Ахилла

Надежда А.

Каждый раз, натыкаясь на историю детей неофитов в духе девочки Маши, которая развивалась по сценарию «родители начали ходить в церковь и стали воцерковлять меня», я внутренне вздрагиваю и понимаю, что сейчас наверняка увижу историю разломанной на куски души человека.

Вздрагиваю я потому, что подобная история произошла в моей семье, и результатом ее стал мой диагноз — посттравматическое стрессовой расстройство (ПТСР), который у военных называется «афганский синдром». В мирной жизни он случается с человеком, столкнувшимся с тем уровнем страха и чувства беспомощности, который психика не в состоянии обработать.

Текст автора читает Ксения Волянская:

Мне повезло: когда моя мать начала ходить в церковь, у меня уже начинался подростковый период и базовые основы моей личности были заложены во вполне традиционной семье ученых. Кроме того, мне сильно повезло в том, что в роду моего отца религия имела глубокие корни, которые остались нетронуты советским периодом, благодаря чему мне передалась интуитивная уверенность в том, что здоровая вера должна укреплять, а не разрушать человека. Два этих фактора, а также системная работа с талантливым психологом помогли мне выжить, когда меня, уже взрослого человека, по полной накрыло духовным кризисом и последствиями опыта подростковых лет. Мне удалось добиться ремиссии в ПТСР, собрать свою душу и личность из тех руин, которые остались после воцерковления и взросления эпохи девяностых.

Почти вся история моего отрочества — это сопротивление тому нездоровому пониманию связи с Богом и путей к нему, которое хлынуло в мою жизнь с уходом матери в церковь.

Все началось, когда мне было 12 лет: мой отец умер, а мать с головой окунулась в религию. С тех пор я осталась, по сути, без родителей. Моя мама жива до сих пор, но ее родительская роль так сильно изменилась с воцерковлением, что удар по мне получился, как будто я осталась сиротой.

В церковь люди часто обращаются в момент тяжелых жизненных испытаний и кризисов. В случае моей матери, это была депрессия на фоне смерти мужа, резкого снижения уровня доходов и статуса, развала науки, экономики и идеологии в масштабах страны. Ей требовалась духовная помощь и психологическая поддержка. Но вместо этого она получила классического «строгого батюшку» в качестве духовного отца, а с ним и уверенность в непосильной тяжести своих грехов, бездонное чувство вины, самоуничижение и пожирающий душу страх, именуемый почему-то Божьим. Ее любовь к Богу до сих пор больше похожа на «стокгольмский синдром» заложника.

Так как матери было плохо, а помочь оказалось некому, она начала агрессивно спасать всех вокруг себя. И чем страшнее и тяжелее было ей, тем сильнее она «спасала» людей вокруг, хотя в тот момент не могла помочь даже самой себе. Ей казалось, что кругом все тонут. Она не научилась плавать сама, но бросалась к плавающим людям, барахталась, захлебывалась, висла на них и пыталась всех тащить в сторону берега с табличкой «спасение тут», на котором она сама никогда не была.

Нужно ли подробно рассказывать, как сильно это отразилось на моей жизни? Тут все шло по очень узнаваемому сценарию: на меня навешивались чувства вины, стыда и призывы каяться, молиться, поститься, спасаться. Попытки лечить меня святой водой, маслицем, целебными тапочками с мощей святых. В нашем доме стало так много некротической темы, что я, которая хотела жить, задыхалась. Я ходила в воскресную школу, где было невыносимо скучно и непонятно.

В одно лето мама отправила меня в православный (по сути — трудовой) лагерь в монастыре. Нашу группу подростков повез туда человек, который проявлял повышенный интерес к юным девушкам. Это была открытая информация, почему-то все вокруг знали, и говорилось, что «он борется со своим соблазном». Доподлинно не знаю, насколько он преуспел в своей борьбе, но спиртом от простуды он растирал тела девушек собственноручно и очень вдохновенно.

Там же меня учили плавать, сбрасывая на глубину озера с причала, — так себе по эффективности метод, надо признать, а со страхом глубины я работаю до сих пор.

Я очень старалась быть хорошей девочкой, соответствовать новой версии своей мамы и снова найти ее любовь, но чем больше я старалась, тем выше поднималась планка требований. И очень скоро я запротестовала так, как умеют протестовать подростки: перестала учиться в школе, уходила из дома, стала вращаться в компаниях с наркотиками и алкоголем. В 14 лет у меня была попытка суицида, чтобы хоть как-то обратить внимание матери на то, как мне больно, плохо и как мне нужна помощь. После нее мне стало еще хуже — усилилось чувство вины за то, что я подталкиваю мать в могилу, она страдает только из-за меня и моего плохого поведения.

Я прошла подростковую депрессию, и у меня были все шансы не дожить до последнего звонка и выпускного. Помогли мне выйти из кризиса пара школьных учителей, которые просто увидели в бунтующем малоприятном и грубом подростке страдающую душу и дали понять, что им не все равно и они готовы за меня побороться. И окончательно я сделала выбор в пользу жизни, влюбившись в парня самой обычной подростковой любовью.

После школы я пошла работать, с третьей попытки поступила в лучший вуз страны и окончила его с красным дипломом, стала востребованным специалистом, вышла замуж за хорошего человека. Но в середине жизни травматичный опыт все-таки взял свое, мне пришлось к нему вернуться и собирать свою разбитую душу по частям, лечить полученные ожоги на этой войне за себя. Сложный, страшный, болезненный, но очень красивый и сильный процесс.

А маленькой православной Маше хочется сказать, что она не просто не плохая, а, судя по ее письму, просто прекрасна. И пожелать ей собрать свою душу из руин, увидеть ее целостность, красоту и силу. А также пожелать вспомнить, что она создана ни много ни мало, но «по образу и подобию»… Духовные кризисы на то и даются, чтобы сбросить с себя навязанную роль правильного и удобного человека, становиться настоящим собой, иметь выбор. Маша, милая, ты этого достойна, не сомневайся.

Читайте также:

• Почему никто не сказал маленькой православной Маше, что она не плохая?..

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: