Режим, запрет абортов и мусоропровод

7 марта 2020 Валерия Солодовникова

Репродуктивный контроль граждан — одна из основных задач любого государства. Все мы, обитатели планеты сей, в той или иной мере заложники разных систем, мер и правил. Вопрос заключается в том, в какой же именно степени мы и жители других стран являемся заложниками?

Как показывают история и практика, дело доходит до крайностей. Если где-то запрещают иметь больше одного ребенка на одну семью, то где-то рождаемость, напротив, стимулируют изо всех сил с помощью пропаганды, пособий для матерей, прямых запретов избавляться от беременности и ухищрений вроде доабортных консультаций. Пару слов о последнем пункте. На деле они представляют собой приседание на уши девушкам и женщинам «благостными» сказками о волшебных лужайках, уже полноценном человеке в утробе и всеспасающем маткапитале (которого-то, несомненно, хватит на 18 первых годиков жизни дитя, ага).

До полного запрета абортов мы пока не дошли, и не факт, что это случится. Но есть множество персон, как в медийном пространстве, так и вполне обыденном, которые активно эту тему муссируют и продвигают.

Меня же всегда изумлял этот железобетонный и почему-то не изживший себя тезис, что запретами и угрозами можно достичь каких-то положительных результатов в такой интимной сфере, как рождение детей. Насколько надо не видеть в гражданах людей, чтобы быть уверенными, что после команды, отданной в повелительном тоне, «На раз-два — раз-мно-жайсь!», все должны резко сорваться с мест и начать неистово совокупляться.

Впрочем, запрет абортов — это никакое не новшество, как мы знаем из истории. Это данность, практикуемая как сейчас в ряде стран (Польша, Бразилия и др.), так в прошедшие времена. Не будем далеко ходить и в качестве примера возьмем Румынию при Чаушеску. Аборты были запрещены с 1967 по 1989 — вплоть до свержения лидера. Это не могло не сказаться на общественном настроении граждан, их качестве жизни и восприятии себя как таковых.

То, как это отразилось на обычных людях, нам отлично показал румынский режиссер Кристиан Мунджиу в своем фильме 2007 года «4 месяца, 3 недели и 2 дня», который я предлагаю нам с вами сегодня обсудить (дальше — спойлеры к фильму).

История, показанная в картине, происходит в последние годы правления Чаушеску. Сам Мунджиу политические темы, как и личность правителя, не затрагивает вовсе. Он действует другими методами, а именно: сужает пространство повествования до трех ключевых фигур, перенося основные события в номер гостиницы, где герои проводят нелегальный аборт.

Молодая студентка по имени Габица уже прилично беременна (срок фигурирует в названии фильма) и собирается избавляться от ребенка. У нее нет ни работы, ни оконченного образования, как нет и партнера, второго виновника «торжества». О нем в фильме ни слова. Оплодотворитель, возможно, просто «назвался Васей» и благополучно ушел в закат, узнав обо всем, либо просто не был осведомлен Габицей. Винить их в неплановом залете, впрочем, тоже не совсем корректно, ведь любая контрацепция в Румынии была тогда под запретом. Под рукой оставались два метода «предохранения»: старый-добрый прерванный и еще более распространенный «авось пронесет».

Несмотря на то, что весь сыр-бор происходит из-за беременности Габицы, главной героиней является ее подруга — соседка по комнате Отилия. В ней режиссер воплотит образ ответственной и смелой женщины с боевым характером и крепкими нервами. Отилия оказывается куда более сложным и здравомыслящим персонажем. Именно ей придется «разгребать» ситуацию, когда Габица сложит руки в позе «моя хата с краю», потому что все обязанности, связанные с поиском гостиницы, с приводом туда доктора и с дальнейшей ликвидацией уже исторгнутого плода рухнут на нее — совершенно постороннего человека.

Все действия героини происходят в условиях жесткой конспирации, ведь лишние уши и глаза могут быть повсюду. Почему именно в гостинице? Потому что это единственно возможная территория для операции, где быть пойманным с поличным почти невозможно — при правильной подготовке и организованности. Не в общаге же этим промышлять и, тем более, не у врача на приеме.

По прибытии на место доктор понимает, что срок больше, чем ему называла Габи изначально, когда впервые договаривалась по телефону (от незнания, страха или присущего инфантилизма). По логике врачевателя выходит так, что изначально заявленной и собранной суммы оказывается недостаточно в связи с возникшими обстоятельствами.

Дело в том, что за проведение операции на таком сроке его уже будут судить как за убийство человека, а не за аборт. Из-за внезапно повысившегося градуса риска он просит доплату… в виде секса от девушек. Прекрасно осознавая, что они «прижаты» обстоятельствами и вряд ли пойдут на попятную, он принуждает обеих пойти на акт. Доктор знает, что ему ничего не будет. Да и разве он насиловал? Нет, все было добровольно. Ну а втаптывание достоинства в грязь — это и не преступление.

Итак. После «расплаты» Габица остается в номере с зондом между ног, который должен вызвать выкидыш, а Отилия вынужденно спешит в гости на день рождения мамы своего бойфренда — ведь отказать нельзя.

Ну а теперь представьте картину. Вы только что помогли своей инфантильной подруге организовать подпольный аборт, рискуя своей безопасностью и репутацией, боясь быть рассекреченной, затем о вас какой-то ублюдок вытирает ноги чисто «за компанию» и потехи своей ради, и после всего вам придется провести время в компании закостенелых дядь и теть, которых вы видите впервые, и слушать их задушевные разговоры о плохой молодежи, способах приготовления картошки и прочей бытовухе.

Подобный треп способен довести до ручки даже спокойного человека за пять минут, провоцируя на мысли о срочном побеге через окно. Что уж и говорить о героине, которая пребывала в жутком состоянии душевного «раздрая». После нескольких минут таких посиделок она находит в себе силы уйти оттуда.

В номере гостиницы Габица в свойственной ей манере как бы между прочим сообщает, что «он вышел». На долю Отилии выпадает заключительная «миссия» — выкинуть исторгнутый плод, но не просто абы куда, а именно в мусоропровод — так ее инструктировал доктор. Это самое надежное место, где шанс найти его людям или растащить собакам равен нулю. Можно ли считать неким утешением, что в мусоропровод угодил именно плод, а не полноценный ребенок? В контексте сложившейся ситуации, думаю, да. Выбрасывая его, Отилия символически прощается со своей молодостью, беззаботностью и остатками наивности.

Что касается Габицы, то ее характер всерьез удивляет. Абсолютно равнодушное и паразитическое отношение к окружающим. Никакой ответственности ни за себя, ни за свой внеплановый залет, ни за вполне плановый аборт. Впрочем, если бы не такой контраст между героинями, то благородные черты Отилии не были бы выражены столь явно. Она-то способна пойти на самопожертвование в силу ответственности и эмпатии, невзирая на то, что обстановка вокруг побуждает быть черствым, сволочным и равнодушным.

Мрачный и безвкусный антураж, хмурые физиономии и такое тихое гнетущее напряженное повествование. Несмотря на «бесшумность» картины и отсутствие какого-либо саундтрека, мы слышим безмолвный крик персонажа. И нет, это не крик абортируемого, а крик главной героини. Кого же из них мы способны «услышать»? Чьи переживания нам ближе и понятней?

А теперь подведение итогов.

Восприятие женщины в условиях подобного режима — это низведение ее роли до инкубатора и воспроизводительницы новых граждан. «Какой-то там» внутренний мир и ее личные планы на жизнь никого не волнуют, здесь приказано закрыть рот и открыть… Ну вы поняли. Во имя родины и под гимн страны.

К тому же мы видим недооценку всей проблемы со стороны мужчин. После всего произошедшего Отилия спрашивает у своего бойфренда, а что сделал бы он, если бы она забеременела. На что «Ромео» сначала отводит взгляд, бубнит что-то, отходит от разговора, а потом вопрошает с надеждой в голосе: «Но ты же ведь не беременна?» Где уверенность в том, что уже завтра, после залета, этот влюбленный по уши «Ромео» не сбежит со скоростью звука, роняя тапки?

Шел 1987 год. В 1989 году в Румынии произойдет революция, и Чаушеску будет свергнут. Но это впереди, а пока — народ нищает, задыхается от несвободы и изощренными методами выискивает пути и выходы из трудных жизненных ситуаций, которые им с успехом создает действующее законодательство.

Возможно, каста так называемых «мужиков» скажет: «Это ваши там бабские сопли! Вообще сами разбирайтесь там со своими залетами!» Нет. Обозначенная в фильме ситуация касается всего общества, и она куда глубже женских маток и серьезнее оплодотворенных в ней яйцеклеток. И режиссер «4 недель…», Мунджиу, удивительно тонко смог понять и прочувствовать этот социальный аспект, хоть он и мужчина. Выходит, что пол неважен.

Репродуктивная система любого человека — не общественное достояние, а конкретное тело женщины — не почва для взращивания будущих сынов/дочерей отечества. Вообще, залезание в чужие трусы и постели без разрешения есть разновидность насилия и извращения, что является признаком нарушения психики.

Возможность делать аборт — это свобода выбора. Там, где отбирается то или иное право, неважно, у какой именно категории людей, общество перестает приносить плоды. Нет, не плоды в виде новых граждан, а плоды просвещения, науки, творчества и т.д. Впрочем, это уже история о мире, где в основе всего — свобода мысли, которой не было ни у румын тогда, ни у нас сегодня.

Мы, подданные своей страны, радуемся, что избавлены от этой пагубы. За нас, сирых, думают и решают умы и благодетели земли русской с авторитетными мужами православия на пару. Сим мудрым лицам позволено вешать ярлыки «шалава» и «проститутка» на нерадивых женщин ради их же блага и усмирения. Что ж, найдем каждая себе по диванному рыцарю, падем благоговейно ниц перед носителями исключительно скрепоносного семени и начнем по команде стругать партию патриотов (нет).

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)


Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: