Ахилла

Продолжение, предыдущие части тут.

Глава 6. Священник

В храме Бориса и Глеба заканчивалась воскресная служба. Тихая, летняя, храм был полупустой — многие разъехались по деревням и дачам, кто-то просто потерял интерес к воскресным службам. Отец Григорий, молодой священник, заканчивал ее один. В начале дня была еще какая-то надежда, что придет больше людей, чем обычно летом — все же день святого князя Владимира, отца святых Бориса и Глеба, в честь которых и назван храм. В конце концов, день Крещения Руси. Но людей было даже меньше, чем обычно. Поэтому вместе с дьяконом, отцом Валентином, он быстро прочитал все записки, выложенные на молебен, освятил воду и, благословив свою паству, ушел в алтарь переодеваться.

— Ну что, батюшка, с Крещением Руси тебя, — отец Валентин уже переоделся, спрятал хвостик волос под воротник и накинул черный пиджак.

— Что, снова на заработки? — улыбнулся отец Григорий. — Не надоело еще?

— Надоело-не-надоело, деньги. А ты? Ты что же, все-таки решил пойти на митинг?

Отец Григорий помрачнел.

— Решил. Ты же знаешь, мы говорили.

Отец Валентин был единственный, с кем отец Григорий обсуждал эту тему всерьез. Дьякон отговаривал молодого священника, говорил, что не дело это — церкви лезть в политику, что митингом ничего не исправить.

— Я и сам против этой пенсионной реформы, она, конечно, обдираловка. Своровали весь пенсионный фонд, поняли, что нечем пенсию платить, и, вместо того чтобы найти виноватых, отыгрались на пенсионерах, — не раз говорил он на службах, — но кто мы с тобой такие? Что можем сделать? Митинг твой только карьеру тебе убьет. Узнает архиерей, сошлет в глухую деревню. И что? Будешь там без зарплаты и без пенсии.

Отец Григорий только отмахивался. Говорил что-то про гражданский долг.

— Они не у меня, они у моих прихожан воруют, понимаешь? А если не священник должен защитить свою паству, то кто?

Но это только с дьяконом отец Григорий так откровенничал. Настоятель, отец Валерий, и знать не знал о планах молодого священника. Отец Роман краем уха слышал, посмеивался над юношей. «Я-то тоже в твои годы горячий был, энергичный. Знаешь, как мы в семинарии спорили… Ох… А сейчас проще отношусь. Меньше знаешь, крепче спишь, знаешь? Мне Путин не указ. Что мне эта пенсия? Наши бабушки — наша будущая пенсия». Только дьякон и переживал искренне.

— Давай, с Богом тогда, раз решил, — отец Валентин пожал руку отцу Григорию. — Будь я священник, а ты дьякон — не благословил бы на это дело. Но тут обратная ситуация, так что тебе решать.

Отец Григорий только кивнул, провожая дьякона.

В этот воскресный жаркий и ясный день к площади Куйбышева стекались люди. На самом деле организаторы митинга ожидали большего ажиотажа, казалось, что если уж эта тема, поднятие пенсионного возраста, не поднимет народ, то его уже ничего не поднимет. К часу дня, к началу митинга, на площади было около тысячи, максимум двух тысяч человек. Не мало, конечно, но и не много. Издалека казалось, что омоновцев, охраняющих это мероприятие, было чуть ли не больше. Возможно, народ еще подтягивался, через час будет побольше. Но так или иначе было ясно — страх, пассивная инертность и ощущение безысходности в гражданах Самары преобладали над желанием бороться за свои права.

Первые полчаса народ шумел, раздавались отдельные выкрики, иногда голоса объединялись, озвучивая что-то типа «Путин вор» или «верните пенсию», иногда разделялись. Но выглядело все очень хаотично. Затем на импровизированную сцену пригласили первого выступающего. Пожилой мужчина рассказывал, что не успел уйти на пенсию, опоздал от реформы всего на три года. Жаловался, что работать становится труднее, ждал пенсии как единственной надежды и что теперь придется, скорее всего, просто уходить с работы, потому что сил продолжать уже нет. Народ вяло аплодировал, снова скандировал: «Воры, верните пенсию». Затем ведущий объявил отца Григория.

— А сейчас на этой сцене выступит необычный для подобных мероприятий человек. Православный священник, который служит в кафедральном соборе в честь Бориса и Глеба, который возле ТЦ «Самара». Давайте послушаем. Отец Григорий, просим! Поднимайтесь на помост.

Раздался общий гул, то ли удивления, то ли неодобрения. На помост никто не поднимался. Минуту стояла тишина, ведущий вглядывался в толпу, ища глазами священника, но найти не мог.

— Струсил! — раздался отдельный крик из толпы.

— Церковь с государством заодно! — выкрикнул еще кто-то.

Ведущий подождал еще полминуты и снова придвинулся к микрофону.

— Ну что, очень жаль. Похоже, отец Григорий не смог к нам прийти. Давайте пригласим на эту сцену тогда…

— Я тут! — на сцену по ступенькам, тяжело дыша, поднималась фигура в черной рясе. — Я тут! Иду. Простите, что опоздал. Ходил причащать больную бабушку. И вот из храма бегом бежал. Чтобы успеть. Слава Богу, успел!

— Ничего-ничего! Очень рады, — улыбнулся ведущий, а затем в микрофон еще раз представил выступающего: — Отец Григорий, православный священник.

Священник придвинулся к микрофону и замер. За ним внимательно следили тысячи глаз. А судя по поднятым телефонам, его речь очень скоро появится и в интернете.

— Вы знаете… — начал отец Григорий. Дыхание вернулось, а вместе с ним вернулась и уверенность. — Я православный священник, это точно. Странно, так сложилось, что священники не ходят на митинги. Я разговаривал со знакомыми батюшками. Спрашивал. Много кто что говорит. Церковь, например, вне политики. Кажется, звучит логично. Церковь не вмешивается в политику. С одной стороны, этот батюшка прав. Да, я не пытаюсь стать депутатом или президентом, я священник. Но разве то, что мы здесь с вами собрались, это политика?

Вы знаете, как переводится слово «митинг»? Оно переводится всего лишь как собрание. В православии есть очень важный термин, правда, совершенно забытый современными людьми, даже православными. «Соборность». То, что нас заставляют забыть. Христианство, особенно православное, это соборность. Единение. В каждом храме обязательно должен быть приход, прихожане. А сейчас все больше захожане появляются, свечки поставить и убежать. Мне кажется, для русского человека соборность очень важна, всегда была. Не может русский человек быть один. Если свадьба — один стол для всех во дворе, если похороны — так всем селом. До храма с гробом и на кладбище.

Есть такая старинная поговорка времен Римской империи — разделяй и властвуй. Так вот на русского человека эта поговорка никогда не действовала. В те тяжелые времена, когда русских пытались разделить, натравить друг на друга, появлялись новые социальные группы, возникали самые страшные, самые кровавые бунты. Степан Разин, Емельян Пугачев, даже революция семнадцатого года. Это, мне кажется, острая реакция на то, что кто-то пытается уничтожить русскую соборность, русскую идентичность. И уж тем более нет ничего страшнее, когда это пытаются сделать священники и первосвященники Церкви Христовой. Тогда, в семнадцатом году, священники встали и поддержали государство, вместо того, чтобы поддержать народ, собрать под свое крыло, объединить разорвавшееся на партии и группы общество. Мы вне политики, говорили они, мы не поддерживаем никакую власть. А сами поддерживали империю. Или отдельных белогвардейских генералов. И поплатились. Люди, ищущие соборности, нашли ее в другом, не в Церкви Христовой.

Слово «соборность» не переводится на другие языки. Но если бы я пытался объяснить англичанину слово соборность, я бы назвал ее «митинг». Конечно, с оговорками, добавив слова «черч» и «ортодокс», но именно это слово.

К чему я веду? А к тому, что наше собрание с вами, наше общение, наша мольба, требования, если хотите, это не политика. Это жизнь. Повышение цен на бензин — это политика? С одной стороны, да. Но с другой стороны, я не смогу заправить машину, я не смогу доехать и причастить больного. А низкие пенсии? Это политика? Конечно! Но только когда бабушка не может купит себе чего-то вкусного, не может позволить себе мясо, творог или сметану, — это разве политика?

Ну и то, ради чего мы здесь собрались. То, что нас сюда привело. Повышение пенсионного возраста. Это разве политика? Жизнь людей делают хуже. Ущемляют христиан. Православных христиан. Бабушек, дедушек. Если с этой точки зрения смотреть на слова моего знакомого священника — мол, церковь отделена от государства, — тогда получается, что мы должны защитить нашу Церковь. Наших бабушек и дедушек.

Просто вот на секунду представьте: государство решило брать налог с каждой свечки, купленной в церкви. Пятьдесят копеек со свечки. Не очень-то дорого. Но как возмутятся архиереи, как возмутятся настоятели. «Как же так! — скажут они. — Где это видано! Церковь отделена от государства! Мы вам ничего не должны!» Так почему же должны пенсионеры?

И я понял. Понял. Церковь, эти священники, архиереи, они забыли про соборность. Церковь в христианстве — это не красивые соборы, это не свечки. Церковь — это люди. Эти самые бабушки, каждый христианин, причастившийся в храме, — он уже Церковь. А наши священники и архиереи забыли об этом. Когда государство обирает часть церкви, обманывает, остальная часть Церкви не должна молчать. Церковь — это целый организм. И разве может быть все хорошо с ногой или головой, когда отрезают руку? Нет, конечно, мучается весь организм. Когда воруют у пенсионеров — воруют у Церкви. И раз архиереи не замечают этого, они считают, что все происходящее нормально, получается, это они — не Церковь, это они отошли от всей полноты Церкви.

Разве может христианин терпеть ложь? Разве возможно, чтобы те, кто несет Истину, постоянно находились во лжи? Нет конечно! Бог в правде. А значит недолго им осталось. И очень, очень жаль, что они пошли по такому грязному пути — пути накопления богатств за счет нищающих членов Церкви.

Все эти иерархи, продавшие свою совесть, постоянно говорят, что для Церкви наступили золотые времена, что никаких гонений нет, что Церковь процветает. Но опять — эти слова всего лишь следы их ереси. Церковь, часть церкви — пенсионеров — обворовывают, гонят. Для многих пенсионеров остаться без пенсии значит остаться без средств к существованию. Так как же нет гонений? Гонения на христиан во все века были только потому, что те смело стояли в Истине, не отходили от нее. Всем христианам первых веков предлагали — всего лишь поклонись императору как богу, даже можешь не отрекаться от Христа, просто поклонись, и будешь жить. Но христиане шли на смерть, лишь бы сохранить Истину. И только благодаря им Церковь выжила тогда, сохранила свои знания, полноту Истины.

Все эти уголовные дела за якобы оскорбление чувств верующих, на самом деле совсем не об этом. На самом деле это — гонение на настоящую церковь. Заводят дела не на тех, кто критикует Христа, а на тех, кто критикует власть — как светскую, так и церковную. Страдают те, кто борется за правду. Разве это не гонения?

Вот сейчас на меня за то, что я здесь говорю правду, говорю с вами о Христе, о Церкви, начнутся гонения. Уже начались. Может быть, меня даже посадят по какому-нибудь придуманному делу. И я хорошо это понимал, когда всходил на помост. Я сюда шел как на собственную казнь. Я уже почти готов был к тому, чтобы совсем отказаться от этого митинга. Думал промолчать. Но не смог. Истина для меня дороже. Христос для меня дороже. Каждый член церкви. Каждая обиженная бабушка. Я не просто священник. Я гражданин нашей страны. И я хочу объявить во всеуслышание — Церковь против пенсионной реформы. Церковь против того, чтобы обижали православных христиан. Даже если я один говорю от имени Церкви, на самом деле меня незримо поддерживают все ее члены. Спасибо.

Несколько секунд царила тишина. Затем раздались отдельные аплодисменты. «Церковь — воры!» — выкрик. Но такой, тихий, невнятный. И его никто не поддержал. Вместо этого аплодисменты усилились. Отец Григорий как в тумане спустился назад в толпу. Кто-то пожимал ему руку, кто-то благодарил. Но реальность плыла перед глазами. Из мыслей была только Иисусова молитва, повторяемая раз за разом: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя».

Священник плохо помнил, как добрался до дома, как открыл дверь. Жена с сыном уехала к родителям еще вчера, пообещав, что если Григорий исполнит свое обещание, если все же пойдет на этот проклятый митинг — не вернутся больше никогда. Конечно, пугала. Скорее всего, этого не будет. Подуется-подуется и вернется. Ну, по крайней мере отец Григорий на это надеялся.

Не раздеваясь, он встал на колени возле иконостаса и принялся читать Псалтырь. Молитва успокаивала, собирала мысли в единую струю. Неожиданно к батюшке пришло стойкое ощущение, что он сделал все правильно. Что по-другому просто не смог бы, поступить по-другому означало бы предать Христа, предать свои идеалы. С этой светлой мыслью отец Григорий, прямо в подряснике, прилег на диван и задремал.

Продолжение следует

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: