Ахилла

В Крым пришла осень. Игрушечный замок-башня Ласточкино Гнездо белеет на фоне потемневшего моря с пологими крупными валами, а небо еще бледно-голубое, с лета выцветшее. У входа в замок какие-то контейнеры, самосвал подъезжает, мужики в шортах лениво расхаживают — ремонт! Сказка и проза! Дальний белый теплоходик исправно вспенивает каждый вал, тыкаясь в него носом. Ветер! И здесь наверху трепещет ветка акации и лоскут бумаги, оторвавшийся от контейнера… Мне кажется, я вдыхаю сухой кипарисово-хвойный запах и запах цементной пыли от стройки, хотя я в своей комнате в Москве, а вижу на экране происходящее там, в Крыму, через вебкамеру именно сейчас, сию минуту.

Когда был я там? Боже мой! Столько лет назад, а точнее 46 или 47 — почти полвека! Студент-медик на летних каникулах. Август… Нет, то был не я, а совсем другой человек… С такими же, как и я, студентами проводил время. С другом Валерой из энергетического института, длинным, худым и скуластым, похожим на Максима Горького.

У подножия гигантской скалы с коронованной зубцами башней-дворцом из сказки — пляж с зеленоватой бухтой, лодочная станция.

Идея возникла сразу — взять лодку, чтобы посмотреть на эту красоту с моря. Мы оплатили два часа прогулки, оставили в залог паспорта, что было обычным в то простецкое время, и нам выдали весла.

Скоро нас приняла зеленая зыбь бухты. Замок над нами со своей зубчатой короной на самом краю огромной скалы, над обрывом, казался то ли падающим, то ли взлетающим. Море за бухтой стало ярко-синим с мелкой штилевой волной. И как только мы подплыли под замок, сразу — открытие! — в скале обнаружился естественный грот. Ввели в него лодку. Зеленая вода в гроте суетливо плескалась, на коричнево-золотистых готически сходящихся вверху мокрых стенах весело танцевали ее блики. Однако, едва мы прошли еще на лодку вперед, как, к нашему разочарованию, уткнулись в тупик. Вышли в море, а рядом еще один грот! Но он оказался маленьким, едва лодка могла в нем поместиться — сия квартира однокомнатная.

Теперь в открытое море! Лодка двигалась легко, и скоро мы очутились в километре-полутора от берега, сместившись на запад от Гнезда.

— Может, искупнемся? — предлагаю Валере.

— Ты давай, а я не хочу.

Я вылез, плюхнулся, проплыл метров десять и остановился. Вода была настолько прозрачной, что, стоя в ней, я четко видел каждый палец на ногах, а ниже сгущалось густое, синее… Приятно щекотало сознание, что под тобой сотни метров синей бездны, казалось, что чувствуешь родственность со стихией. Проплыл еще немного и повернул к лодке со скучающим на веслах Валерой. Я плыл обычным брассом, но, странное дело, лодка не приближалась, будто какая-то неведомая сила оттесняла меня. Перешел на кроль, но лодка придвинулась еле-еле.

— Слушай, — остановился я, — здесь какое-то течение, что ли…

— А, — сказал Валера, — ну я тогда поплыл обратно…

— Значит, друга утопишь?

— Ага, — согласился Валера, берясь за весла, я перешел на кроль, и лодка стала приближаться.

Наконец вполз в лодку.

Мы огляделись на приметы берега и обнаружили, что находимся сильно западнее Гнезда. Валера работал веслами, но минут через десять я отметил по скале на берегу, что мы не двинулись с места.

— Дай погребу! — заявил я. — Мы на месте стоим!

Поменялись местами.

— Слабак! Тебе надо на значок ГТО сдавать, — взялся я за весла.

— Ты греби-греби, — помахал рукой Валера и зевнул, — а я подремлю, меня море усыпляет, видно, много брома…

Я и в самом деле был уверен в себе: руки у меня были толще и мускулистее, чем у Валеры.

Через десять-пятнадцать минут моей работы я увидел, что мы также нисколько не продвинулись относительно скалы, ориентира на берегу.

— Валер, елки-моталки, чо-то стоим!

Про морские течения я только в книжках читал… Морское течение — это река в море, только без берегов, на глаз его никак не обнаружить — всюду, куда ни глянь, штилевое море с мелкой, детской волной.

Мы и не знали, что попали в береговое течение, которое шло от Турции вдоль берегов Кавказа, вдоль Крыма и поворачивало в открытое море где-то у мыса Ай Тодор, и у берегов Анатолии замыкало гигантское колесо.

Уже мелькали мысли о нашей печальной участи. Придется плыть по течению, срезая к берегу, высадиться западнее Гнезда и посуху, с позором флотоводцев, потерявших корабль, явиться на лодочную станцию…

— Давай вместе попробуем!

Мы сели рядышком: Валера взял правое весло, я — левое и… рванули! С радостью увидел, что скала на берегу стала нехотя отдаляться. Мы гребли, не переставая, минут тридцать, не давая себе отдыха, и вдруг увидели, что Гнездо стало быстро приближаться: лодка вырвалась из объятий морского течения!

Мы были горды собой, получая на станции паспорта, горды свежими красными мозолями на ладонях.

А теперь вверх, в Гнездо! Праздновать!

Поднялись по склону и подошли к сказочному замку, однако нас ожидало небольшое разочарование. Над входом в сказку висела табличка: «ОБСЛУЖИВАЮТСЯ ТОЛЬКО ИНОСТРАНЦЫ!» Впрочем, мы даже не слишком расстроились, ведь мы уже тогда отделили себя от государства, изо всех сил навязывающего очень несимпатичные представления о красоте, добре и правде. Благо, между стенами Гнезда и перилами с балясинами стояли легкие столики, где советским гражданам дозволялось пить красное кабернэ. Мы взяли по стакану, и я почувствовал, что в такой момент надо что-то сказать: «Так выпьем же за то, чтобы наша дружба была так же высока, как эта скала!» — сказал я, тут же почувствовав глупую пафосность этих слов, но других в тот миг не нашел. Мы не завидовали тем, кто сидел в ресторане Гнезда. Нас овевал солоноватый свежий ветер, нас радовало красное вино с кислинкой, перед нами были распахнуты горы и море, истинные красота, добро и правда, даруемые любому.

Прошли годы, десятилетия, наши пути разошлись, не удалось удержать дружбу, и в этом повинен я… и снова, и снова я со стыдом вспоминал свой глупый восточный пафос!

Когда молод, все, кажется, можно изменить, исправить, заново перекроить! Но приходит миг, и упираешься в глухую стену, и хоть кричи, хоть кулаки разбей… и лишь тогда понимаешь это страшное слово — НИКОГДА! Тогда и жить не хочется, и гордости нет, живешь со снятой кожей, без ощущения себя, с внутренней пустотой, реальна одна боль от каждого движения, от каждого слова, спасителен только сон… Но надо терпеть — медленно, медленно нарастает новая кожа, медленно наполняется пустота, и ты становишься другим по молекулярному составу, по ощущениям, по убеждениям, по любимым книгам… И не одну такую жизнь порой надо прожить, чтобы постигнуть главное: все — Тайна, и в удивлении этим миром — Счастье!

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: