Ахилла

Когда мы проживем жизнь, то поймем, что не было ни одной молитвы, которая не была бы услышана Богом.

Из проповеди отца Алексея

— Вы в курсе, что отец Алексей через неделю уезжает во Францию навсегда? — сообщил мне по телефону знакомый священник-иезуит. — Зайдите в монастырь попрощаться.

Отцу Алексею почти сто лет. Настал момент, когда за ним потребовался профессиональный уход, и теперь его переводят в специальный дом престарелых пастырей. Да, Россия теряет одного из самых легендарных католических священников. Собственно, он и жил здесь эти годы в качестве не столько священника, сколько легенды. А легенда никуда не исчезнет.

Отец Алексей — первый и единственный иностранный (!) священник-иезуит (!), являющийся офицером Советской Армии (!).

Отец Алексей — автор самой полной монографии в мире про великого русского писателя Фонвизина.

Отец Алексей — первый выпускник Грегорианского университета в Риме.

Отец Алексей — партизан в Бельгии, участник антифашистского подпольного движения.

Отец Алексей — доктор филологии в Сорбонне.

Отец Алексей — преподаватель в детском колледже иезуитов в Медоне.

Отец Алексей — учитель русского языка у французских космонавтов.

Отец Алексей — участник подпольной молитвенной группы в Москве.

Хватило бы на пять жизней, но все это — об одном человеке, словацком иезуите по имени Алоиз Стричек.

Собственно, он давно уже не называет себя Алоизом, и даже родной словацкий язык напрочь позабыл, большую часть жизни прожив во Франции.

На его веку сменилось, кажется, семь Римских Пап, почти с каждым из которых ему довелось встретиться лично.

— Иду я по Парижу, вдруг — откуда ни возьмись — Папа! Кажется, это был… Пий Двенадцатый… или нет, Одиннадцатый… Ну, в общем, я ему помахал.

И таких баек у него тьма тьмущая.

— …А я встретила во дворе французского писателя, — похвасталась моя девятилетняя дочка, вернувшись с прогулки по монастырскому дворику в съемочный павильон.

(Католическая киностудия «Кана» располагается при монастыре иезуитов, и мы с мужем как раз начали сотрудничать с отцом Войцехом и братом Дамианом, первыми ее энтузиастами.)

— Да ну, — не поверил Саша. — И на каком же языке вы разговаривали?

— На русском.

— Да это отец Алексей, — вмешался брат Дамиан.

— Он что, и правда французский писатель? — поинтересовались мы.

— Ну да, он написал книгу про Фонвизина.

— Интересную?

— Я не стал читать, скучно. Это для ученых — они такое любят.

— …Отец Алексей сегодня за трапезой восхищался твоей дочкой, — сообщил мне брат Дамиан на следующий день. — Говорит, до чего умную девочку встретил сегодня, интересно, чья такая? А я ему говорю: знаете ли вы, что мама этой девочки тоже умная: она победила в журналистском конкурсе и в награду получила очень дорогую ручку «Паркер»! И знаешь, что он мне ответил?

— ?..

— Это хорошо, сказал он: не знает ли она, где можно купить чернил для «Паркера», а то в моем «Паркере» закончились!

Мы посмеялись, и я пообещала разузнать про чернила.

***

Всякий раз, когда я заходила в монастырский двор, я натыкалась на старого дворника в кроличьей ушанке, который ломом колол мерзлый лед. Но я и предположить не могла, что это вовсе не дворник, а тот самый «французский писатель».

Как мне объяснили, отец Алексей сам выбрал себе такое «послушание» — очищать двор от льда и снега: и дело нужное, и для здоровья полезно. При ближайшем рассмотрении из типично «дворницкого» образа выбивались дорогие ботинки из качественной мягкой кожи, а также брюки со стрелками.

Позже я увидела его на Мессе, в монастырской часовне. Он был низеньким, словно высохшим, с венчиком седых редких волос на голове, с лицом в конопушках, с близоруким взглядом выцветших глаз и доброй улыбкой. Невероятно обаятельный старичок, классический Божий Одуванчик.

Недаром его регулярно приглашали в детский приют Санта-Клаусом. Как тут и был.

Меня поразил его выговор: русские слова своим старческим тенорком он произносил безупречно, но с какой-то вышедшей из употребления интонацией, которую можно разыскать только у эмигрантов или в старых фильмах, где играют МХАТовские актеры. Наверное, это и был настоящий русский язык времен Бунина, Чехова, Толстого…

Проповеди у него были короткими, но емкими и мудрыми. Некоторые я вспоминаю до сих пор, вместе с этой его чудной неуловимой интонацией.

Гардероб отца Алексея сохранил следы былого парижского шика. Его осеннее пальто в черно-белую клетку было стареньким, но очень добротным, и по сей день смотрелось дорого и респектабельно.

— К нему еще прилагалась шляпа из того же материала, но я ее потерял в Париже, — беспечно поясняет отец Алексей.

— Ничего себе — красиво жить не запретишь, — изумляемся мы.

— Одеваться — так одеваться, — назидательно говорит священник. — Мои парижские друзья перед каждым Рождеством возили меня в дорогой магазин и одевали с ног до головы. Это был их подарок к Рождеству.

— …Не забудьте поздравить отца Алексея с Днем Победы, — ежегодно напоминал брат Дамиан. — И не вздумайте поздравлять с Днем Победы отца Иосифа, — следом предупреждал он.

Отец Иосиф — это другой пожилой иезуит, родившийся в Германии.

— Ольга, будьте добры, поднимитесь ко мне в комнату и заберите торт, — просит меня отец Алексей, которого я встретила во дворе монастыря. — Мне ко Дню Победы подарили два, а у меня диабет. Один я отдал иезуитам, а второй унесите в киностудию.

***

— Надо бы сделать фильм про отца Алексея, — размышлял Дамиан. — Такой человек, такая судьба… Но как это все передать?..

Действительно, задача не из простых: человек-эпоха, судьба-детектив, однако на пленке что?

— А пусть отец Алексей сам о себе расскажет, — предложила я.

— Говорящая голова — это еще не фильм, — возразил Дамиан. — Нужен хороший «экшен», а что взять с пожилого человека.

Рассказчиком отец Алексей был весьма специфичным.

Когда он перечислял имена своих друзей и знакомых, слушатели просто рты открывали: Набоков, Марина Влади, Виктор Некрасов, вдова Бунина, мелькали знаменитые фамилии типа Волконских, Оболенских, а среди его соучеников по Грегорианскому университету некоторые успели прославиться, как мученики Церкви. Однако как мы ни просили рассказать о том или ином, у отца Алексея всякий раз выходило, примерно как с Папой: «Я его увидел… Я ему помахал…»

Ну просто какие-то «парижские кусочки»…

«Может, отец Алексей уже помнит не столько события, сколько свои рассказы о них? — закралось как-то мне в голову. — Ведь забыл же он словацкий».

— Вы знаете, что в комнате отца Алексея в Париже давал концерт сам Булат Окуджава?

— Это правда, отец Алексей? Расскажите!!

— Да, народу ко мне набилась тьма. Позже его в Москве спросили: что больше всего понравилось в Париже? Он ответил: концерт у отца Алексея! Мне потом передали его слова.

***

— Первая акция — отец Алексей чистит снег во дворе, — предложила я Дамиану, и мы вместе набросали съемочный план. — С этого вообще можно начать.

Отец Алексей поет романс «Весна вернется».

Отец Алексей поливает розы.

Отец Алексей ведет в семинарии урок латинского языка.

Отец Алексей курит трубку.

Отец Алексей достает с библиотечной полки книгу Бунина, подписанную лично ему Верой Николаевной Муромцевой, его приятельницей.

Отец Алексей идет по заснеженной улице.

Отец Алексей служит Мессу в часовне в алтайской деревне.

Отец Алексей принимает у себя французскую семейную пару.

Но как показать в фильме его героическое партизанское прошлое?

***

…Вторая мировая война застала молодого иезуита Алоиза Стричека в Бельгии, которую оккупировали немецкие фашисты.

Однако на территории этой страны действовали советские партизаны. Это была знаменитая партизанская бригада «За Родину». Они вели подрывную деятельность и помогали бежать советским военнопленным из местного концлагеря. В качестве связного партизаны привлекли молодого католического священника, который хорошо говорил на всех языках, в том числе и на русском (русский тот выучил в Грегорианском институте, где готовили пастырей для Восточной Европы).

— Я ездил на велосипеде, в черной сутане, и никому из немцев не могло прийти в голову, что я помогаю партизанам, собираю информацию, передаю сообщения.

Об этом в России в период «оттепели» даже вышла книга «За Родину», которую тут же перевели на разные языки. Примерно в таком духе:

«- Я этого батю перетяну в нашу веру, — сказал Охрименко. — Семь языков знает, чертяка!»

В нашей стране ее больше не достать, зато на книжной полке отца Алексея хранится бельгийское издание, с качественными черно-белыми фотографиями. Что ж, можно снять на камеру документы, фотографии, ксерокопии книжных страниц.

— Вот наша бригада, это командир, это мальчик, советский мальчик, которого мы спасли.

— А это кто? — тычу я в молодого человека в черной сутане, в пенсне, немного похожего на Чехова.

— А это я, — улыбается отец Алексей.

Он достает из ящика письменного стола истрепанную пожелтевшую справку, выданную ему командиром бригады, которая удостоверяет в том, что иезуит Алексей Стричек является связным офицером советской партизанской бригады «За Родину», — и печать с пятиконечной звездой, все, как полагается. (С ума сойти! По-моему, такая справка — единственная в мире.)

Дружба дружбой, тем не менее в Россию героического «товарища иезуита» не впустили.

В результате отец Алексей оказался в Париже, в качестве преподавателя у мальчиков, воспитанников колледжа иезуитов. Мальчики были русские, дети эмигрантов, поэтому католики весьма бережно относились к их православному происхождению.

— Я горжусь тем, что ни одного православного мальчика я не переманил в католицизм, — любил повторять отец Алексей. — Прозелитизм никогда не был моим любимым занятием.

Идеализированное преклонение перед православием отец Алексей пронес через всю жизнь, чему немало способствовало общение с русскими эмигрантами.

Так случилось, что его комната в Медонском монастыре стала центром эмигрантской тусовки.

— У меня камин, гости приносили мясо, жарили шашлыки, запивали вином, это было без конца, — вспоминает отец Алексей.

Среди его друзей и знакомых были известные писатели, артисты, кукольники. Звучали старинные цыганские романсы, русские народные песни, современные бардовские шансоны.

Попасть в Россию священник мечтал всю свою сознательную жизнь. Еще юношей он поступил во вновь открывшийся Грегорианский университет, где готовили священников для России, несмотря на то, что религиозная жизнь в стране на тот момент была полностью парализована. Теплилась надежда попасть в Советский Союз после войны, вместе с партизанской бригадой, однако ей не суждено было сбыться. Зато после того, как отец Алексей с блеском защитил в Сорбонне диссертацию по творчеству Фонвизина, его пригласили в страну в качестве ученого филолога. Парижанин оказался самым крупным специалистом по русскому автору.

— Фонвизин реформировал русский язык — не Новиков, не Ломоносов, а именно Фонвизин, — горячо доказывал отец Алексей при любом удобном случае, удивляя нас приверженностью к этому малоизвестному писателю, возможно, не до конца оцененному нами, неблагодарными потомками.

Параллельно отец Алексей основал в Москве христианский кружок.

Единомышленники из числа филологической интеллигенции тайно собирались на квартире, чтобы вместе читать и обсуждать Библию вместе со священником. Донес, как водится, один из своих… В результате отец Алексей надолго потерял допуск в Советский Союз.

Но вот началась перестройка. При первой же возможности священник прибыл в Москву, где тут же получил приглашение преподавать в Новосибирской семинарии. Так сбылась его мечта…

— Отец Алексей, а вы любите Россию? — это был самый частый вопрос, который ему здесь задавали.

(Полвека прожить в Париже — и переселиться в эту слякоть… — удивлялись наши.)

— Безнравственно жить в стране, если ты ее не любишь, когда ты можешь избрать себе место жительства, — с пафосом отвечал отец Алексей тем, кто по сути лишен был права выбора.

Я заметила, что при большом скоплении публики отец Алексей просто великолепен в роли шоумена, заставляя остальных то и дело покатываться со смеху. Как в фильме передать обаяние личности старенького священника?

— Надо устроить во дворе шашлыки и пригласить семинаристов, — предложил Дамиан. — А Филипп пусть снимает все подряд.

Под воздействием красного вина отец Алексей вошел в нужную кондицию: он пел то украинские песни, то цыганские романсы, острил, рассказывал анекдоты, говорил на всех языках, которых еще не забыл, причем мастерски пародировал типичного носителя языка — агрессивного немца, «лающего» команды, чопорного англичанина с «мертвой», неподвижной верхней губой, оживленно гримасничающего француза.

— Да, он забыл больше языков, чем мы выучим за всю жизнь, — шутили семинаристы.

Комната отца Алексея была невероятно интересной, как лавка Алладина.

В ней витал аромат дорогого трубочного табака — отец Алексей курил трубку, и на столе лежал целый набор разных трубок, у каждой своя история. На стенах соседствовали подаренные парижские акварели — какой-нибудь залитый дождем дворик — и сибирские заснеженные пейзажи на березовой коре. Среди кучи книг на стеллаже велик шанс нарваться на какое-нибудь антикварное издание с буквой «ять», да еще подписанное автором.

А вот и дореволюционное издание Бунина:

«Дорогому отцу Алексею от Веры» — и подпись «Муромцева», вдова великого русского писателя (!).

Ничего себе.

Постепенно мы набирали достаточное количество съемочных планов.

По счастью, отца Алексея на месяц пригласили в Тальменку, заменить настоятеля в отпуске, и наша съемочная группа отправилась за ним.

Отец Алексей за околицей.

Отец Алексей на фоне подсолнухов.

Отец Алексей служит Мессу в сельской часовне.

Отец Алексей в окружении деревенских жителей.

Отец Алексей в деревянной избе вспоминает свою жизнь.

Все, можно монтировать. А казалось, снимать нечего!

Я сразу поняла, какую музыку подложу, — пусть это будут песни Окуджавы! Тем более что тенорок отца Алексея немного похож на голос известного барда.

…Ни один из моих фильмов не дорог мне так сильно, как этот.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: