Ахилла

Об одном из самых известных трудов, посвященных истории русского православия за рубежом, книге Николая Михайловича Зёрнова «Русское религиозное возрождение ХХ века», переизданной недавно, рассказывает наш автор, главный редактор проекта «Русофил» Владимир Шаронов.

Как ни велики испытываемые сегодня всеми нами тяготы пандемии, они даже близко несопоставимы с той громадной духовной нагрузкой, назначенной современникам гибели Российской империи. Кого-то, возможно, покоробит одно формальное сближение таких разномасштабных событий, но тем печальнее, что на порядки меньших испытаний хватило, чтобы вызвать случившуюся лавину яростных споров, противоречивых суждений, ошеломляющих проповедей и не подходящих, порой, ни под какое определение решений власть церковную предержащих. За считанные дни сквозь размеренное великолепие архиерейских служб и слаженную гармонию наставительных разъяснений пастве проступили двусмысленности излюбленных фрагментов пастырского богословия, и вместе с этим проявился довольно печальный уровень церковной образованности и культуры многих мирян и изрядного количества клира. И тут, словно кто-то специально подгадал — материализовалось новое издание одной из самых известных книг о судьбах русского зарубежного православия. Вероятно, это произошло, чтобы напомнить нам о том, что почти все сегодняшние вопросы о себе наша православная общественность уже задавала в 20-30-е и далее годы прошлого столетия.

Что на ликвидацию безграмотности в Советской России ушло целых 20 лет, известно каждому, кто не забыл курс школьного учебника истории. За этим хрестоматийным фактом скрывается такое состояние больших групп населения до и сразу после революции, которое давало наиболее полемически заостренным публицистам заявлять о диком состоянии с образованием в целых уездах. Оценки необразованности населения России к 1917 году могут разниться, но вряд ли кто-то сегодня поставит под сомнение, что именно массовая безграмотность была причиной того, что государственная программа ликбез приобрела статус первостепенной.

По понятным мотивам из нее были полностью исключены те ничтожно малые сведения, что содержали церковно-приходской, школьный и гимназический курсы Закона Божьего, и результатом которого было широко встречающееся обрядоверие. В результате многолетнего тотального насаждения марксизма возник парадоксальный феномен пещерно-научных представлений о Боге, Церкви, религиозной вере и т.п., когда остепененный кандидат или доктор наук без тени сомнений делал совершенно абсурдные публичные заявления, если дело касалось религиозных тем.

Мифологизированная быличка о вопросе Хрущева, видел ли Гагарин в космосе Бога, концентрированно выражает глубину духовного поглупения советского человека. Но и отставив в сторону выдумки, приходится признать, что в достижении цели религиозного оболванивания государственной идеологической машине удалось если не все, то очень многое: к моменту провозглашения Перестройки представления о православии у большинства населения сильно не дотягивали до среднестатистического дореволюционного крестьянина. Проще говоря, были преимущественно дикими.

О критическом или безразличном отношении к церкви и вопросам духовного ряда у русской молодежи, захваченной настроениями практического устройства жизни, в значительно степени еще и разочарованной и ожесточенной, писали многие авторы эмиграции первой волны. Но и отличия между тем периодом и нашим, каждый из которых получил звонкое определение «духовое возрождение», разительные. В эмиграции за дело возвращения молодым богатств русской культуры и православия взялись лучшие носители богословской, философской и гуманитарной подготовки, российская элита. К моменту возвращения в страну полноценных религиозных свобод на рубеже 80-х — 90-х гг. церковное сообщество было выбито основательнее всех прочих групп. Первыми надзорно-карающий каток подминал не только прямых и совестливых, но и самых образованных.

Сегодня, оглядываясь назад, хорошо видится, что то воодушевление, с каким общество встретило возвращение Церкви ее права на полноценную жизнь, первоначально коренилось преимущественно в интуитивном сочувствии населения к верующим за недавние притеснения. Отчасти, массовый интерес был обусловлен и недавней подзапретностью самой темы религиозной веры. Но вскоре нарастающий поток публикаций о новомучениках, открытие имен русских мыслителей и, главное, сама возможность знакомиться с Новым Заветом, первые шаги свободного воцерковления вызвали к жизни надежды многих на честное, громкое и понятное слово проповеди, на возвышение голоса Церкви, слова религиозной совести.

Царившему в то время всеобщему возбуждению от происходивших перемен, сочетавшееся с наивным ожиданием обществом стихийного самоочищения, самооздоровления, на какое-то время затянули туманом эмоций огромные бреши, возникшие в результате разрыва традиции религиозного воспитания. Лишь немногие тогда проницательно предупреждали, что опасности ущемлений и преследований сменила еще более опасная для Церкви угроза — нарастающая и всепроникающая мутная волна пошлости. Это был новый вызов, и он требовал полновесного ответа. Увы, ослабшее православие в очередной, но далеко не первый раз за последние столетия уклонилось от вопросов секулярной культуры, а церковное начальство сделало ставку на внутриорганизационное, дисциплинарно-бюрократическое укрепление, возведение храмовых комплексов, рукоположение и постриг по сути новообращенных. Однако, чем больше утверждались внешние признаки клерикального статуса и требований субординации, тем заметнее улетучивались настроения общей расположенности к Церкви и надежды на возвышение ее голоса.

Не сразу, крайне медленно и при том очень непросто, но для вдумчивых верующих становилось все яснее, что, во-первых, усвоение тысячелетней церковной культуры не дается запросто рывком, как не достигается это и одним волевым усилием. Во-вторых, что на почве торопливого неофитства, но непросвещенного вдумчивым отношением к церковному образованию и самообразованию, значительно быстрее плодов духовного просветления множатся полки догадливых сынов века. То есть, что сама по себе религиозность способна быть и темной, распространяя вокруг бациллы суеверия, нетерпимости, межконфессиональной агрессии и все той же откровенной дикости*. Наконец, отчетливо проступило, что самые лучшие, самые впечатляющие результаты когда-то начатого ликбеза, достигнутые к рубежу ХХ и XXI веков, — светская образованность, подтвержденная наивысочайшими научными чинами и званиями, не обеспечивает автоматического иммунитета ко всем вышеперечисленным и многим другим духовным болезням.

Сегодня, в ситуации карантинных ограничений и судорог эмоций, как это всегда бывает с пораженным инфекцией организмом, новая неожиданная нагрузка обострила наши церковные недуги. А еще она поставила под сомнение саму обоснованность использования нами привычного словосочетания о состоявшемся религиозном возрождении. Книга Николая Зёрнова свидетельствует, что как ни скромны результаты многолетней деятельности РСХД и тех, кто, так или иначе, был вовлечен в этот и другие проекты, а они, если приглядеться, действительно невелики в количественном исчислении участников и прочего, в духовном измерении они значительнее многого, что удалось сделать нам. Глубина назначенных им страданий, понесенных при том ими достойно, обеспечила предельную личную ответственность общественного состояния православной веры, это же расставило и необходимые приоритеты. Оказалось, что значительно важнее самых разнеможных, самых великолепных новых каскадов куполов и храмовых комплексов — настоящая совместная работа с молодежью, готовность вести с ней общий серьезный диалог о вере, понимая, что задачу внутреннего, а не декоративного «оцерковления нашей культуры» (В.В. Зеньковский) никто с нас не снимал. Что ответы на многие вопросы предстоит дать частью нам совместно с ними, а на большинство — уже им самим.

Конечно, с версией, изложенной Н.М. Зёрновым, можно спорить, вносить в нее новые акценты, тем более, что со времени выхода первого издания книги в 1957 г. душевными трудами Михаила Аксенова-Меерсона, Марины Бессоновой, Евгения Барабанова, Сергея Хоружего и некоторых других прихожан о. Александра Меня к сегодняшнему дню найдены и опубликованы тысячи тысяч страниц ранее неизвестных документов. Николай Михайлович Зёрнов, разумеется, не претендует на звание главного официального историографа Русского Зарубежья. В большом списке историков этой темы где-то рядом с его именем значатся имена Василия Васильевича Зеньковского, Владимира Сергеевича Варшавского, Марка Исаевича Раева, наших современников — Модеста Алексеевича Колерова, Владимира Исидоровича Кейдана и многих др. У каждого из этих авторов есть своя позиция и собственные оценки происходивших событий. Но вместе со всеми дискуссионными, а иногда наивными фрагментами в общем впечатляющем изложении книги Зёрнова, любому читателю ясно видно, что каждое слово в книге Николая Михайловича продиктовано глубоким исповедальным переживанием. Столь же несомненно, что очерченный им контур панорамы русской религиозной жизни первой половины ХХ века выполнен точными уверенными движениями духовного резца, направляемого не только автором незаурядным, но, прежде всего, свидетелем времени, осознающим себя верным сыном Церкви.

Еще несколько слов о факте переиздания книги Зёрнова издательством «SAM&SAM» и личными заботами его руководителя — С.С. Бычкова. Удержусь от многих, кстати, вполне подходящих случаю слов, но поскольку кто-то может счесть их слишком пафосными, ограничусь скромным утверждением: выход этой книги — событие большой значимости для всех нас, а труды Сергея Сергеевича — очередной, далеко не первый его крупный вклад в историческое дело воспитания нашей общей православной культуры.

Светлая память о Никите Алексеевиче Струве заслуживает упоминания, что российский читатель получил книгу Н.М. Зёрнова и его попечением, как, впрочем, и несчитанное множество других книг. Судьба подарила многим из нас радость встреч и бесед с этим внешне совсем некрупным человеком, большим подвижником русской культуры.

*Было бы несправедливым прочитывать это утверждение в качестве указания на духовные изъяны исключительно православного самосознания. Легко убедиться, не существует конфессий идеальных и абсолютно безгрешных. Стоит вспомнить, что в самом начале сотрудничества, еще до 1917 года, при первых попытках протестантов проповедовать среди русских православных студентов, деятели Всемирной студенческой христианской федерации могли давать в своих частных письмах характеристики самые критические и негативные. Так, например, в одном из писем к Д. Мотту барон П. Николаи написал следующее: «Наша трудность заключается уже не во внешних ограничениях, а в состоянии ума русских студентов и отсутствии помощников. Китайцы и японцы представляют собой девственную землю, на которой ничего нет, как плевелы, но русская земля, хотя и целина тоже для Евангелия, покрыта джунглями ложных понятий и неправильного учения. Все их самые фундаментальные представления о христианстве неверны или запутаны. Опять же, они не являются защитниками, и то, что мы впитали с детства, о личном Боге, ответственности перед ним, Божьем стандарте, начинающейся с внутренней реформы, спасении не делами, спасении Христом, — все это для них ново. (..) Для большинства из них религия — это религиозное чувство — не более того… Не будет слишком сильным утверждением, что настоящий Христос скрыт от них».

Будущее показало, что предубеждения и враждебность к Православию деятели WSCF и YMCA пусть не сразу, но все же смогли преодолеть, а некоторые из их числа приняли православное вероисповедание. В целом же Русское студенческое христианское движение, Свято-Сергиевский Православный Богословский Институт в Париже, Издательство YMCA-Press и многое другое состоялось в своем действительно крупном значении благодаря помощи этих протестантских ассоциаций.

Иллюстрация: Третий общий съезд РСХД Прибалтики в Пюхтицком монастыре (Эстония) в 1930 г.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: