Ахилла

Из цикла «Теория бытия». Продолжение, предыдущие части тут.

Неумеренность — жадность, невоздержанность, прихотливость, алчность, капризность, пристрастие к чему-либо, сребролюбие. Природу неумеренности удобней всего рассматривать через пристрастие к деньгам, потому что деньги способны реализовать почти все желания. Пристрастие к деньгам — это не пристрастие к «разноцветным фантикам», это пристрастие к тому, что за них можно получить. Что же можно за них получить и от чего избавиться?

1. Страх перед бедностью. Покой обеспеченности.
2. Дискомфорт бедности. Удовольствия обеспеченности.
3. «Постыдность» бедности. Гордость обеспеченности.

Вот собственно и все причины любви к деньгам.

«Смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения» (Лк.12:15). Разве? Неужели богатые тоже плачут? На первый взгляд богатство дает человеку все необходимое для счастья, а потому неудивительно, что стремление к богатству является единственной целью жизни большинства людей. Но если человек болен или несчастен в личной жизни, если он страдает от жадности, зависти, страха или ненависти, то уже никакое богатство не принесет ему облегчения.

Никакое богатство не способно удовлетворить алчного, потому что его желаниям нет предела. Неумеренность порождает страдания недостаточности бытия, и только бесстрастное отношение к деньгам способно дать чувство достатка. Чувствовать себя благополучным может только человек, не зависимый от меры своего достатка. Счастье не в деньгах, а в их ненужности.

Каждый отдельно взятый предмет имущества необременителен, но когда их становится много, то человек попадает в пожизненное безысходное услужение к своей же собственности. Сребролюбие превращает жизнь человека в период накопления, ограниченный смертью. Стяжатель живет будущим, которое никогда не наступает.

Человек хотящий иногда замечает безысходность жизни-накопления, и начинает страдать от бессмысленности своего существования. Но алчному больше нечем наполнить свою жизнь, он безразличен к искусному и духовному, ибо прекрасное не несет в себе ни пользы, ни выгоды. Круг интересов стяжателя сужается до проблем прибыли, накопления и экономии, поэтому корыстолюбивый примитивен, ограничен и прозаичен. Корыстолюбие приносит богатство единицам, но забирает жизнь у всех, кто подчинил ему свою волю. За деньги человек платит жизнью. Богатство и жадность никак не соотносятся, например, Билл Гейтс самый богатый не потому, что он самый жадный, просто так жизнь сложилась.

«Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы» (Мф.6:34). «Не заботьтесь» — бездельничайте, что ли? Но откроем словарь синонимов, и что мы там видим в главе «заботиться» — беспокоиться, тревожиться, переживать, волноваться, печалиться. Вот и замечательная русская пословица подтверждает «тревожное» толкование слова «забота»: «Не работа сушит, а забота».

Страх за свое будущее и труд — это два разных процесса. Наше будущее зависит от того, что мы для него делаем, а не от того, что мы за него волнуемся. Страх за свое будущее порождает только страдания и даже может привести к фобическим расстройствам. Так что в этой своей заповеди Спаситель позаботился еще и о нашем психологическом состоянии.

«И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее… И если нога твоя соблазняет тебя, отсеки ее… И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его» (Мк.9.43,45,47). Иисус, как это часто бывало, выразился образно и категорично. Разумеется, не следует понимать эту заповедь буквально, а то ж мы так без рук, без ног останемся. А вот обратить внимание на опасность этически нездоровых желаний следует.

Категоричность заповеди, вероятно, обусловлена тем, что желания не воспринимаются как зло. Потому и призыв калечить себя во избежание желаний даже как гипербола представляется несообразно строгим. Но какой бы безобидной ни казалась естественная человеческая способность хотеть, следует помнить, что именно желания являются первопричиной всего зла — от мелких пакостей и до преступлений. Человек ничего дурного не сделает, если не будет этого хотеть. Так что лучше обезвреживать недобрые намерения на дальних подступах к их реализации, как и заповедовал Господь.

Неумеренность в желаниях способна подчинить волю и совесть человека, сделать его сварливым, завистливым, раздражительным, эгоистичным, жестоким, а порой и просто опасным. Страсть к насыщению своих потребностей неизбежно изживает в человеке доброту, поскольку всякое «да», сказанное другому, это «нет», сказанное себе.

Человек хотящий ненадежен как злая собака на тонкой цепи, и если гарантировать всем хотящим полную безнаказанность, то общество будет просто растерзано насилием и беззаконием. Но и без таких умозрительных крайностей очевидно, что господство желаний над совестью определяет меру человеческой недружественности и непорядочности.

Желания совершенно не похожи на зло, злом представляется лишь попрание интересов и чувств окружающих в стремлении эти желания удовлетворить. Но первопричиной грехов неумеренности являются именно желания. Зачастую человек не совершает зла для реализации своих желаний только из страха перед осуждением и наказанием. А такой человек по сути не является честным, но лишь трусливым, слабым и лицемерным. В проявлениях человек показной, в желаниях — истинный. «Праведность» страха перед наказанием не является истинной праведностью. В традициях лицемерия «праведность» страха, конечно, истинна, но Бога-то не обманешь.

Побуждением Бога к сотворению человека, по всей видимости, было Его желание поделиться радостью бытия. Многообразие отрадных ощущений и впечатлений бытия не может быть случайным совпадением человеческих чувств с богатством и гармонией мироустроения. Это многообразие удовольствий можно объяснить только тем, что Сам Господь предусмотрел и наполнил для человека все возможные источники радости.

Но обладателю свободной воли очень трудно остановиться в своем стремлении к преумножению удовольствий. Нравственно-аскетической задачей человека является сохранение свободы воли от пристрастия к преумножению своего благоденствия. Однако добродетель умеренности заключена не в скудном существовании, но только в бесстрастном отношении к мере своего благополучия. А зло неумеренности заключается не в благополучии, но лишь в том, какую меру беспринципности, бесчестности, жестокости, бездушности, эгоизма, алчности человек готов явить в стремлении к преизобильности своего бытия. Суть аскетического баланса между желаниями и свободой от их диктатуры очень точно сформулировал апостол Павел: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1Кор.6:12).

«Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь, блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь» (Лк.6.21). Сложно судить, воспитывает ли неполнота нашего бытия в человеке умеренность (аскетичность, бесстрастие, неприхотливость, терпение, воздержанность, непритязательность). И только приведенное выше обетование Господне свидетельствует о том, что страдания от недостаточности нашего бытия способны привить человеку какую-то меру аскетичности. Хотя, конечно, не всем и не в равной мере.

Мера благополучия оценивается только в сравнении, поэтому пережитые лишения невольно заставляют человека соотносить свое положение с изведанным худшим. Именно стесненные условия наиболее благоприятны для того, чтобы человек мог хоть немного проникнуться навыками умеренности. Разумеется, несовершенства бытия не способны благотворно повлиять в равной мере на всех, иной и в избушке может быть счастлив, а иной и во дворце страдает от прихотей. Меру достаточности благ, то есть меру своей счастливости каждый определяет сам для себя. Счастье — это удовлетворенность настоящим.

Непонимающий причин страдания человек полагает, что он или безразличен Богу, или даже что Бога нет, иначе, думает он, мир не был бы столь тягостен для пребывания в нем. В действительности же, недостаточность бытия обусловлена только аскетическим несовершенством человека. Страдания только на первый взгляд выглядят бессмысленными в своей жестокости, в действительности же, страдания играют главную роль в приведении невоздержанного человека к преодолению своей ненасытности. Тяготы, заботы, тревоги, лишения, несчастья, болезни, бедствия и беды призваны усмирить человеческую неумеренность, а вовсе не в наказание за райское яблочко.

Ценность умеренности, которая может быть приобретена в условиях несовершенного мира, гораздо выше, чем это представляется. В конечном итоге это цена будущей полноты бытия. Грядущая полнота бытия искупает все сиюминутные тяготы и оправдывает Бога, устроившего человеку столь суровую школу аскетичности. Человека же, который ничему не научится в этой школе, человека жадного, капризного, прихотливого, невоздержанного полнота бытия просто погубит.

«Трудно богатому войти в Царство Небесное» (Мф.19:23). А почему трудно? Ну родился человек в семье миллиардеров, в чем его вина? Дело, видимо, не в больших деньгах, а в больших соблазнах и в большой моральной ответственности. Богатый обречен нести по жизни чувство неловкости перед теми, кому он мог бы помочь суммой, которая для него ничего не значит. Или как сказал один французский аббат: «Только благотворительностью и можно заставить простить себе богатство».

Но нести по жизни такую моральную ответственность тяжело, проще скинуть ее вместе с чувством сопереживания. А человек, изживший в себе способность сочувствовать, обречен на тотальную нравственную деградацию. Да и благотворительность богатого недорого стоит. Вспомним хотя бы две жалкие евангельские лепты. Жертвенность бедного — это совсем другая мера жертвенности.

«Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф.7:14).