Ахилла

Глава «Баба Таня» из повести «Нежданный гость».

***

Давно уж ушли из жизни красавица тетя Женя и ее невыездной супруг, ушли умеренно влиятельный дедушка Сашка и его бабушка, опытный инструктор одного из московских райкомов КПСС. Ушли из жизни моя мама и мой папаня, ушел Рэй, и совершенно особо ушла, «успела» Баба Таня. О том, запомнившемся, еще расскажу. Ушел вот и Йорик. Жалко Йорика? Зачем жил? Чтобы ненавидеть? Хорошо хоть детей после себя оставил.

Старец Зосима советовал, когда помолиться не о чем, произнести: «Будь, Господи, милостив ко всем душам, в данный момент пред Тобою представшим!» Только так и попросишь: «Будь милостив и к Йорику, Господи!» Да и к нам ко всем, будь, Господи, милостив!

Это очень непростой вопрос: стоит ли молиться за умерших? Есть ли в том толк? Вот удивление-то всякому преуспевшему в миру человеку, Христа не принявшему, — очнуться на той стороне и увидеть, осознать вдруг, что Бог правда есть! Вот досада-то ему, привыкшему к почитанию и уважению, оказаться в числе отверженных! Все, приехали, блин, не пускают тебя в Царство Небесное. И не многие туда направляются. Приличных с виду людей в той жидкой группке единицы, а остальные все какие-то простаки, чуть не юродивые, да прочая рвань да дрянь, которой в этой жизни и не замечал. А тебя, человека всеми уважаемого, только что так пышно, с речами да слезами, да с кучей венков и цветов, а то и с трескучим салютом похороненного, встречают вдруг какие-то чуть не красноармейцы в буденовках с винтарями трехлинейными, строят по шестеро, и гонят, черти, в адские холодные дали лес топором валить или руду киркой добывать да тачкой в кучу свозить…

Это я так… фантазирую. Откуда мне знать, как там?.. Я такой же, как все, смертный. Хоть и стараюсь, Бога любя, не грешить, но получается плохо. Да и нет среди нас безгрешных.

«Как это нет безгрешных? — удивилась раз моя мама, когда пытался я ей что-то растолковать. — Как это никто не без греха? Я без греха». И ведь уверена в том была. И на всякое некрасивое деяние свое была у нее отговорка, и вин за собой не знала. Или вид только делала?

Так, кажется мне, и ушла, Христа не приняв. Хотя откуда мне знать, какие озарения в последнюю минуту ее посетили. Жил я в Америке, с мамой был в долгой ссоре, хоронили ее без меня. Еще один мой грех…

Что там, на той стороне, с моей мамой, ничего не могу ощутить. Так же никак не чувствую никакой связи ни с моей бабушкой, ни с ее братом, которого я очень хорошо знал, ни с другими родственниками и знакомыми, Бога не почитающих мирянами. А вот папаня мой и Рэй навещали меня во снах. И я знаю, что с ними все в порядке.

Отец навестил меня совсем недавно. Знаете, есть такие программки компьютерные. Закладываешь туда фотку пожилого человека, а оно выдает тебе красавца, что словно яблочка молодильного отведал. Брови черны да густы, лицо свежо да молодо, глаза блестят, усы торчат. Ну, у женщин, понятно, все подтянуто да подкрашено. Словом, молодец, да и только! Так вот, именно таким и заявился ко мне во сне мой папаня. Я по сравнению с ним смотрелся стариком, а он — словно лет этак тридцать пять ему, не больше. Подтянут, пружинист, молод. Смотрит на меня и моих домашних как-то странно, словно случайно сюда, в прошлый свой мир, заглянул, и знает тут все, поглядывает на нас с сожалением, мол, что поделаешь, придется вам тут еще доживать, а сам, мысленно, весь там, в новой своей реальности. Я его обнял с радостью, а он живой, теплый, плечи его мускулисты, полны сил…

Эх… хороший был сон.

Так же и Рэй привиделся мне вскоре после его ухода. Подъехал к нашему дому на своем Додже Караване, открыл заднюю дверь, возится, достает оттуда какие-то для нас коробки. Мы с женой и детьми высыпали к нему, а он смотрит на нас, улыбается, щурится от яркого дня, блестит на солнышке его седой короткий ежик… Ясно было, скучает он по нам, да только не расстроен, словно знает, что впереди у нас у всех вечная вечность.

Но самое ошеломляющее, пробудившее мою душу впечатление, постигло меня от общения с моей ушедшей дочкой.

Маша с ее мамой, моей первой женой, жили в Зеленограде. По выходным я частенько забирал Машу в свою новую семью. У нас уже был годовалый Данила, и шестилетняя Маша с удовольствием возилась с братиком. После моего развода прошло уж года три, все как-то устаканилось и катилось себе потихоньку. Мы жили на окраине Москвы, в Бескудниково, в съемной однокомнатной квартирке, а комнату свою, в коммуналке на Пресне, сдавали. Неподалеку жила моя мама, квартира была просторная, с большой лоджией. Все было неплохо. И вдруг (тут, в Америке, говорят out of the blue) ранним субботним утром, когда я собирался поехать за Машей, раздался звонок в дверь и предо мной предстала моя бывшая вместе с ее отцом. Я изумленно сказал «привет», не ожидал ничего подобного, а бывшая произнесла: «Маша умерла». Я помню, что у меня все вокруг поехало и подкосились ноги. Я проковылял в кухню и опустился там на диванчик. Я очень туго соображал, предо мною все плыло. Только потом я уж выяснил, что случилось. Мартовским ярким днем няньки в детском саду собирали детей гулять. Одели половину группы и выпустили шибздиков на улицу, чтобы не потели, пока с остальными возятся. Обалделые от солнца и весны дети прыснули кто куда. Маша побежала кататься с горки. Залезла, села, поехала, и тут-то веревочка от ее капюшона зацепилась за какой-то дьявольский гвоздик, торчащий из доски ограждения, что и рванул на себя завязочку. Маши не стало.

Когда бывшая с отцом ушли, размалинился такой же красивейший мартовский день. Дома мне не сиделось. Я позвонил другу, и мы отправились с ним в долгую пешую прогулку по весенним сверкающим снегом полям, под невероятно голубым небом, вдоль Канала, от Левобережной до Водников. И я все не мог поверить, не мог осознать, не мог постичь. Я просто не верил тогда, что ребенка моего больше нет. Не верил, что жизнь Маши, вот так, по какой-то трагической случайности, закончилась.

Здесь легкий ветер давних снов,

Иль виденных или прожитых,

Здесь белизна былых снегов

Небес голубизной омытых.

Здесь будут образы сменять

Полунамек на рассуждение

Здесь будут вольно лишь летать

Прожитых жизней привиденья…

Такое вот написалось мной годы спустя под впечатлением того дня. Я тогда словно осознал раз и навсегда, что смерти — нет. Мне словно прошептал кто-то: «Небеса не ошибаются. Так надо».

Какие небеса? Кто там такой сидит, что жизнями вот так, грубо, распоряжается? Зачем вообще все это? Жизнь, голубизна неба, сверкание снегов, «суета городов и потоки машин»… На кой сюда являться, все это тащить, если правит тобою лишь случай, стечение дурацких обстоятельств? Если радости отбираются, а горести вот так, безжалостно, валятся на тебя? Какой вообще ото всей этой жизни прок?

Я просто не верил, что дочки моей больше нет. Сама моя суть того не приняла.

Потом были похороны под серым скучным небом, и увод Маши из-под носа всех провожающих. Я поцеловал дочку в холодный лобик и сказал ей мысленно: «Машенька, я знаю, ты меня слышишь, тебя нет в этом мертвом тельце. Пойдем со мной!»

И она, правда, ушла тогда со мной.

Вслед за тем не оставляло меня невероятное ощущение близости с моим чадом. Я стал следить за своей речью, даже на работе я не мог находиться в местах, где матерились мужики, или курили, или еще как безобразили. Со мною теперь постоянно был мой ребенок, моя шестилетняя дочка. Она играла и скакала по шкафам, пользуясь своей невесомостью, пока я сидел за своим рабочим столом. Ребенок резвился вокруг меня и ускакивал на крыши домов, сбивая с них снег ножкой, пробуя свою новую суть, когда я шел по улице, ребенок тихим ангелом догонял меня, когда я был готов войти в двери метро, и стоял тихонько рядом, держа меня за руку, когда поезд, громыхая, пробирался по темным тоннелям.

Это все было как умопомрачение. Это и было, и не было. Но такова уж наша реальность, что если мы что-то чувствуем, то так оно и есть. Да ладно бы только я! Тогда можно было бы просто сказать себе: ты с ума съехал, и на том забыть. Но моя новая жена тоже чувствовала присутствие Маши, как только я возвращался домой. Маша тут же бросалась к Даниле, который переставал капризничать и начинал беспричинно, казалось, улыбаться. Она наполняла квартирку какой-то возбужденной радостью и усаживалась с нами ужинать. И было всем нам по-особенному тепло, словно кто-то еще другой, Великий и Вечный, с нами тогда вечерял.

Мало-помалу мы стали к тому наваждению привыкать, а потом оно стало потихонечку проходить. Маша все больше интересовалась какими-то своими дальними прогулками, словно новые, неведомые нам пределы ей открывались. Она как-то по-особенному повзрослела, в ней появилась уже вовсе не детская задумчивость. Ее словно тянуло туда, в неведомое, закрытое нам далеко. А где-то (ведь правда же!) на сороковой день после ее земного ухода она, словно откликнувшись на чей-то зов, попрощалась с нами, улыбнулась уголками глаз и губ, с поддержкой и любовью во взгляде, махнула нам, уже издали, рукой, и ушла насовсем.

Для меня тогда словно небеса раскрылись. Я вдруг ясно осознал, что все: прошлое, будущее, настоящее, короткая жизнь Маши, ее уход, отдаленные звезды и урчащий холодильник на моей кухне, глубины океанов, и кровь, гонимая моим сердцем, все это — единое целое, неразделимое, даже и не вечное, а попросту сущее. Нет в этом мире потерь и приобретений, есть лишь общее, имя которому…

И вот тут у меня случился затык. Доформулировать я не мог, и стал искать объяснений.

Искать, впрочем, долго тогда не пришлось. О всех тех моих ощущениях я рассказал одной доброй даме, известной интересом ко всяким премудростям, и та, не задумываясь, дала мне почитать книжку Рамачараки под названием «Основы миросозерцания индийских йогов», в которой все то, что я чувствовал, было очень даже хорошо прописано и пояснено. Сейчас уж стыдно и вспомнить, но тогда вся эта восточная дребедень очень меня успокоила и увлекла. Где-то с полгода чтение отксеренных оккультных трудов было моим любимым времяпрепровождением.

Потом на меня словно ушат воды вылили. Я уже был готов присоединиться к какому-то там сообществу, по сути секте, как вдруг горькое разочарование в ее лидерше постигло меня и отвратило от всей той компании. Авторитеты йоги, о которых рассказывали те книжки, строго предупреждали, что всяческие благоприобретенные способности летания в астральных телах, лечения биополем, отвращение негативных энергий и подобное, ни в коем случае не могут быть используемы в личных меркантильных целях. Мне это очень понравилось, но тут-то и случился пошлейший сбой: наша лидерша рассказала, как во время судебного разбирательства с ее бывшем мужем она, стараясь выиграть дело, наводила на судью «астральную трубу», мысленно внушая тому нужное ей решение, но «деревянный болван» судья, видно, совсем был дурак, и ничего на него не подействовало. Ее адепты страстно ей сочувствовали, а я понял тогда, что это вовсе не моя компания, и появляться на тех сборищах перестал.

В самой же йоге я вовсе не разочаровался, но сколько ни сидел я во всяких асанах, сколько ни корячился на коврике, сколько ни стоял на голове, мира в душе не было. Чего-то мне не хватало.

Окончание следует

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: