Ахилла

Григорий Александрович Михнов-Вайтенко, архиепископ Апостольской Православной Церкви, уже давал интервью ресурсу «Ахилла».

Существенным дополнением к сказанному в феврале 2017 может быть тот факт, что владыка Григорий является активным членом Правозащитного Совета Санкт-Петербурга. И ежедневно оказывает разнообразную помощь заключенным, среди которых как известные узники, например, Юрий Дмитриев, Александр Шестун или ныне покойный Сергей Мохнаткин, так и десятки никому не известных сидельцев, включая представителей других конфессий и вероисповеданий. Сегодня еп. Григорий участвует в предвыборной кампании в качестве кандидата в депутаты Государственной Думы от партии «Яблоко» по 217 избирательному округу Санкт-Петербурга (Колпино, Купчино).

С архиепископом Григорием беседует Марина Балуева.

«Неправильный» поп, напалм и право печалования

Марина Балуева:

— В начале девяностых у меня был сосед в деревне, совершенно простой человек, он часто повторял: «Я в Бога не верю, но верующих — уважаю», и в те времена это был тренд. Так говорили и думали многие граждане трансформируемого СССР. Сейчас тренд изменился на противоположный. Все чаще слышу: «Религия — это зло». Причем, речь идет о любой религии. А зло надо, соответственно, искоренять. Владыка Григорий, как так получилось? Как с этим быть и жить?

Архиепископ Григорий:

— Вы наверняка помните стишок Игоря Губермана: «Есть люди, их ужасно много,/ Чьи жизни отданы тому/ Чтоб облажать идею Бога/ Своим служением Ему». У нас сегодня проявились, к сожалению, результаты семидесятилетнего безбожия.

— Разве они не проявились тридцать лет назад? И почему за тридцать лет ничего не восстановилось?

— Все, что живого было в религиозной жизни, я не хочу сейчас подчеркивать — православной церковной жизни, потому что было достаточно любопытное протестантское движение именно на русской почве, была старообрядческая церковь, которая была не реконструкторская, а действительно сохранившая традиции, — все живое общение в живой Церкви было вытоптано. И в основном все, что стало происходить в девяностые годы, за редчайшим исключением, это было такое реконструкторство, которое очень быстро скатилось до состояния политотдела. Причем, сегодня уже не является секретом, что те же самые сотрудники КГБ были инфильтрованы и в протестантские общины, и в мусульманские, и куда угодно. Потому что с одной стороны государство хотело все контролировать, а с другой — использовать уже в каких-то своих целях. Вот, собственно, что произошло.

Поэтому, на почве, выжженной напалмом, в данном случае массово, вырасти ничего не могло. Выросли сорняки, способные победить напалм. То, что они в принципе растут, это неплохо. Где-то как-то, но срабатывает. Молодежь пытается что-то менять.

Но сегодня самое печальное, что фактор религиозности в реальной жизни — не в той, что в телевизоре, а в реальной — практически нулевой. Сознательно или бессознательно, но церковь удалена из политики, она не влияет ни на одно общественное движение всерьез. Как максимум, это такие крики и протесты, которые сходятся в некоей тенденции народной эсхатологии и поисков антихриста. Кто-то протестует против ИНН или ищет шестерки в паспортах, но это все никаким массовым явлением, извините за тавтологию, не является, это локальные точки стихийной религиозности.

И в то же время понятно, что запрос на вечные ценности существует. Когда Навальный в последнем слове цитирует Евангелие, он, как человек, тонко чувствующий настроение людей, опирается на ту мечту о высшей справедливости здесь и сейчас, которая в людях живет. И понятно, когда мы все уже убедились много раз в правдивости строки из Псалтири «не надейтесь на князи и на сыны человеческие», когда уже ясно, что один губернатор или депутат в одиночку точно ничего не поменяет, возникает этот запрос.

— Но жажда высшей справедливости у человека была во все времена…

— Этот запрос был в восьмидесятые годы, но тогда он не реализовался. Можно строить конспирологические теории или неконспирологические, можно говорить о том, что было бы, если бы был жив о. Александр Мень, что было бы, если бы митрополита Антония Сурожского избрали патриархом, как это предлагалось тогда на самом деле. Но что было бы, мы не знаем. У нас есть то, что есть: выжженная пустыня с одной стороны, а с другой — запрос. Останется ли этот запрос и сможет ли ответить православная Церковь или ответят греко-католики, или ответят протестанты, я не знаю. Запрос есть, и это редкий случай, когда я не могу не согласиться с Алексеем Анатольевичем Навальным.

— Мало кто из нецерковных людей знает, что помощь любым узникам, любым людям, по каким-то причинам лишенным свободы, — это не просто проявление личного мягкосердечия и велений сердца, но и действие по заповеди, то есть поведение, предписанное христианину Евангелием. В этом смысле Ваше тюремное служение — это проповедь делом, возможно, лучшая, чем произнесенная с амвона. Но как быть с богослужением? Для священнослужителя оно играет существенную роль, и, наверное, это сложно, когда много времени отнимается у богослужебной деятельности, когда службы проходят в приспособленных помещениях, с новообращенными прихожанами, для которых тяжеловат на первых порах даже сокращенный вариант? Перефразирую: невозможность в полной мере служить так, как хотелось бы, — это проблема или нет?

— Конечно, проблема есть. Но мне очень повезло — я имею разнообразный опыт, приобретенный еще в период моего пребывания в РПЦ МП, потому что мне приходилось служить и в Софии Новгородской при полном стечении народа, и так, что было два человека, из которых один был «хор», второй — священник, а третий — прихожанин. Я думаю, что для священника совершенно не нужно оценивать в этот момент, сколько людей здесь молится вместе с ним, а надо исходить из того, особенно если ты являешься не только молящимся, но и предстоятелем на богослужении, что с тобой молится вся Церковь, и мириады ангелов тоже с тобой. Да, у нас бывает по-разному: в какие-то моменты много молящихся, в большинстве образованных и воцерковленных, а в какие-то моменты на службе в основном новообращенные, как это бывает, например, в интернате-приюте для инвалидов, которые прошли тюрьму, и у которых не осталось родственников. Все же это вопрос внутреннего движения. Собственно, у нас с вами есть один прекрасный пример на всю жизнь: кровавый пот Христа в тот момент, когда апостолы спят. Хорошо, когда много людей, хорошо, когда богослужение радостное. Но эти обстоятельства не настолько существенны, как иногда кажется.

— Если сказать коротко и просто, не вдаваясь в подробности: чем АПЦ отличается от современной РПЦ, как объяснить тем людям, которые просто ходят в церковь, не задумываясь над политической составляющей, а просто верят и молятся?

— С богослужебной точки зрения ничем. Общины самостоятельны в выборе языка. Что касается богослужебных облачений, мы придерживаемся русской православной традиции. Я служу на церковнославянском языке, потому что, как мне кажется, я его неплохо знаю, понимаю и люблю. Евангелие читается по-русски, но я читал Евангелие по-русски и в Старой Руссе. Считаю, что это та книга, которая должна доходить не только до сердца, но и до ума.

Вопросы самоуправления внутри православной церкви после великой схизмы 1054 года решались по-разному, и в том числе таким образом, как сейчас решает АПЦ. Самоуправление не противоречит канонам Православной церкви России. Да, у нас есть определенные смысловые изменения в духе и русле того, что было принято на соборе 1917-18 годов: самоуправление общин, выборность священников и особенно выборность епископата. Опять же, язык богослужения определяется самой общиной. Священник не является освобожденным секретарем комсомольской организации, а является одним из членов общины, первым среди равных, и не более того. Он не должен жить за счет общины.

Мы считаем вслед за Вселенским Патриархатом, хотя у них это решение было принято, но до сих пор не реализовано, что епископат может быть женатым. Равночестность брака и монашества не противоречит современной культуре отношений между людьми. Мы понимаем, что современная жизнь создает массу вопросов, связанных с семейными отношениями, поэтому АПЦ, как и Вселенский Патриархат, признает в исключительных случаях второбрачие для священнослужителей, разбирая каждый случай особо. Здесь не может быть никакого автоматизма. Но, тем не менее, к сожалению, если такие трагедии случаются, нужно выбирать и самому священнослужителю, и общине, и центру, можно ли, нужно ли оставаться священником. Ситуации бывают очень разные. Известно, что сейчас у нас в стране количество разводов превышает количество браков. Так говорит современная статистика. Люди не всегда бывают готовы к браку, и церковь это тоже затрагивает.

И есть еще одно довольно важное отличие, с которым мы живем и которое считаем правильным: мы не имеем права утверждать, что мы нечто единственное, неповторимое и истинное. Как и все остальные верующие люди, мы еще в пути. Правильным ли был наш путь, нам скажут потом, если снизойдут до разговора с нами. Поэтому сегодня, когда в тех или иных церковных организациях утверждают, что «мы, только мы не слукавили, все остальные еретики, гореть будут в аду и так далее», это вызывает лишь горькую улыбку. Остается только развести руками и сказать: «Ну вот очень жаль, вы, кажется, не поняли того, о чем говорил Христос». Он предложил очень простой способ коммуникации с братьями, сестрами и всем остальным миром, и там нет указаний на то, к какой, зарегистрированной Министерством юстиции Российской Федерации, религиозной организации вы должны принадлежать.

Надо сказать, что в этом смысле редкий случай, но у нас страна либеральней всех остальных постсоветских стран. Потому что в каких-то вопросах у нас действительно присутствует, можно сказать, равноправие. Например, в том же самом тюремном служении, которое вы упомянули, я не встречаю никаких противодействий, связанных именно с религиозной принадлежностью. Если какие-то проблемы возникают, то они возникают скорее по линии оперативных сотрудников, которые просто решают какие-то свои задачи, а не потому что пришел, дескать, поп из «неправильной» церкви. По большому счету, им все равно. Это довольно важное замечание, потому что — и тоже самое в отношении с какими-то другими государственными органами — понятно, если мы подадим заявку и будем претендовать на Исаакий, то скорей всего нам откажут. Но мы и не претендуем. Нам совершенно нет необходимости содержать такое гигантское здание. Это надо с ума сойти, только этим и заниматься.

— Ваши надежды и упования, если пройдете в Думу…

— Понимаете, сформулировать на самом деле очень просто. Что может сделать депутат из фракции, которая не является главенствующей? Что может сделать депутат-одномандатник, который избран по округу, как я сейчас баллотируюсь? Он может выполнить главный церковный принцип на Руси: право печалования. У депутата есть очень мощное право печалования перед всеми органами исполнительной и любой иной власти. Потому что депутату обязаны ответить, с депутатом обязаны поговорить. Депутат если записывается на прием к начальнику министерского уровня, его обязаны принять. Конечно, по-всякому могут ответить, всякое может быть. Но, тем не менее, есть возможность в интересах своих избирателей реально работать.

Помнится, царь Иоанн Васильевич не всегда выполнял печалования, с которыми обращался к нему митрополит Филипп, но он всегда был вынужден их рассматривать. Он мог отказать, и часто так делал. Но здесь, уж что касается совести моей, я не имею права отказывать, возвращаясь к вопросу о тюремном служении. Существуют некие священнические обязанности, и одна из самых, если можно так сказать, некомфортных, заключается в том, что я не могу отказать. Я, как священник, не могу отказать, если меня просят прийти помолиться, причастить, соборовать, отпеть, покрестить и так далее. Я могу сказать, особенно если речь идет о крещении, что давайте подготовимся, почитаем, подумаем, поспорим. Но я не могу отказать, сказать просто: «Идите отсюда, я вас видеть не хочу». И то же самое, когда меня зовут в тюрьму, я не могу сказать, что я туда не поеду, потому что мне этого не хочется. Я думаю, что в этом смысле депутатские обязанности не будут для меня ничем отличаться. Потому что я все равно остаюсь тем, кто я есть, и если меня просят о помощи, значит, придется искать двадцать пятый час в сутках, но реагировать.

— Помощи Божией Вам. Благодарю за беседу.

Фото из архива архиеп. Григория Михнова-Вайтенко

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: