая тем свою признательность, и продолжил:

— Отец Константин сам написал прошение о переводе в родной город в связи с болезнью его дорогой матери. Мать отца Константина лежит на смертном одре, и мы не можем не удовлетворить его просьбу, дорогие мои братья и сестры.

Наступила мертвая тишина. Все застыли в недоумении. Мама отца Константина, приветливая, симпатичная и весьма моложавая женщина, целый месяц гостила при храме и только неделю назад как уехала. Новость о том, что она лежит при смерти, повергла всех в шок. Солохон с наслаждением оглядывал собравшихся.

Отец Константин не выдержал:

— Простите, Владыко, но я должен просить Вас не говорить так о моей маме, — Солохон побагровел и, не веря, что слышит возражение, уставился на Куницына. — Моя мама действительно болела, но это было полгода назад. И в силу многих обстоятельств тогда я написал прошение. Это было огромной ошибкой, и я прошу у всех прощения, — Константин сокрушенно опустился на стул.

— Постойте, но ведь полгода прошло, и обстоятельства давно поменялись! — с надеждой вскричали одновременно несколько голосов. В зале снова заволновались. Многие вскочили со своих мест, умоляюще протягивая руки к Солохону.

— Владыко, дорогой, не отнимайте у нас нашего батюшку!

— Что творится, а? — взревела Потаповна, перекрывая все голоса. — Он написал прошение? Написал! А Владыка удовлетворил просьбу и точка. Прекратить безобразие! Хай до мамы едет, — закончила она с украинским акцентом.

Но люди не унимались. Некоторые подбежали к столу Солохона и что-то доказывали ему. Солохон сидел с каменным лицом и плотно сжатыми губами.

В трапезную в это время влетела запыхавшаяся невестка Потаповны. За ней бежала ее подруга Оленька Тузова. Не нуждаясь в объяснениях, невестка с порога завопила пронзительным голосом:

— Пускай уж едет побыстрее. Только пусть вернет нам все как было!

Отец Даниил обрадованно закивал. Тут не выдержали остальные прихожане и, перебивая друг друга, стали перечислять благодеяния батюшки Константина.

Шум неожиданно прекратил старый Шаль. Он встал, грозно оглядывая прихожан и стуча вилкой по стакану. Все затихли и с уважением посмотрели на старца с всклокоченной бородой. Негодование отражалось на его лице. В гневе он был похож на карикатурно изображенного Саваофа из советских учебников по атеизму.

— Тридцать пять лет я с этим приходом, — медленно и значительно начал Филипп Шаль. — Я помню времена расцвета с Владыкой Мефодием! Он заложил фундамент этого прихода, и все лучшее в здешней истории связано с его святым именем.

Все почтительно слушали.

— Но я думаю, — Шаль повысил голос, — что если бы Владыка Мефодий увидел сегодня вас и это собрание, он бы пришел в ужас! Какое неуважение к священноначалию! Перед вами епископ, и он прочел свой указ! Смиряйтесь и слушайтесь! Где епископ, там и Церковь! Позор и безобразие! — прокаркал старик в конце.

— Владыка Мефодий был бы рад этому собранию и гордился бы нами, — возмутилась юная журналистка. — Он нас учил стоять за правду и быть христианами на деле, а не на словах! Мы любим и ценим отца Константина и не хотим его терять. В чем же тут безобразие?

— Я вам объясню, в чем безобразие, — вышла на середину зала жена Шаля. — Поднимите глаза и посмотрите поверх голов и лиц, с которыми вы общаетесь! — все подняли глаза в направлении руки Карлы Шаль. — Вы видите изображение Господа нашего Иисуса Христа! — патетично повысила она голос. Все перекрестились. — Смотрите на Него, на Его чистый Лик. И прозрите! Вас превратили в секту фанатиков! Вы преданы гордецу, вы защищаете одержимого бесовской гордыней священника, который увел вас от веры!

Потаповна и Тузовы громко зааплодировали. В зале опять поднялся шум. К столу Владыки Солохона выскочила хористка Таня. Она была потрясена происходящим. Заливаясь слезами, Таня стала умолять Солохона пересмотреть указ. Следом подбежала еще одна заплаканная работница прихода. Все молили Солохона. Владыка наблюдал происходящее с торжествующим выражением лица.

— Помогите нам, родненький Владыко! — с плачем умоляли прихожанки у стола.

Отец Константин с тоской смотрел на происходящее. Теперь его одолевали самые страшные предчувствия.

Наконец Солохон пошевелился, поднял руку, призывая всех к тишине. Зал затих.

— Я вас понял, — внятно проговорил Солохон. — Но я не услышал самого отца Константина, хочет ли он оставаться здесь дальше настоятелем. Пусть напишет новое прошение, и мы его удовлетворим.

Началось что-то невообразимое. Люди плакали от счастья, горячо благодарили Владыку Солохона за его доброту. Одна прихожанка побежала за бумагой и ручкой и теперь тыкала отцу Константину в руки листок. У всех как гора спала с плеч.

Солохон поднялся с места и с ним все присутствующие. Спели «Достойно есть», и счастливые прихожане отправились по домам. Владыка ушел, предварительно для публики троекратно попрощавшись с Куницыным. С ним вместе засеменил Коцкий и женщина-казначей.

Благочинный отец Исайя, уходя, шепнул отцу Константину, что ждет его звонка и хочет без свидетелей разобраться в ситуации. Батюшка кивнул. Он опустился на стул и задумался: «Что это за фарс? Без всякого предупреждения Владыка Солохон меня уволил, потом потребовал новое прошение. Но ведь архиереи своих указов не меняют. Никогда! Значит Солохон просто посмеялся над людьми. Бедные мои прихожане! Они так просили, плакали, — у Куницына перехватило дыхание, жгучая душевная боль мешала ему набрать воздух. — Какие милые и добрые люди. Сколько любви ко мне. Но за что он меня убрал? Где я допустил промах? Я не мог согласиться на тайную резиденцию. Это же чудовищный обман. Ведь их пожертвования тратились бы на все эти бесполезные приемы и обеды. И еще такая огромная свита. Что еще он хотел? А-а-а, деньги. Он спрашивал о доходах… И теперь может все решить с казначейшей и Коцким без меня».

Константин в отчаянии достал телефон и стал думать, к кому он может обратиться за советом. Все его мысли были о будущем прихода и ставших такими родными прихожанах.

Он быстро покинул здание и вышел на улицу. Дойдя до сквера, Куницын достал телефон и позвонил благочинному. Тот как будто поджидал его звонок и сразу ответил:

— Костя, дорогой, не переживай! Владыка хочет собрать епархиальный совет. Тебя пригласят. Дело простое. Все уладим.

Куницын тяжело вздохнул и простодушно рассказал о своих опасениях Исайе. Благочинный сочувственно комментировал Костины жалобы и во всем соглашался с ним. Исайя тоже не понимал, зачем Владыка так обнадежил прихожан. Высказав все свои опасения, Константин распрощался с благочинным. Одно было непонятно, когда именно назначит Владыка епархиальный совет.

Константин Куницын сидел на скамейке, глубоко задумавшись. Возвращаться назад в приход он не спешил. Начал накрапывать дождик. Становилось сыро и неуютно.

— Господи, помоги мне, — взмолился батюшка. Воспоминания и предчувствия навалились тяжелой могильной плитой на его душу. Он не мог поверить, что старый Шаль вдруг отвернулся от него, так же, как и молодые алтарники, которых он выбрал среди прихожан и которых обучил с нуля. Теперь они сплотились вокруг Гниленко и смеялись его примитивным шуткам, когда Куницын выходил из храма.

«Двадцать пять лет посвятил церкви. Строил, обновлял, восстанавливал храмы и приходы», — с горечью думал батюшка. Обида и непонимание накатили горькой волной. Он сидел один в сквере и дрожал от холода и душевной боли. Слова молитв вытесняли в его сознании озлобленные и торжествующие лица клириков. С отчаянием пробиваясь через каскад обрывочных сцен, он начал тихо напевать «Блажен муж» его любимого знаменного распева. Троекратное Аллилуйя после каждой строки псалма всегда успокаивали его.

Куницын напевал и не отрывал глаз от молодого кустарника с желтыми мокрыми листьями.

Вдруг солнечный луч пробился сквозь серое небо и ярко осветил кустарник. Маленькие красные ягоды как бусинки высветились в желтизне листьев. Капли дождя сверкали и серебрились на еще зеленой траве возле деревьев. Эта намокшая и отяжелевшая от воды трава напоминала водоросли. Со скрежетом пронеслась сорока и, широко раскрыв черно-белые крылья, опустилась на траву. У Константина перехватило дыхание от удивления и счастья. Он боялся пошевелиться и потерять вдруг открывшееся неведомое зрение: он как будто впервые видел эту завораживающую красоту Божьего мира.

— Господи Иисусе Христе, — шептали губы батюшки, и с каждым повтором Божьего Имени все меньше и безжизненнее становились картинки неприятных сцен. Герои последних событий напоминали теперь марионеточных кукол, которые летели вниз головой в большой ящик какого-то Карабаса-Барабаса. Крышка за ними плотно захлопывалась, и спектакль был окончен.

Куницын сидел промокший и продрогший, он глубоко вдыхал сырой воздух и с удовольствием наблюдал теперь за лицами в воспоминаниях о прежнем. «Литургия в кафедральном соборе», — вспоминал он, и душа его ликовала. Он пел со всеми «Верую». Огромная, многотысячная толпа звучала слитно. «Вот что главное», — думал батюшка, и любовь к Богу и всем его созданиям переполняла его.

Окончание следует

Читайте также:

• Глава 1
• Глава 2

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: