Ахилла

7х7

Алексей Уханков, фото Алексея Молоторенко

«Не надо считать меня и миллионы моих сограждан идиотами», — так отец Георгий Эдельштейн прокомментировал суд над Алексеем Навальным и то, как его освещали многие СМИ. Это единственный священник, подписавший обращение с требованием остановить массовое нарушение прав человека во время январских протестных акций и отменить приговор Навальному. Отец Георгий рассказал «7×7», как относится к осужденному политику, почему не одобряет протесты, но признает участие в них правом каждого, что считает главной бедой России и что его не устраивает в Русской православной церкви.

Юрий (Георгий) Михайлович Эдельштейн — протоиерей Русской православной церкви, член правозащитной организации Московская Хельсинская группа, кандидат филологических наук. Принял православное крещение в 1955 году, когда учился в институте иностранных языков в Петербурге. В 1965 году, будучи аспирантом Московского областного педагогического института, участвовал в редактуре текста открытого письма патриарху Алексию I, в котором говорилось о противозаконном подавление органами государственной власти СССР прав и свобод верующих граждан страны. С 1979 года служил в храмах в деревнях Тульской, Белгородской, Вологодской, Костромской областей. В 1992 году стал настоятелем храма Воскресения Христова в селе Карабаново Костромской области. Сейчас в силу возраста и связанных с пандемией рисков живет уединенно в деревне Ново-Белый камень Костромской области.

Его старший сын Юлий Эдельштейн был активистом еврейского движения за право эмиграции из СССР. В 1987 году он репатриировался в Израиль, где в 2009 году стал министром информации и диаспоры Израиля, в марте 2013 года — спикером кнессета, в мае 2020 года — министр здравоохранения. Младший сын Михаил Эдельштейн — литературный критик и литературовед.

О приговоре Навальному: «Суд был каким-то спектаклем»

— Я никогда не был сторонником господина Навального. Навальный, насколько я знаю, все время говорил о коррупции, о том, что кто-то что-то украл. Меня это не интересует. Но сейчас по телевидению мне рассказывают, что Алексея Навального посадили за то, что он пять или шесть раз не пришел куда-то на регистрацию. Что говорил прокурор, обвиняя его в суде, — что он политический заключенный? Что он противник этого режима? Об этом говорили? Нет. То есть с самого начала суд был каким-то спектаклем: прокурор лгал, судья выносила приговор неправдоподобный.

Спросите людей, кто верит, что Алексея Навального осудили за то, что он пять или шесть раз не явился на регистрацию?

Поэтому был перекрыт весь центр Москвы? Поэтому станции метро не работали на выход? Поэтому в центре Москвы были десятки тысяч полицейских, так называемая Национальная гвардия, десятки, сотни, тысячи мальчиков и девочек в штатском? И это все только потому, что какой-то Алексей Навальный пять или шесть раз не явился на регистрацию? Кто этому поверит?

В его действиях мне симпатично одно: он мог сидеть в Германии, в Швейцарии, в Соединенных штатах, но он сел в самолет и прилетел сюда. Он не мальчик, не в детском саду, он понимал, куда он летит и что будет, когда он прилетит сюда. На аэровокзале его задержали. Он не побоялся этого государства, не побоялся репрессивных органов. Это мне симпатично. Но зачем делать из него героя? Тем, что происходит за последнюю неделю, мы даровали ему бессмертие. Навальный — герой, а прокуратура, суд, все наши силовые органы и, конечно, телевидение — лживые. Чего еще мы достигли?

О СМИ, депутатах, прокурорах и судьях: «Десятки миллионов людей поймут, что суду и прокуратуре верить нельзя»

— Главная для меня проблема, что все телевизионные каналы лгали. И результат этого только один: десятки миллионов людей поймут, что суду верить нельзя, прокуратуре верить нельзя. Это же огромное воспитательное мероприятие для всего нашего государства.

Все каналы говорят одно и то же. Почему ни один из каналов не предоставил слово сторонникам Навального? Они что, боятся того, что они скажут? Мне с утра до вечера по всем каналам рассказывали, что Навальный не явился, не зарегистрировался и поэтому ему дали срок.

Не надо мне вешать лапшу на уши, не надо считать меня и миллионы моих сограждан идиотами.

Почему какие-то депутаты или лидеры фракций Государственной думы дружно клеймили этого Алексея Навального? Это единогласие подрывает веру в наше государство.

Мы сейчас с вами говорим, и я вслух свидетельствую, что я не одобряю действия наших силовых органов. Я не одобряю действия нашей прокуратуры и нашего суда. Это пропаганда — то, что они делали, это ложь, это неправда. Неправда то, что говорят об Алексее Навальном. Неправда, что говорят СМИ о протестовавших.

Об акциях протеста: «У любого человека есть свобода выбора»

— Я сам никогда за 88 лет жизни не ходил на митинги, на демонстрации протеста. И не пойду — я не политик, я не участвую в политике. И своим детям я никогда не буду советовать идти на площадь или в какой-то форме стремиться к революции, к ниспровержению существующей власти. Я твердо убежден, что любая революция — это зло, несомненное зло. Французская революция XVIII века — это зло. И Марат, и Робеспьер — враги христианства, враги человечества. И революция октября 1917 года мне крайне несимпатична. В любой революции всегда выигрывают негодяи. Прошу прощения за такое всем известное сравнение: дерьмо плавает сверху, а золото тонет. Это закон любой революции. Поэтому и массовые акции протеста, которые проходили, мне не интересны.

Но я не осуждаю тех, кто в этом участвовал, потому что у любого человека есть свобода выбора. Если они пошли, чтобы постоять у здания суда, где судят Навального, пусть идут. А те, кто занимается общественным мнением, должны с ними поговорить, спросить, почему они пришли, чего они хотят. Еще с Древнего Рима существует правило Audiatur et altera pars — да будет выслушана и другая сторона.

Если люди выходят на мирную демонстрацию, если они не поджигают полицейские машины, если они не громят витрины магазинов, ничего не разворовывают, я буду поддерживать устно их действия.

Это их дело: пришли, тихо стоят, камни не бросают — молодцы, ребята, вы выражаете свою точку зрения. Но если две тысячи этих мирных демонстрантов хватают, растаскивают по полицейским обезьянникам, если во всех полицейских участках Москвы и Подмосковья не хватает места, куда их посадить, то надо задуматься, что это за государство, которое так относится к своим гражданам, почему это государство затыкает рот своим гражданам.

Я не советую своему сыну, который живет в Москве, ходить на любые сборища. Но если он хочет, то пусть идет. И своему внуку я не буду запрещать: хочет — пусть идет. Хотя если он меня спросит, я не посоветую ему идти. Я уважаю выбор любого человека. Любому человеку должно быть предоставлено право быть верующим или неверующим, ходить в церковь или не ходить, быть буддистом, иудаистом, магометанином, да кем угодно. Это дело каждого человека. Никто не должен вмешиваться. Нельзя хватать человека за шиворот и тащить его в церковь. Или наоборот — тащить из церкви. Мне не было понятно, когда осудили этих девочек из Pussy Riot. Хорошая была акция? Нет, плохая. Да и название это паскудное, гнусное — я знаю английский и понимаю, что означает это словосочетание. Но это их дело, не мое.

О противостоянии злу: «Обязанность государственной власти — наказывать преступников»

— Я крайний противник, оппонент Льва Николаевича Толстого. Его учение — антихристианское, я обеими руками поддерживаю решение Священного Синода об отлучении Льва Николаевича от церкви. Это было одно из самых честных, достойных решений Священного Синода. Я советовал бы всем, кого это интересует, прочитать акт об отлучении Толстого от церкви, письмо Софьи Андреевны Толстой первоиерарху митрополиту Антонию (Вадковскому) и ответ митрополита. Или можно почитать Ивана Александровича Ильина «Сопротивление злу насилием».

Я думаю, что учение Толстого противоречит Евангелию. Когда князь Владимир был крещен и когда по его указанию крестили киевлян, крестили Русь, то князь Владимир понял, что как христианин он не должен никого преследовать и наказывать. И на Руси развелось огромное количество разбойников, которые грабили всех подряд. Тогда епископы (в основном это были греки) объяснили Владимиру, что он не только христианин, но и князь, а обязанность государственной власти — наказывать преступников — воров, грабителей, разбойников. Когда Лев Николаевич Толстой, ссылаясь на Евангелие, отвергал насилие, он выступал за анархию. Христианство никогда не учило, что не должно быть государства, не должно быть государственной власти. Я одобряю любые законные действия государства.

О церкви и священниках: «Молюсь, чтобы церковь не лежала под государственной властью»

— Две тысячи лет моя церковь была защитницей не гонителей, а гонимых, и было всегда право любого преследуемого в церкви спрятаться. И из церкви его не выволакивали. Церковь была местом, где даже настоящие, несомненные преступники могли спрятаться. А что мы сегодня делаем? Кто из нас, священников, сегодня выступает в защиту гонимых, в защиту того же Алексея Навального?

В XIX веке в Москве был комитет, который занимался заключенными. Членом этого комитета был митрополит Филарет (Дроздов), первоприсутствующий член Синода. Членом этого же комитета был известный московский врач Федор Гааз. Он постоянно говорил членам комитета, что вот этот невиновен и вот этот невиновен, и вот этому нужно сократить срок, и вот этого нужно бы оправдать. Членам комитета надоели такие речи Федора Гааза, и однажды митрополит Филарет воскликнул: «Доктор, перестаньте. Невиновных осужденных нет!» На что Федор Гааз, всплеснув руками, ответил: «Вы, владыка, Христа забыли». Митрополит Филарет (кстати, он сейчас причислен к лику святых) был умный человек. Он секунду помолчал и говорит: «Нет, доктор, это Христос меня забыл». А потом благословил всех присутствовавших и вышел.

Когда какой-то священник запирает двери или ворота церкви, чтобы гонимые не смогли спрятаться от полицейских, любых гонителей, то, то ли он забыл Христа, то ли Христос в эти минуты забыл его, не руководит его действиями.

Я молюсь Господу, чтобы ситуация в нашей стране изменилась, чтобы церковь, которой я служу, стала соборной, христианской церковью, чтобы она не лежала под нашей государственной властью.

О государстве: «Это не Россия, это Совдепия»

— Я твердо уверен, что в нашем государстве главные проблемы не политические, не юридические, не финансовые, а только духовные. Примерно 150 лет назад Федор Иванович Тютчев писал: «Не плоть, а дух растлился в наши дни». Главная наша беда была и есть в том, что никто не говорит правду.

Я член Московской Хельсинкской группы, но я не диссидент и не правозащитник. Когда я был студентом, меня несколько раз знакомые приглашали вступить в какую-то антисоветскую организацию. В 1957 году меня из Ялты возили в Ленинград и три дня таскали по делу об антисоветской организации, в которую входил мой близкий приятель Борис Борисович Вайль. Ему дали то ли три, то ли шесть лет. На третий день, уже провожая меня, капитан КГБ сказал, что в первые годы советской власти не было возможности возить свидетелей из Крыма в Петроград и три дня с ними беседовать, уговаривать. «Вы — настоящий враг Советского Союза. Когда-то нам было предоставлено право судить судом большевистской совести. Если бы у меня сегодня было такое право, я бы вас расстрелял, а Бориса Вайля выпустил, потому что он раскаялся, а вы не раскаялись», — сказал мне этот капитан. Я ему ответил, что очень радуюсь, что живу не в первые годы советской власти.

Хоть я и не великий сторонник демократии, но за все тысячелетия человечество не придумало лучшего способа правления, чем демократия.

Не нравится вам Путин — голосуйте против него. Не нравится вам Путин — выступайте мирно, призывайте других людей не избирать Владимира Владимировича на следующий срок. Не нравится вам Путин — не голосуйте за изменение Конституции. Другого пути нет. Есть путь революции или путь эволюции, я не знаю третьего пути. Не участвуйте во лжи, для меня это самое главное.

Я хочу, чтобы в государстве, в котором я живу, был правовой режим. Чтобы законодательная власть, исполнительная власть и судебная власть были бы независимы друг от друга, как в любой в цивилизованной стране, как это декларируется и в этом государстве. Когда я вижу, что происходит в эти недели, я отказываюсь называть государство, в котором я живу, Россией. Это не Россия, это Совдепия, где законы были, Конституции были, но законы не работали и Конституция была сама по себе, а репрессивные органы — сами по себе.