Ахилла

Продолжение, предыдущие части тут.

Глава 10. Дьякон

Отец Валентин не выдержал и разрыдался. Дьякон уже собирался на вечернюю службу, когда раздался звонок от Евгения Александровича, его руководителя, хозяина такси «В Самаре ПоВезет». Отец Валентин почти сутки ждал этого звонка, боялся его, обдумывал, что скажет в ответ, подбирал доводы, но разговор вышел коротким и выбил мощным хуком из него последние надежды.

— Валь, это край, ты понимаешь. Ничего уже не поделаешь, ты уволен. Не обижайся, к этому давно шло.

И все. Три предложения, но острее гильотины. Свист, щелчок. Голова с плеч. После этих слов отца дьякона и прорвало. Он плакал, как в далеком детстве, искренне, сотрясаясь от рыданий, в голос, руками обхватив колени, завалившись на диван и завывая, уткнувшись лицом в подушку. Ткань подрясника задралась, оголив худенькие волосатые ноги в серых носках. Смотреть со стороны на эту картину было одновременно больно и смешно. Нелепо, правда? Священнослужитель — и унывает, разве так бывает? Бывает, конечно. И хорошо, что никто со стороны этого не видел.

Иногда, когда долго переживаешь о чем-то, грустишь, очень важно вот так сорваться и выплакаться. Через несколько минут лицо краснеет, вместе со слезами начинают течь и сопли, но на душе, где-то глубоко внутри, становится спокойнее. Вроде бы проблема не решена, вроде бы ничего не случилось. Но вдруг наступает утешение. Отец Валентин верил, что это доброе сердце Иисуса. Он, будучи на Небесах, чувствует эту боль, будто она Его личная. Вместо того чтобы заниматься своими делами, Он спускается и гладит плачущего по голове. И с приходом Бога становится тихо-тихо. Спокойно и уютно. Будто пришла мама, поцеловала в щеку и натянула одеяло до самого подбородка. Спи, родной, все будет хорошо. Хорошо, конечно, не будет. Но спокойнее становится.

Конечно, таких плакунов по всему миру очень много, и ко всем Иисус не успеет чисто физически. Но и без утешения никто не остается. Если не может сам Иисус — успокаивает какого-нибудь Хосе в Мехико, — к тебе приходят Его заместители. Может быть, Сама Богородица. Или кто из ангелов. Может, кто-то из святых. Именно для этого, так думалось отцу дьякону, существовали национальные святые. В России ли просиявшие, в Испании ли. Они-то уж точно ближе к своим сородичам. Иисус, когда Сам не может, передает задание Богородице, Та, будучи практичной и так же, как и Христос, очень человеколюбивой, передает данные дальше, Собору Мировых Святых. Во главе, скорее всего, апостолы. Павел, Петр и Иоанн. А они уже, видя страну и язык, откуда пришел запрос, отправляют туда какого-то местного святого. Поэтому, возможно, успокоил отца Валентина вовсе не Христос, а Сергий Радонежский или Варлаам Хутынский. Но имеет ли это значение? Главное результат. Спустя девять минут мужчина сидел в тихой прострации и созерцал свои воспоминания.

Все началось накануне, в пятницу, 16 августа. Отец Валентин решил «бомбануть» — после службы проехаться на такси и заработать хоть немного денег. VIP-гостей не было, поэтому поехал по обычному маршруту. И надо же было именно в такой день, после обычной будничной службы, после потребления в храме Тела и Крови Христовых, он протаранил задницу Шевроле Орландо. Да не просто Шевроле, а Шевроле какого-то долбаного депутата Самарской думы.

— Ты что, урод бородатый, думаешь, самый умный? Я тебе, матерное слово, вырву матерное слово.

Через слово. Отец Валентин стоял, смотрел в широкие зрачки узких глаз и считал — мат, словно стежки, выскальзывал после каждого произнесенного слова. Наверное, бывший военный. По своим VIP-поездкам отец Валентин научился различать государственных мужей. Из интеллигенции — матерное слово одно на два предложения и в тему, осмысленно. Бывшие советские парторги — в каждом предложении, но тоже осмысленно. И лишь представители советско-российских силовых структур матерились стабильно, без смысла и времени.

Отец дьякон старался не влезать в агрессивную тираду служителя государства. Но это, похоже, только раззадоривало слугу народа.

— Ты, матерное слово, что думаешь, бороду отрастил, гнида, значит, матерное слово, можешь авторитетных людей на поток ставить? Матерное слово тебе в матерное слово. Матерное слово.

— Давай ГАИ вызовем, — предложил отец Валентин, пытаясь хоть как-то остановить льющийся поток злословия.

— Какой к чертям собачьим ГАИ? Уже сто лет как ГИБДД, матерное слово башка твоя. Матерное слово. Иди, вызывай. Только знай — у меня там есть связи, матерное слово. И тебе только хуже будет. Скидываешь мне соточку и расходимся.

— Рублей? — дьякон не мыслил другими категориями. Соточка — значит сто рублей. Что еще может значить эта фраза? Но госслужащего это взбесило еще больше.

— Сто рублей? Матерное слово. Сто, матерное слово, рублей? Матерное слово, сто, матерное слово, рублей? Да ты матерное слово.

И действительно. Вместо обычных сотрудников ГИБДД приехал полковник. И первым делом пожал руку депутату. Тут же случилось чудо для сотрудников государственных структур. Оказалось, что от отца Валентина пахнет спиртом. Он же служил, потребил остатки причастия, как всегда. Простые блюстители безопасности дорожного движения были на стороне дьякона, они закрывали глаза на такую мелочь, что Священное Причастие — это вино с четырнадцатью процентами спирта. Причастие же, что тут поделаешь. Самые наглые брали тысячу рублей, другие просто просили помолиться за кого-то из родных. Но в данной ситуации статус депутата превысил статус Священного Причастия. В протоколе записали, что отец Валентин, нет, не так, Валентин Семенович Бортников, находился в состоянии алкогольного опьянения. Права забрали прямо там, на дороге, машину увез эвакуатор, а для пассажира прислали другое такси. Из всех присутствующих он был самым адекватным, молча сидел в наушниках на заднем сидении и ждал, чем все это закончится.

Отец Валентин плохо помнил, как добрался домой, почти весь следующий день проспал. Первое, что сделал, когда проснулся утром в субботу — посмотрел телефон. Звонков не было. Уже перед службой он немного успокоился, даже успел разогреть вареную картошку, появился аппетит. И тут позвонил Евгений Александрович. Забив последний гвоздь.

Самое страшное в этой ситуации, что перед отцом Валентином вместо какого-то, пусть не очень любимого, пусть не очень стабильного, но все же будущего, предстала зияющая пропасть. Имя которой было начертано крупными буквами — Нищета.

С этой кровожадной дамой дьякон не прекращал отношения все свои тридцать семь лет. Семья Бортниковых была многодетной по советским меркам. Трое детей. Валя старший, средний брат Алеша и младшая сестра Света. Родители маленького Вали в девяностые остались без работы. Папа, инженер-технолог, всю жизнь отчертил на химическом заводе «Нитрон», который в девяностые перестал существовать, был сокращен, мама — библиотекарь в государственном университете — однажды поняла, что больше тратит на дорогу и обеды, чем получает, уволилась сама. Они пытались открыть свою точку на рынке, которая не пошла, потом ее отжали какие-то местные бритоголовые. Родители тогда поставили огромную железную дверь, боясь, что к ним придут домой и всерьез поговаривали о переезде куда-нибудь в глухую деревню. Потом мама — продавец в магазине, папа — охранник в каком-то банкетном зале. И нищета. Постоянная нищета. Он хорошо помнил, что обувь или одежда покупались только одному из троих детей в месяц. Остальным строго-настрого наказывалось не рвать. И не вырастать. Хотя бы месяц. Шоколадка покупалась одна на всю семью. Самарский шоколад считался самым вкусным, уже в те времена Валентин полюбил Самару. Эта шоколадка делилась на пятерых равными дольками — по шесть каждому. Однажды мама на кухне разделила шоколадку, долю Валентина отдала Свете, чтобы та отнесла брату в комнату. А Света то ли специально, то ли просто задумавшись, по дороге половину Валиной доли съела. Ох как же он тогда злился. Шоколад был на вес золота, а тут… Уже учась в институте, Валентин со стипендии покупал себе целую шоколадку и ел ее целиком, один, даже не запивая. Ему казалось, в этом и выражается свобода. В возможности купить себе шоколадку и съесть.

Хотя и студенческие годы были нищими. Родители помочь не могли, пришлось устроиться также сторожем и ночами подрабатывать. Валя был упертым, учебу он не забросил и даже построил карьеру в институте — сначала красный диплом, потом аспирантура, а затем даже кандидат технических наук. И должность профессора. Но и эта должность не принесла денег. Слишком честным был Валентин, он действительно хотел дать студентам знания, он зажигал в них искру и добивался того, чтобы они сдавали экзамены сами. В то время, как его коллеги успели обзавестись новенькими машинами, а Лев Андреевич, преподаватель Сопромата, даже купил квартиру на проспекте Кирова.

И конечно, когда Валентин пришел в Церковь, богаче он не стал. Но он успокоился. Вдруг оказалось, что Нищета — это не страшно. Нищета — это благодетель. «Блаженны нищие…», «не собирайте сокровищ на земле…», «корень всех зол есть сребролюбие». И это успокоило. На какое-то время. Потом, когда не было денег элементарно заплатить за квартиру, снова накатывало уныние. Ну действительно, сребролюбие — это грех, никто не спорит. Но какое тут сребролюбие? Какое там еще серебро! Бумажки бы, рублей на сто, больше и не надо. И только последние лет пять дьякон, подрабатывая в такси, стал жить нормально. Не богато, но хотя бы так, чтобы ночами вместо сна не ломать голову, откуда бы достать денег. Так, чтобы покупать обувь, не задумываясь о том, как прожить после этого еще две недели до зарплаты.

Нищета — вот главная духовная скрепа России. Отец Валентин особенно остро чувствовал это, когда на заднем сидении его такси сидели миллиардеры в костюмах, стоимость которых превышала годовой доход дьякона. В России так было испокон веков — два процента богатейших людей мира и девяносто восемь процентов нищих. И одни без других существовать не могут, и на тех, и на других держится баланс России. Максимум, что может сделать русский раб из тех девяноста восьми — выбиться в два процента. Так было в семнадцатом, так было в девяносто третьем. Так было всегда, так будет всегда. Это Духовная скрепа — изменится баланс, и Россия, такая, какая она есть сейчас, перестанет существовать. Поэтому баланс не нарушается. Выбился в первые два процента? Будь добр, выбей оттуда кого-то. Иначе стабильность рухнет. Так было с начала существования страны, так будет до ее полного уничтожения. Как ее ни назови — Российская империя, СССР или РФ. Причем, как бы странно это ни звучало, баланс поддерживали не только сверху — будем честными, могли бы два процента удержать свое богатство, если бы хоть процентов двадцать захотели бы это богатство отобрать? Нет, конечно. Уклад всегда поддерживали нищие. Именно они уверены, что по-другому быть не может. Именно они топят тех, кто пытается хоть как-то изменить ситуацию. Вот там, сзади, в его BMW сидит Господин. С Большой Буквы. А он, сколько бы ни зарабатывал, как бы ни жил, раб. Родился рабом и умрет рабом. И так заповедовал Бог. Аминь.

Валентин не спорил с этим балансом, он был не против, кто он такой, чтобы спорить с вековыми традициями? Но он видел, понимал, что все эти губернаторы и главы строительных компаний выбились в два процента из грязи. Как? Вопрос интересный. Вопрос, который позволил бы вырваться и ему. Но задать этот вопрос напрямую было невозможно, это означало бы полный провал. Разве выдаст свои сокровища тот, кто их только получил? Держи карман шире. Поэтому вместо того, чтобы просто спросить, отец дьякон девять лет работы за рулем пытался раскрыть этот секрет самостоятельно. Пытался понять, нащупать, выпытать. Но так ничего и не понял. Казалось, что их статус — это Чудо. Просто Бог им благоволит, а остальным девяноста восьми — нет.

Конечно, это не ответ, отец Валентин это понимал. И не прекращал свои поиски. До последней аварии. До этого позорного увольнения. Плакал он не столько потому, что остался без дополнительного заработка — хотя и поэтому тоже, — а потому, что потерял возможность докопаться до Истины. Потому что потерял свой контакт с богемным миром, миром, который спрятан от всех за розовой, сахарной ширмой. А вот он, простой смертный, сумел эту ширму приоткрыть. Пусть в роли прислужника. Но приоткрыл. Пытался выведать тайну популярности. Не выведал. Вернулся сюда, на дно, вернулся к нелюбимой, но такой родной женщине, имя которой Нищета.

Мысли о самоубийстве возникали постоянно. Наверное, это тоже один из способов сохранить баланс. Хочешь выбиться в те два процента, но там нет места? Вот тебе веревка и мыло, не пудри людям мозги. Став дьяконом, Валентин научился эти мысли отсекать. Но они в разных навязчивых формах возвращались. Снова и снова. То вдруг на скорости восемьдесят километров в час хотелось резко повернуть руль и залететь под колеса «КАМАЗа», то вдруг, стоя у окна, хотелось залезть на подоконник и сделать шаг в пустоту. Самоубийство не такой плохой вариант, казалось Валентину. Отец Валентин же смотрел на мир другими глазами и спорил с этим утверждением. Девять лет он боролся не столько с внешним миром или нищетой, сколько с собой и желанием умереть. И борьба дала свои плоды. Вместо того чтобы поддаваться унынию, отец Валентин встал, причесался, умылся, доел остывшую картошку и отправился на вечернюю службу. Будь что будет, на все воля Божья.

Продолжение следует

Иллюстрация: картина Василия Шульженко

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: