Ахилла

Повторяем текст 2017 г.

Глава из книги «Где-то в Тьматараканской епархии». Все имена изменены, все совпадения случайны, такой епархии на свете нет, только в туманной Тьматаракани, за неведомыми горами…

Когда я был неофитом, то был уверен, что батюшка на службе весь трепещет, воспаряет духом и пребывает в непрестанной молитве. Поэтому, придя однажды в храм, я был потрясен и возмущен поведением одного игумена, вышедшего на литию. Он стоял посреди храма, ожидая, когда хор допоет положенное. В это время он со скучающим видом глазел в потолок, потом достал платок, тщательно просморкался, после этого стал небрежно разматывать поручь и перематывать шнурок более тщательно. И все это на виду у прихожан, посреди храма! Мое пылкое сердце негодовало от такого неподобающего поведения иерея — мне казалось, что во время богослужения священник бдителен к веянию Духа, как пограничник на заставе, и соплей у него в принципе не бывает.

Пылкие духовности быстро развеиваются, как только такой ревнитель попадает в алтарь в качестве пономаря. Я перед хиротонией провел в алтаре больше полугода. Оказалось, что богослужение для многих священников — это не мистерия духа, не восхождение на небо по облакам фимиама, а просто определенный набор последовательных, ритуальных действий, которые он выполняет так же, как, например, рабочий на конвейере.

Когда я сам стал священником, я был уверен, что уж я-то буду молиться на службе, я-то правильно понимаю, как надо, не то что эти зажравшиеся толстопузы… Но жизнь все расставила на свои места.

Когда тебя рукополагают, то ты готов молиться, вот только ход богослужения ты знаешь еще плохо. Вернее, теоретически ты службу знаешь на пять, видел ее, как пономарь, сотню раз, но когда ты сам начинаешь служить, то первое время занимаешься не молитвой, а неврозом — ты боишься сделать что-то не так, сказать не то, выйти не через ту дверь. Помню, как один молодой священник во время сорокоуста так разволновался, что не мог вспомнить возглас после «Отче наш», хотя до этого несколько лет прослужил дьяконом.

Начинающий священник как начинающий кулинар: постоянно смотрит в книгу, только не в поваренную, а в служебник, а также в очень полезную книжку «Богослужебные указания», где расписаны последования служб на каждый день года. Каждая служба — это совмещение неизменяемых песнопений и действий (из служебника) и изменяемых, которые меняются каждый день: совместить их — большое искусство. Поэтому «Богослужебные указания» — шпаргалка для приходского священника, которому некогда самому составлять каждый день последование.

Кроме служебника и «Указаний» священник должен еще заложить закладку в богослужебное Евангелие: на литургии читается иногда один кусочек (зачало) евангельского текста, а иногда два или даже три. Каждый раз священник напрягает мозг перед тем, как начать читать на литургии Евангелие, пытаясь вспомнить: «Сначала Иоанна, потом Марка, а потом уже опять Иоанна… Или два Иоанна и Марк?» Опытный отец запоминает не по зачалам, а по расположению закладок: «Третья, первая, вторая» или в другом порядке.

Кроме книг, у священника много всяких действий, которые выполняются в определенной последовательности. Эти действия (всякие выходы-входы, поднятия-опускания рук, каждение) чаще всего не зафиксированы в Служебнике, поэтому опытные отцы учат молодых подрисовывать в Служебнике, где кадить (рисуешь маленькое кадило), где выходить и т.д. У нервного молодого священника Служебник обычно весь исчеркан пометками и рисунками.

Руки у батюшки трясутся во время первых служб: был свидетелем, когда батюшка-сорокоустник с перепуга выронил кадило в алтаре, в ковре была большая дыра потом.

Страшнее всего, конечно, для начинающего священника выносить на Великий вход и на причастие Чашу и дискос (на причастие — только Чашу): вот тут реально начинается тремор рук, особенно, если служишь в соборе на сорокоусте — там потир огромен, минимум на три литра, а на дискос батюшки-помощники могут столько навалить вынутых частиц, что чувствуешь себя жонглером, неся все это.

Но кроме книг и действий есть еще и те, с кем ты вместе совершаешь службу: пономарь (или пономари), дьякон, сослужащие священники и, не дай Бог, архиерей: тут вообще страх и трепет, хотя, впрочем, на архиерейской службе сорокоустник — самый маленький человек, и действий у него — кот наплакал. Но страха от этого не меньше. До тебя может дойти какой-нибудь возглас, что-то архиерей даст выносить на великий вход, а еще тебе читать заамвонную молитву.

Но архиерей — это страшно, а реальная проблема — это пономари. Если пономарь опытный, но со склонностью подшутить над юным батюшкой, то тут могут быть разные коллизии. Или кадило подаст слишком рано, и дверь откроет дьяконскую: иди, мол, на вход. Или ладана не положит, и выйдешь махать перед носом архиерея пеплом и углями, без фимиама, за что легко можешь схлопотать оплеуху.

Неопытный пономарь — еще проблематичней: ты постоянно должен держать во внимании, когда тому парнишке в стихаре кивнуть и сделать легкий покачивающийся жест рукой: мол, неси кадило. Но юный балбес может принести кадило слишком рано, и будет стоять около престола, теребя его, воняя углем и подкладывая ладан, раздражая священника. А может и слишком поздно принести — тогда будет тягостная пауза: хор будет ждать возгласа священника, священник будет яростно смотреть в сторону пономарки, рыча про себя (а чаще вслух) эпитеты в адрес идиота-тормоза, пономарь будет спешить, забудет сдуть пепел из кадила — священник махнет кадилом, и весь пепел, радостно порхая, осядет на парчовое облачение престола и на фелонь священника.

Видели бы вы те взгляды, которые кидает настоятель влево, получив такое кадило… Слышали бы вы те громы и молнии, которые потом летят в голову несчастного кадилоразжигателя…

Ах да: есть же еще хор, который тоже может тупить, опаздывать или слишком рано вступать, а то и вообще ошибиться и спеть не то.

И вот когда и как тут молиться молодому пылкому подвижнику? Совсем никак и некогда.

Думаете, став опытным, все выучив назубок, вышколив пономарей, через 10 лет священник может себе позволить спокойно помолиться на службе?

Вы помните себя через 10 лет чтения молитвенного правила утром и вечером? Когда каждое слово знакомо до боли, когда язык быстро и уверенно тарахтит свое, а ты в это время думаешь о начальнике на работе и о том, что на улице мороз, а ботинки у тебя тонкие?.. А чем священник отличается? Сколько раз ловил себя на том, что бодро произношу слова службы, а ум тщательно и в деталях обдумывает ремонт храма, епархиальные взносы и какой благочинный все-таки козел. Очнувшись, вдруг осознаешь, что потерял место, которое только что бодро возглашал, забыл самое простое величание или возглас.

Да и если честно: просто становится скучно. Десятый, сотый, тысячный раз ты произносишь эти слова, и как бы возвышенны они ни были, но на тысяча первый — от них тошнит. Знаете, как бесили великопостные богослужения, когда в стопятьсотый раз за вечер повторяется «Трисвятое по Отче наш», «Господи, помилуй (50 раз)», «Паки и паки, попа задрали собаки…»

Я спасался от скуки тем, что выходил на клирос (благо, клирос был в шаге от алтаря) и участвовал в чтении и пении вместе с хором. Там надо было следить за текстом, попадать в ноты, не отставать от регента — в общем, было чем развлечься.

Поверьте, большинство батюшек, которых я встречал, откровенно скучают на службе, находят любую возможность занять себя чем-нибудь: поболтать, подремать в кресле, уйти в пономарку и давать указания пономарям, выковыривать частицы для завтрашней литургии (вечером), посчитать ворон за окном…

Некоторые батюшки очень любят праздничные вечерние службы, когда совершается лития, на которой благословляются хлебцы и вино. Вот тогда после этого благословения им есть чем заняться: можно удобно расположиться в пономарке и вкушать хлебушек, запивая винцом: одну чашечку, да другую, а еще и третьей отлакировать. Конец службы уже не так скучен, появляется блеск в глазах и бодрость в голосе.

Конечно, есть и молитвенники, но я рассказываю о том, что видел. И сначала я тоже возмущался немолитвенниками и искал молитвенников, и сам хотел быть молитвенником. А с годами понял: с немолитвенниками как-то проще, они больше на людей похожи. А вот молитвенники чаще всего были или «старцами», разрушающими чужие судьбы, или фанатиками с безумными глазами, которые замаливали себя до психдиагноза. Или юными дурачками, которых потом исправляла жизнь.

P.S. И, кстати, про сопли: меня рукоположили в 25, в 27 ко мне вернулась аллергия, да так накрывала в период с апреля по октябрь, что страшно сказать (лекарства почти не помогали). Чаще всего мои службы летом проходили так:

— Паки и паки (сморк-сморк-смооооооооорк) миромгосподупомолимся! (сморксморксморксморк!!!)

И в таком духе — все два-три часа. Особенно весело было на длиннющих страстных службах, когда стоишь в середине храма по часу, весь такой важный, свеча в одной руке, платок размером с парус — в другой. Читаешь трогательные страстные 12 Евангелий, перемежая каждую строчку трубным гласом всадника Апокалипсиса…

Прихожане у меня были смиренные и добрые, они жалели сопливого батюшку.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: