Ахилла

Окончание, начало тут.

***

Я не знаю, что это за болезнь такая — антисемитизм, но болезнь точно, потому что в Йорике она поначалу ползуче, а потом уж и стремительно прогрессировала. К исходу восьмидесятых это был непримиримый до карикатурности черносотенец. Зная мое скептическое к тому отношение, со мной он общался все меньше, да ему и некогда было. Теперь он выступал на митингах, был членом каких-то там обществ и союзов, писал статьи о Великой Державной России и даже выступал пару раз в каких-то телепрограммах. Карл Иванович, к сожалению, к тому времени уже умер, и остановить Йорика было некому. Темнокудрый носатый патриот, с годами все более походивший на хазановского попугая, пугал соплеменников темной ненавистью и советовал им собирать чемоданы. Смотрелось это все жутко.

Апофеозом его вывертов был облом кайфа пассажирам плацкартного вагона, где Йорик оказался из-за просчета каких-то организаторов. Кто-то там заметил, что такому крутому расфранченному господину надо бы в купейном ехать, на что Йорик тут же ответил, что в купейных вагонах одни евреи ездят. Окружающие смущенно притихли: было о чем в голове почесать. У меня и самого чуть было крыша не поехала, когда я от него этот рассказ услышал.

Я тогда спросил его, а что он будет делать, если и правда евреев на свете больше не останется? Лицо Йорика вытянулось. Он вдруг напомнил мне сценку, описанную Конрадом Лоренцом: две собаки, отчаянно облаивая друг друга, несутся по обеим сторонам длинного забора. Внезапно забор кончается, и псы оказываются нос к носу друг с другом. Они замирают на секунду в удивлении, но тут же бросаются бежать назад, вдоль того же забора, наполняя округу злобным лаем. Так же вот и Йорик тогда удивился.

Несмотря на его занятость и поистине дьявольскую активность — тема его вдруг стала крайне востребована, — Йорик только и успевал мотаться по всяким городам и весям, где он выступал в каких-то обществах, клубах, парках при поддержке местных патриотов и новоявленных казаков. Обо мне он все же никогда не забывал. Я для него был неким барометром, что ли? То есть по моей реакции он судил об отношении некоего «окультуренного» слоя общества к его призывам одних гонять, других спасать. А когда я переехал сначала в Латвию, а потом уж в Америку, мое миропонимание показалось ему необычайно ценным показателем. Я периодически получал от него деловые и-мэйлы, в которых он вопрошал меня о мировой закулисе, заговоре банкиров, активности масонов и новых еврейских анекдотах. С последним было тяжело: тема эта в Америке почти не звучит. Но, понимая, как может Йорик невинной русской душе нагадить, я, как мог, старался отрулить его напор в более безопасное русло. Поэтому когда он напросился навестить меня в Латвии и обсудить что-то по бизнесу, я только обрадовался.

Было лето девяносто второго. В нашем тихом поселке люди жили скромно. Помню, на всю округу тогда была одна лишь только машина-иномарка. Йорик явился ко мне в черном БМВ, в сером импортном костюме, и с какой-то особенной длиннющей рулеткой в футляре. Ну да, с рулеткой. Он хотел промерить участок земли, что собирался взять в аренду для складирования пиломатериалов, что будут поставляться из России. Сторожем пиломатериалов, по его замыслу, должен был стать я. На данный момент мы, по его плану, должны были отправиться в поселковый совет и обо всем договориться. Все у Йорика было заранее схвачено, кроме моего согласия и согласия поселковых властей. Пиломатериалы должны были уходить в Европу и приносить баснословную прибыль.

У меня, вообще-то, были совсем другие планы. Я готовился к экзамену, и всею душой был уже в Америке. Да и при воспоминании о свалившемся на меня шкафе, что мы когда-то тащили с Йориком вверх по лестнице, всякая охота вести с ним дела у меня вяла. Я деликатно объяснил ему ситуацию и посоветовал подобрать подобную складскую площадку в районе Вентспилса, где находится морской порт, откуда все и плывет в Европу. Мы в тот вечер, в общем-то, неплохо провели время, ударившись в воспоминания. Евреев он в тот раз не ругал, и я подумал, что не все еще потеряно. Про мою должность сторожа на лесоскладе он больше не вспоминал. Ему очень понравилось, что я собрался в Штаты, он обещал сделать меня представителем его компании, и видел я, как загоралась в нем вера в честный бизнес и миллионы зеленых. Он даже размечтался о создании глобальной корпорации, с отделениями по всем континентам. Этакой «Йорик Древесина». Я с теплотой вспомнил о его Папе Карле, создавшем такого носатого буратино, и так рано, всего лишь шестидесяти пяти лет, ушедшего из жизни.

Спустя пару дней, когда я вовсе и не думал о Йорике, я встретил его еще раз. То есть не встретил, а наблюдал его в нехорошей ситуации. Невдалеке от нашего поселка проходила оживленная трасса. Там, на разъезде двух дорог, был небольшой то ли ресторанчик, то ли кафе, под названием «Сените». Грибок, что ли, по-русски? Неважно. Был там и неплохой магазинчик, типа кулинарии. В хорошую погоду можно было туда прогуляться краешком соснового бора, в плохую — проехать пару остановок на автобусе.

Было где-то часа три пополудни, я набрал себе каких-то вкусностей и, перед тем как направиться домой, решил выпить кофейку. Тут же за углом, где отдельно разместился киоск с печеньками и тому подобным. Там были и столики, и стулики, и ветра шум в сосновых вершинах. Вполне достойное местечко. За одним из столиков расположилась какая-то компания. Я лишь взглянул туда краем глаза, отметив какого-то бандюгана в черной кожаной куртке. Эта личность компенсировалась двумя миловидными девушками и кем-то еще в приличном костюме, сидящим ко мне спиной. Я только когда взял свой кофе и уселся на другом краю площадки за столиком, понял, что этот кто-то — не кто иной, как Йорик. Меня он не видел, девушки похохатывая во всю, слушали его, а бандюган хмуро поглядывал вокруг. «Неужто у него и охранник есть?» — подумал я, и тут же понял, что ошибся.

«Охранник» тот, уловив вдруг что-то особенное в словах Йорика, встал и схватил моего знакомца за лацканы пиджака, словно хотел поднять его со стула. Рожа у него сделалась просто зверской, я отметил сложение атлета, и понял, что фингал сейчас будет у меня. Не мог же я не встрять. Бедный Йорик подниматься не зажелал. Он судорожно вцепился обеими руками в пластиковую седушку, и бандюган завозил его по асфальту вместе со стулом. Ножки стула были тоненькие, они смешно упирались и пищали. Бандюган что-то зло выговаривал своей жертве, я отставил свою чашку и хотел было уж вмешаться, как Йорик был неожиданно отпущен. Бандюган даже сделал движение, как бы расправляя лацканы Юркиного пиджака. На этом все грубости закончились. Девушки поскучнели. Йорик оправлял свой пиджак с искоркой, бандюган, закуривая, все еще злился, сверкал глазами. Я оставил свой кофе недопитым и поспешил удалиться. Не хотелось, чтобы Йорик, оглянувшись, понял, что я был свидетелем его, ну да, а как это еще назовешь? Позора. Видно работать в «Йорик Древесина Инкорпорэйтед» было не так уж просто.

С тех пор я видел Йорика только на мониторе своего компьютера. Ну и по телефону с ним беседовал.

Девяностые вроде бы пошли ему на пользу. Быстрый математический ум и способности налаживать контакт с любым встречным много помогали Йорику обретать полезные знакомства и втираться в доверие. В древесном своем бизнесе он добился признания как умелый перетирала и даже продвинулся поначалу неплохо, да только довольно быстро вскрылся в нем недопустимый для молодого капитализма изъян, что не дал Йорику подняться до крутых высот. Йорик был честен. Даже не то, что честен, а только терпеть не мог несправедливостей. И ничего с этим нельзя было поделать. Не мог он по-настоящему никого надуть. А такие работники в те времена не очень-то были востребованы. Не удивлюсь, если тот бандюган именно за что-то подобное и повалтузил моего дружка вместе со стулом по асфальту. Видать, обломил Йорик кому-то кайф выгодной сделки. Такое с ним и в молодые годы случалось. Еще при обмене дисками на задах ГУМа или «Мелодии» Йорик просто не давал надувать всяческих простаков. Я, помню, и сам обозлился на него раз, когда он честно разъяснил какому-то бедолаге, что предлагаемый мною Black Sabbath не оригинальный, английский, а немецкая перепечатка. Это роняло цену чуть не на треть. «Ну кто тебя, дурака, за язык тянул? — выговаривал ему я. — Да он бы вжисть этой маленькой пометки „Gema“ не заметил бы». Йорик досадовал, ругал себя за длинный язык, соглашался со мной, но и в следующий раз случалось что-либо подобное. Уверен, что и в больших делах слукавить он просто не мог. Видимо, именно поэтому империю древесных спекуляций возглавить ему было не суждено. Тем не менее, работая аналитиком на вторых ролях, он стал вполне обеспеченным человеком.

Все у него рухнуло в девяносто восьмом, в момент дефолта. Он как раз перед тем где-то много занял, во что-то вложился и в один день потерял все свое состояние. Чуть не попал в рабы к одному из своих криминальных кредиторов. Вывернулся, лишь уступив свою шикарную квартиру. Жена от него ушла, забрав малолетних детей, а сам он переехал к старушке маме. Тут-то и вернулась к нему жгучая ненависть к банкирам, масонам и иудеям всех мастей. «Суки, жиды, — негодовал он, — сами-то все в доллары загодя перевели, меня и не предупредили. Припомнили, сволочи!»

Время было уже немножко другое: никто особо не митинговал, антисемитские статейки стали считаться дурным тоном, и Йорику пришлось тихо и молча носить в себе разъедающую его сердце нелюбовь к соплеменникам.

В те времена мне было вовсе не до Йорика, я о нем и не вспоминал. Я давно уже жил в Оклахоме, старательно подтягивал свой английский. Работал в школе, прислушивался к детскому жаргончику, при всякой возможности общался с учителями, по вечерам развозил пиццу, и все слушал, слушал говорящие книжки на английском. Их было много, тех толстеньких коробок, набитых кассетами, на полках в городской библиотеке. Беда была в том, что большинство авторов мне были неизвестны. По аннотациям на обложках судить было трудно. Частенько случалось, что книжка оказывалась скучна, напичкана матюгами, или запись не очень-то качественна. Приходилось брать таких коробок семь-восемь, чтобы прослушать из них две-три. Я со временем определился, нашел очень понятного мне чтеца, и стал брать начитанное только им. George Guidall оказался лучшим тренером моего listening comprehension. Я, наверное, прослушал более ста книг в его начитке. Да и книги-то в его исполнении все были, в основном, вполне достойные. Развозя пиццу, я внимательно вслушивался в текст, и, если меня что-то особенно занимало, отматывал чуть назад и включал микрофон второго магнитофончика, что я всегда возил с собой. На досуге разбирался, переписывал то местечко от руки, изучал, как оно сделано.

Я всерьез тогда подумывал стать американским писателем, случались же такие, кому английский тоже был не родной. Один из моих романов был уже напечатан, другой еще писался, когда я приобрел толстую книжку под названием «101 Way to Sell your Book». Там настоятельно рекомендовалось писать книги необычные, проводить читателя через ситуации, в которых он никогда не был, брать его в места, которые он никогда не посещал, сводить с людьми совершенно не его круга, добиваться, чтобы раз присев на краешек стула с вашей книгой, читатель бы уж не вставал с него до самой последней строчки. Короче говоря, успех сопутствовал развлекателю, в крайнем, редчайшем случае, скандалисту-обличителю. Тот поэт, что больше чем поэт, здесь, в отличие от России, не котировался и вовсе не ожидался. Да и правда, чему американцев можно научить? Зачем им великая, будоражащая умы и души великая литература? У них и так все есть. И в головах у них полный порядок. Как у Форреста Гампа.

Ладно, шучу…

Неприятным открытием для меня было узнать, что только лишь пятьдесят процентов уже напечатанных в Америке книг доходят до полок книжных магазинов. Остальные так и лежат невостребованными на складских полках. Самым же убийственным в той книжке советов было уверение, что если нет у автора ста пятидесяти тысяч долларов на рекламную кампанию его книги, то можно спокойно похоронить ее в недрах компьютера или в ящике стола. Такие истории, как случилась со Стивеном Кингом, крайне редки и рассчитывать на то не приходится.

Я старательно пытался вчитаться в его рассказы, но с трудом дотягивал до конца. Было совершенно непонятно, как такой примитив нашел читателя. Да и каков тогда читатель? Однако и у Стивена Кинга я нашел очень полезную книжку. Называлась она On Writing, и была полна очень дельных советов и размышлений. Всякому пишущему настоятельно советую ее прочесть.

В советах типа «что делать» и «как жить» американцы, правда, не нуждаются. И вовсе не потому, что они прибарахлились так, что специальные службы занимаются чисткой их гаражей. Здесь просто знают, что работать надо, ближнему помогать надо, доброжелательным и приятным всем соседом быть, конечно же, надо. Может, слегка и перебрал Вилли Токарев, спев, что «здесь неприлично быть ни бедным ни больным», но в общем и это правда. Это в России вопрос ЧТО ДЕЛАТЬ всегда остается нерешенным. Им-то мы с Йориком и занялись в том дурацком разговоре.

Я бы в жизнь не пустился бы в подобную полемику, если бы заранее не было б определено, что говорим мы как дурак с дураком. Йорик, оказывается, стал членом какой-то команды советников советникам президента по воспитанию молодежи, и горел желанием выдавать идеи. Тогда из советников советникам можно было перебраться и в советники. Я тоже, помню, посещал подобные сборища в перестроечные времена. Всякие умники встречались по вторникам, неподалеку от метро «Кировская», пили чай из большого самовара и ели вкусные булочки, что предоставлялись им чуть ли не администрацией Горбачева. Булочек было не так уж и много, потому и отбор советующих проводился скрупулезно. Мой приятель-историк, однако, был там человеком уважаемым, и потому ему разрешалось приводить дополнительного едока, то есть меня. Я же, осознавая сомнительность своего положения, булочек старался не касаться, если уж только совсем меня не уговаривали их отведать.

Интересные можно было услышать там размышления, да и в самих советниках советников много наблюдалось забавного. Одни были бородаты и косматы, как мой приятель, другие выглядели очень даже официально, относились к делу со всей серьезностью и косо поглядывали на умную шантрапу в растянутых свитерах и джинсах. Рядом со мной посиживал пожилой профессор в стареньком костюмчике. Я видел его прежде, сдавая экзамены на журфак. Был он и тогда именно в том же костюмчике. Вряд ли он меня помнил, но, почему-то, всегда садился рядом со мной. Сам не выступал, но с интересом слушал молодежь, иногда что-то вполголоса комментируя. Я старался отвечать поумней. Раз, очень увлекшись каким-то докладом, он воскликнул шепотом: «Очень интересный молодой человек, но почему он в нижнем белье?» Докладчик, действительно, выглядел диковато: с лысеющей его головы спадали редкие блондинистые космы, на ногах у него были кеды и выцветшие треники, а поверх них, навыпуск, теплая кальсонная рубаха с белыми пуговицами, поплавившимися в химчистке. Он бы и вовсе смахивал на Ивана Бездомного после ночного купания, но говорил он действительно очень дельные вещи. Много позже, уже в Америке, я услышал его интервью на радио «Эхо Москвы». В девяностые он стал одним из самых популярных имиджмейкеров, подготавливал депутатов к выборам.

В подобную компанию и попал в качестве советника советников Йорик. Хотя… сомневаюсь я, что новоиспеченные консультанты были людьми того же сорта. Вряд ли те яркие и смелые умы стали бы что-то советовать нынешним советникам президента. Хотя бы потому, что так не договаривались. Совсем о другой России им тогда мечталось, и главным советом на современный момент стало бы — соблюдайте вашу конституцию. Мой косматый и бородатый приятель-историк держится от нынешней власти в стороне и снова предсказывает в своих статьях такое, что от него опять все шарахаются. Да и нужны ли нынешним российским властям советники? Разве что «для мебели». Как выразился Симеон Афонский: «Хочешь узнать амбициозного человека? Это тот, кто не слушает советов».

Видно, на таком вот «безрыбье» за советника советников и сошел теперь полусумасшедший Йорик, изучающий немецкий язык, чтобы читать в оригинале «Майн Кампф».

Да… Написал когда-то Маяковский: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Наверное, тогда тоже немало умов ужаснулось. С Йорика станется. Он без мыла, если ему занадится, в любую группу «подсоветников» залезет.

Меня, вообще-то, это все очень развеселило.

«Ты понимаешь, в какую ерунду ты меня тянешь? — возмущался я. — Идиотизм какой-то. Ну ладно, есть у президента советники. Так положено. Назовем их советники первого ранга. У них, конечно же, есть помощники, хотя бы такие, как ваша группа, это, ладно уж, советники второго ранга. Такие тоже, в свою очередь, не против с кем-то посоветоваться. Это будет уже советник третьего ранга. Вообще-то не слишком уж далеко от главы государства. Если совет такого третьего человека дельный, то может вполне до президента и дойти. Да только у кого ты, советник второго ранга, собираешься консультироваться? Кого в третий, такой почетный ранг, возводишь? Меня? Да ты, Йорик, совсем чокнутый. Цирк какой-то! Я не только не гражданин России, я гражданин США, агент потенциального противника! Тебя бы за такое, при дедушке Сталине, враз бы в черном вороне. Нашел, блин, иностранного консультанта! Оклахомского шоферюгу. С ума ты сошел!»

«И вовсе… и вовсе не сошел! — кипятился Йорик. — Вопросы патриотизма универсальны, тут нет разделения на идеологии».

«„На патриотизм стали напирать. Видимо, проворовались“. Кто это сказал?»

«Как кто?.. Ты только что и сказал».

«Михаил Евграфович это сказал. Еще в девятнадцатом веке. А вообще я даже и не удивляюсь, что к тебе такое доверие. „Бей жидов, спасай Россию“ всегда дураков вдохновляло».

Короче говоря, не получилось у нас с ним тогда даже и дурацкого разговора. Йорик все гнал про какую-то русскую идею, трещал цитатами из философов, отцов Церкви Православной, даже Гитлера мне все собирался почитать в собственном переводе. Национальная идея его так вдохновила, что он готов был за Русь Святую глотки рвать, и, похоже, не пархатым только. Он называл себя «некрещеным православным», и звучало это так же, как в былые годы «беспартийный коммунист». Те тоже бывали такими идейными, что и партийных коммунистов готовы были стрелять. Я отвечал Йорику, что православный — это христианин. Что для христианина Спаситель — смысл жизни и Родина. Что если Иисус — Царь Вселенной, а христиане — Его верная рать, то всякому православному следует быть патриотом всей Вселенной, а не только России.

Все было напрасно. Йорик и позвонил-то мне лишь для подтверждения своего бреда. Моего мнения слушать он не хотел. Обозвал меня сраным космополитом; я обозвал его чудаком. На букву М. Он искренне пожелал мне провалиться со всеми моими жидами. На том и расстались.

И тут же, не поверите, я заметил на встречной полосе дороги какое-то неверное движение среди бегущих там траков. Я инстинктивно нажал на тормоз, и увидел вдруг, как белый многотонный красавец-грузовик вылетел на разделяющую полосу, и все потонуло в облаке взбитой пыли. Я отчаянно качал ногой тормоз, удерживал руль, и, стараясь не врезаться в резко тормозящий передо мной трак, свернул на обочину и остановился в каком-то метре от знака «Speed Limit 75». На самом краю такой разочарованной и раздосадованной канавы, ждущей радостно всякого из нас. Зазевайся бы я чуть-чуть, или было бы у меня чуть больше веса, валялся бы и я так же, на боку, как тот бедолага, что влетел на нашу сторону, боднув трейлер, идущий передо мной.

Я выскочил из кабины, бросился к водиле, что, недоуменно озираясь, выбирался из проема, где только что было его лобовое стекло. Сразу было видно, что это свой, славянин, но я, чтобы не смущать парня, обратился к нему на английском. Да, он был в порядке. Не поранился. Дальше послышался как бы отдаленный гром. Это посыпался из парня русский мат. Было ясно, что с ним правда все хорошо. Я ушел к себе и сделал фото, что вы видите на иллюстрации. Задал Йорик шороху напоследок. Вот и не верь после этого в силу проклятий. Спущенные с цепей ретивые черти, видно, попутали что-то впопыхах и тюкнули другого русскоговорящего водилу, катившего себе под небом Аризоны.

Я решил больше с Йориком не общаться. Номер телефона у меня к тому времени изменился, и адрес Скайпа я поменял. С тех пор я о Юрике Циферблате ничего не слышал. Теперь опять вот он нарисовался — хрен сотрешь. Открыткой меня достал. Что ж… Я христианин, я всем прощать и всех любить должен: и Йорика, и Гитлера, и Иуду… Очень непросто христианином быть.

На следующий день, проснувшись поутру, я набрал московский номер Йорика. Ответила мне его жена, с которой я знаком не был. Она сказала, что бедный Йорик умер год назад от скоротечного рака.

Во как… Укатали сивку крутые горки… Достали Йорика «наши». Разъела-таки ненависть его худую плоть. Мне ли не знать, как то бывает? Йорик помер, а меня Господь уберег. Для чего? Наверное, чтобы о таком вот Юрии Карловиче Шиферблауере написать. И много чего еще написать.

Но от кого же все-таки эта открытка пришла?

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: