Ахилла

Из Живого журнала клирика Московской епархии, сотрудника Издатсовета РПЦ священника Романа Савчука: 

Есть темы, о которых писать особенно сложно. Сложно, потому что они касаются не только самых основ твоего мировоззрения, но от них отталкивается весь твой жизненный опыт мироощущения и поисков своего места на земле. Я вырастал на Украине. По происхождению, менталитету и самоидентификации я всегда осознавал себя украинцем. Разговаривал и думал на родном языке — украинском. Не считая телевизора и трех первых лет жизни в Якутии, русскоязычная среда не была для меня своей.

После окончания школы я поступил в Киевский университет строительства и архитектуры. В нашей группе среди более чем 30 человек я был единственным, кто в личном общении не переходил на русский. Даже мой сосед по комнате, парень из Тернополя, и тот, к моему искреннему удивлению, умудрялся с ребятами из Киева, которые знали украинский язык, общаться на русском. Я не переходил на русский не потому, что считал это неприемлемым, или был националистически настроен. Совсем нет. Просто я чувствовал, что у меня нет опыта разговаривать на русском и любые попытки простого подражания будут комичной пародией. При этом я считал ситуацию, когда со мной товарищи разговаривают на русском, а я на украинском — вполне нормальной. Если людям комфортнее на русском, пусть говорят, мне же было комфортнее на украинском.

Однако во внутренней жизни, в моем мироощущении, был странный личный опыт. Я не раз замечал за собой, что когда я размышлял о чем-то философско-абстрактном, мировоззренческом, то я почему-то с легкостью мог перейти на русский и беседовать с собой на русском. Если учитывать все изложенное, то странность такого опыта тем более покажется обоснованной.

Также с юности помню еще один внутренний опыт. Когда приходилось размышлять по поводу Украины, России, Белоруссии, то для меня всегда эта тема была словно соприкосновением с чем-то сакральным. Насколько теперь могу судить, это был опыт стремления к единству в разнообразии, который религиозным основанием имеет опыт примирения во Христе: «нет ни эллина, ни иудея». Да, именно это исчезновение остроты украинского, российского, белорусского, преодоление собственничества в идейном смысле я всегда видел в идеале Святой Руси. При этом никаких негативных коннотаций — в смысле Русь противостоит Западу, или «построения правильного мира» в противовес гнилым ценностям — я никогда не примешивал к этому образу. Более того, такая прямолинейная эксплуатация его всегда вызывала у меня отторжение, чувство поругания священного. Равно как и попытки использовать этот образ в узких национальных интересах — это «мы», это «наше». Именно такая «сакральность» образа Святой Руси всегда помогала мне преодолевать любые идеологические сложности. Он был просто недоступен для идеологии. Он был ближе к Христову «любите друг друга», чем к идейному «покажем им». Для меня это было словно живой связью именно этого призыва Спасителя с действительностью. И внутренняя цельность этого образа, его абсолютная трансцендентность, неотмирность, противостоящая политическим реалиям и волнениям, позволяли мне оставаться украинцем, любить родную землю, язык и не считать предательством ни «украинство» по отношению к Руси, ни «русскость» по отношению к Украине.

Думаю, можно даже и не акцентировать внимание на том, каким потрясение для меня стали события конца февраля и все последующее. Говоря словами о. Сергия Булгакова, я пережил это как трагедию любви. Предательство любви. Оказалось, что пока я грезил идей преодоления вражды и разделений, которую вкладывал в идеал трансцендентной Святой Руси, ее активно спускали с небес на землю, ставя на вооружение идеологии силы и права на агрессию. Совершенно неожиданно для меня оказалось, что многие считают себя носителями «правильной русскости» и «священная» защита «русского мира» однозначно является благословенным начинанием.

Нужно признать, что прочтение идеи «Святой Руси», оправдывающее даже пренебрежение Евангелием смутило не одного меня. Многие люди почувствуют в этом духовную фальшь. И это стало настоящим искушением. «Святая Русь» превратилась в опасный идеологический инструмент. Опасный не из-за своего политического содержания. Об этом пусть рассуждают политики. Для меня очевидной стала опасность формирования религиозной идеологии, пытающейся впутать Бога в реализацию исключительно земных секулярных целей.

Как ни больно мне это говорить, но сегодня мы должны признать смерть «Святой Руси», чтобы сохранить Бога в душах многих людей. Пришло время засвидетельствовать, что в грезах о Святой Руси уже нет места для Живого Бога. Они сами стали богом для многих людей.

Но во всех этих событиях я вижу не просто трагедию. В этом ясно читается и благой Промысел Творца. Не случайно Бог допустил произойти этой трагедии в момент, когда так ясно начали говорить о расколе Православия. Именно Святой Русью, как последним оплотом Истины, пытались заменить единство намного значимее и выше — единство во Христе всех православных Церквей. Подобно Византии, своим падением только утвердившей истину о Церкви, которую «врата ада не одолеют», идея Святой Руси своим крахом должна лечь в основание нового удостоверения, что Церковь не сокрушить силам мира сего. Удостоверения в том, что не политические или национальные образования хранят Истину, а, наоборот, Истина их утверждает. Мы свидетели падения очередного Рима. Бог допускает разрушение всего, что может стать новым идолом. Наверное, это вечный религиозный закон: как евреи некогда не выдержали долгого отсутствия Моисея, и воздвигли себе идола, который бы зримым образом воплощал близость к ним Бога, так и мы, свидетели крушения того идола «Святой Руси», который воздвигло стремление обыденного религиозного сознания построить рай на земле.

Мы должны признать, что тот «свет» идеологии, которым пытаются сегодня просветить мир, на самом деле есть тьма, потому что в нем нет места для Христа, потому что он противопоставляется истинному Свету Невечернему, пытается подменить Его.

Провозглашая «смерть» Бога в идеологии западного мира, философы конца ХIХ — начала ХХ вв. не были пророками. Они просто констатировали отход от Истины той секулярной идеи, которая пыталась прикрываться христианством, но была, скорее, его антиподом. Сегодня мы так же должны признать «смерть» Бога в идеологии Святой Руси. Это не означает, что мы должны вычеркнуть этот идеал из истории. Целые века он был для наших предков действительно священным и должен занимать достойное место в истории. Собственно, именно поэтому его и использовали, им прикрылись.

Если хотите, в этом, мне кажется, и заключается истинное историческое значение Святой Руси — вместе с собой похоронить попытки построить рай на земле, похоронить того двойника Церкви, который всегда стремится прельстить верных, поставить их на службу князя мира сего, вовлечь в соперничество за силу, являющейся его, диавола, достоянием. Мы должны похоронить всех двойников христианства.

Что же должно прийти на место «Святой Руси»? То, что попытались подменить этим идеалом. Святое соборное и вселенское Православие. Именно Вселенская Церковь с ее проповедью мира и любви должна вернуться на место святыни всех народов исторической Руси. За этим закатом идеи нужно разглядеть новый восход Солнца Правды.

• В чем антихристианство многих церковных СМИ?