Ахилла

Данное событие — подписание Пакта Молотова-Риббентропа («Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом») — одна из самых больных тем в отечественной истории. Точнее, не самого пакта, который ничем особо не отличался от множества ему подобных, подписанных различными странами в то время, а секретного протокола к нему, который содержал план раздела сфер влияния в Восточной Европе. Долгие десятилетия наши т.н. «официальные» историки, равно как и власть, категорически отрицали сам факт существования данного документа, называя немецкие экземпляры фальшивкой. Но все тайное когда-то становится явным, и однажды наступил день, когда в наших архивах удалось-таки обнаружить подлинники этого протокола. Некоторые, особо преданные поклонники СССР и по сей день доказывают, что ничего не было; что и наши архивные документы — фальшивки, но это уже вопрос психологический, а не исторический.

Итак, 23 августа 1939 г., за неделю до начала Второй мировой войны, подписывается печально знаменитый Пакт Молотова-Риббентропа. И дополнение к нему — «Секретный дополнительный протокол о границе сфер интересов Германии и СССР». Через несколько дней — 28 сентября — подписывается «Разъяснение к секретному дополнительному протоколу», которое, с немецкой стороны, подписал вместо уехавшего Риббентропа посол Германии в СССР Шуленбург. [1]

• Чехословакия, 1938. Кто виноват?
• Сталин предложил тост: «Я знаю, как немецкий народ любит своего фюрера»

И мир разделился на «до» и «после»…

И, поэтому, хочется проследить цепь событий, предшествовавших его подписанию, основываясь на архивных документах. Почему Сталин сделал свой выбор — роковой выбор — не в пользу будущих союзников, а в пользу будущего врага…

После раздела Чехословакии, при более чем лицемерной позиции советской стороны, которая лишь грозила, но в итоге бросила своего союзника, Троцкий писал: «Можно с уверенностью ждать теперь попыток советской дипломатии сблизиться с Германией ценою дальнейших отступлений и капитуляций». [2]

И ведь оказался прав…

Как известно, правительство СССР 17 апреля 1939 года внесло предложения о заключении Советским Союзом, Великобританией и Францией тройственного договора о взаимопомощи и военной конвенции на основе принципов равенства и взаимности. Но есть другой, тщательно скрываемый факт, касающийся этой даты: в этот же самый день в Берлине на встрече со статс-секретарем германского МИД Эрнстом фон Вайцзеккером советский полпред Алексей Мерекалов заявил: «С точки зрения СССР нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям с Германией. А, начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше и лучше». [3]

Факт шокирующий. То есть СССР в один и тот же день предложил Англии и Франции объединиться против Германии (хотя непосредственно слово «Германия» там, по дипломатическим соображениям, не употреблялось, но за рамками официальных текстов говорилось именно о ней) и дружбу самой Германии. Ну и, как показывают документы, отношения СССР и Германии стали стремительно становиться «все лучше и лучше», а переговоры с Англией и Францией шли все труднее и труднее…

5 мая 1939 г. Шнурре — Астахов, Берлин:

«Сегодня днем я просил советского поверенного в делах, советника посольства Астахова прийти ко мне и сообщил ему, что мы согласны, в соответствии с запросом его полпреда от 17 апреля, соблюдать советские контракты с заводами „Шкода“ о поставках. Соответствующие инструкции уже были даны. Я просил его информировать об этом свое правительство…

Затем Астахов коснулся смещения Литвинова и попытался, не задавая прямых вопросов, узнать, приведет ли это событие к изменению нашей позиции в отношении Советского Союза. Он особенно подчеркивал большое значение личности Молотова, который ни в коем случае не является специалистом по внешней политике, но который, тем не менее, будет оказывать большое влияние на будущую советскую внешнюю политику. Шнурре» [4]

Как видим, советское руководство больше интересовала не судьба поглощенной Гитлером Чехословакии, а судьба советских заказов…

20 мая 1939 г., Молотов — Шуленбург, Москва:

«…мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база. Без такой политической базы, как показал опыт переговоров с Германией, нельзя разрешить экономических вопросов. На это посол снова и снова отвечал повторением того, что Германия серьезно относится к этим переговорам, что политическая атмосфера между Германией и СССР значительно улучшилась за последний год, что у Германии нет желания нападать на СССР, что советско-германский договор действует, и в Германии нет желающих его денонсировать. На вопрос Шуленбурга о том, что следует понимать под политической базой, я ответил, что об этом надо подумать и нам, и германскому правительству. Опыт показал, что сами по себе экономические переговоры между СССР и Германией ни к чему не привели, что улучшение атмосферы между Германией и СССР, видимо, недостаточное. На вопрос посла, правильно ли он понял меня, что в настоящее время нет благоприятных условий для приезда Шнурре в Москву, я ответил, что экономическим переговорам должно предшествовать создание соответствующей политической базы.

Во время всей этой беседы видно было, что для посла сделанное мною заявление было большой неожиданностью…» [5]

Что ж, Молотов более чем откровенен… Даже сами немцы не ожидали такого.

2 июня 1939 г., Вайцзеккер — Астахову, Берлин:

«До последнего времени отношения между СССР и Германией не были ни тесными, ни навязчивыми. Но за последнее время наметились некоторые изменения. Тон германской прессы в отношении СССР уже не такой как прежде… Наконец, от нашего внимания, вероятно, не ускользнуло, что фюрер в последней речи не допустил никаких задевающих нас выражений. Эти моменты создают возможность дальнейшей нормализации отношений и от Советского правительства зависит сделать выбор». [6]

Вот и результат — германское руководство приняло условия игры.

22 июня 1939 г., Астахов — Шуленбург, Берлин:

«Прося меня быть конфиденциальным, Шуленбург передал следующие сентенции Риббентропа: „Англии и Франции мы не боимся. У нас мощная линия укрепления, через которую мы их не пропустим. Но договориться с Россией имеет смысл“». [7]

Вот так, вещи уже начинают называться своими именами… Дальше — больше.

27 июля 1939, Шнурре — Астахову, Берлин:

«…во всем районе от Балтийского моря до Черного моря и Дальнего Востока нет, по моему мнению, неразрешимых внешнеполитических проблем между нашими странами. В дополнение к этому, несмотря на все различия в мировоззрении, есть один общий элемент в идеологии Германии, Италии и Советского Союза: противостояние капиталистическим демократиям. Ни мы, ни Италия не имеем ничего общего с капиталистическим Западом. Поэтому нам кажется довольно противоестественным, чтобы социалистическое государство вставало на сторону западных демократий…

В своем ответе я подчеркнул, что в настоящее время германская политика на Востоке берет абсолютно иной курс. С нашей стороны не может быть и речи об угрозе Советскому Союзу. Наша цель лежит в совершенно другом направлении. Молотов сам в своей последней речи назвал Антикоминтерновский пакт маскировкой союза, направленного против западных демократий…

Что может Англия предложить России? Самое большее — участие в европейской войне, вражду с Германией, но ни одной устраивающей Россию цели. С другой стороны, что можем предложить мы? Нейтралитет и невовлечение в возможный европейский конфликт и, если Москва этого пожелает, германо-русское понимание относительно взаимных интересов, благодаря которому, как и в былые времена, обе страны получат выгоду…» [8]

Кажется, все встает на свои места. Стороны прекрасно понимают друг друга. И вот мы уже видим, как начинают делить Европу.

19 июня 1939 г., Вейцзекер, Берлин:

«…При любом развитии польского вопроса, мирным ли путем, как мы хотим этого, или любым другим путем, т.е. с применением нами силы, мы будем готовы гарантировать все советские интересы и достигнуть понимания с московским правительством. Если беседа будет протекать положительно и в отношении прибалтийского вопроса, то должна быть высказана мысль о том, что наша позиция в отношении Прибалтики будет откорректирована таким образом, чтобы принять во внимание жизненные интересы Советов на Балтике». [9]

Дальше совершенно замечательный диалог Риббентропа и Астахова, 3 августа 1939 г., Берлин:

«…Мы считаем, что для вражды между нашими странами оснований нет. Есть одно предварительное условие, которое мы считаем необходимой предпосылкой нормализации отношений — это взаимное невмешательство во внутренние дела. Наши идеологии диаметрально противоположны. Никаких поблажек коммунизму в Германии мы не допустим. Но национал-социализм не есть экспортный товар, и мы далеки от мысли навязывать его кому бы то ни было. Если в нашей стране держатся такого же мнения, то дальнейшее сближение возможно.

Воспользовавшись моментной паузой, я заметил, что могу вполне определенно заверить министра, что мое правительство также считает взаимное невмешательство во внутренние дела одной из необходимых предпосылок нормальных отношений и никогда не считало разницу идеологий и внутренних режимов фактом несовместимым с дружественными внешнеполитическими отношениями. Р., подчеркнув, что он с удовлетворением принимает это сообщение к сведению, продолжал.

— Что же касается остальных вопросов, стоящих между нами, то никаких серьезных противоречий между нашими странами нет. По всем проблемам, имеющим отношение к территории от Черного до Балтийского морей мы могли бы без труда договориться, в этом я глубоко уверен. Я не знаю, конечно, по какому пути намерены идти у вас, если у вас другие перспективы, если, например, вы считаете, что лучшим способом урегулировать отношения с нами является приглашение в Москву англо-французских военных миссий, это, конечно, дело ваше. Что касается нас, то мы не обращаем внимания на крики и шум по нашему адресу в лагере так наз. западно-европейских демократий. Мы достаточно сильны и к их угрозам относимся с презрением и насмешкой.

Мы уверены в своих силах. Не будет такой войны, которую проиграл бы Адольф Гитлер.

Что же касается Польши, то будьте уверены в одном — Данциг будет наш.

По моему впечатлению, большой затяжки в разрешении этого вопроса не будет. Мы не относимся серьезно к военным силам Польши. Поляки сейчас кричат о походе на Берлин, о том, что Восточная Пруссия — польская земля. Но они знают, что это вздор. Для нас военная кампания против Польши дело недели — десяти дней. За этот срок мы сможем начисто выбрить Польшу…» [10]

Уже никаких дипломатических изысков и «тумана» — все четко и по сути.

18 августа, Астахов — Шнурре, Берлин:

«…Шнурре со своей стороны долго распространялся о том, сколь большое значение придает сейчас германское правительство проблеме улучшения отношений, сколь далеко оно от мыслей грозить нашим интересам и т.п. Не обошлось и без горького сетования по поводу наших переговоров с англо-французскими военными миссиями и т.п. Несколько раз он повторял о величии переживаемого момента, от которого зависит, будут ли обе наши великие страны надолго вперед в состоянии дружбы или наоборот в состоянии вражды и т.п.» [11]

Вот так. Уже упреки в неверности и клятвы в любви…

Ну и чем ближе к точке невозврата, тем откровеннее высказывания; 18 августа 1939 г. Риббентроп германскому послу в Москве:

«…Фюрер считает, что необходимо, чтобы мы, за стараниями выяснить германо-русские отношения, не были застигнуты врасплох началом германо-польского конфликта. Поэтому он считает, что предварительное выяснение отношений необходимо только для принятия во внимание интересов России в случае подобного конфликта, что без этого, конечно же, будет трудно…» [12]

Ну а что же в это время происходило на переговорах с англо-французской делегацией? «Официальная» версия гласит, что, якобы, англичане и французы сами не хотели ничего подписывать; долго ехали, прислали не тех, с Польшей договориться не смогли… Но, как бы медленно они ни ехали, они прибыли в оговоренные (!) сроки, потому как сроки эти были установлены советской стороной на 7-13 августа. Приехав 11 августа, они сразу сели за стол переговоров. Состав делегаций и задачи переговоров тоже обсуждаются заранее. Так что приехали именно те, именно за тем и именно тогда. А то, что британская сторона не верила в успех переговоров — то, как оказалось, правильно делала… Поскольку имеется любопытный документ — рукописная инструкция Сталина Ворошилову, который возглавлял нашу делегацию. И эта инструкция представляет из себя подробный сценарий комедии, которую наша делегация должна была сыграть:

«1. Секретность переговоров с согласия сторон.

2. Прежде всего выложить свои полномочия о ведении переговоров с англо-французской военной делегацией о подписании военной конвенции, а потом спросить руководителей английской и французской делегаций, есть ли у них также полномочия от своих правительств на подписание военной конвенции с СССР.

3. Если не окажется у них полномочий на подписание конвенции, выразить удивление, развести руками и „почтительно“ спросить, для каких целей направило их правительство в СССР.

4. Если они ответят, что они направлены для переговоров и для подготовки дела подписания военной конвенции, то спросить их, есть ли у них какой-либо план обороны будущих союзников, то есть Франции, Англии, СССР и т. д. против агрессии со стороны блока агрессоров в Европе.

5. Если у них не окажется конкретного плана обороны против агрессии в тех или иных вариантах, что маловероятно, то спросить их, на базе каких вопросов, какого плана обороны думают англичане и французы вести переговоры с военной делегацией СССР.

6. Если французы и англичане все же будут настаивать на переговорах, то переговоры свести к дискуссии по отдельным принципиальным вопросам, главным образом о пропуске наших войск через Виленский коридор и Галицию, а также через Румынию.

7. Если выяснится, что свободный пропуск наших войск через территорию Польши и Румынии является исключенным, то заявить, что без этого условия соглашение невозможно, так как без свободного пропуска советских войск через указанные территории оборона против агрессии в любом ее варианте обречена на провал, что мы не считаем возможным участвовать в предприятии, заранее обреченном на провал.

8. На просьбы о показе французской и английской делегациям оборонных заводов, институтов, воинских частей и военно-учебных заведений сказать, что после посещения летчиком Линдбергом СССР в 1938 г. Советское правительство запретило показ оборонных предприятий и воинских частей иностранцам, за исключением наших союзников, когда они появятся». [13]

То есть не в полномочиях, как таковых, было дело, а в том, что вдруг были затребованы их письменные подтверждения, для того чтобы «выразить удивление, развести руками»… Ведь еще на первой встрече были зафиксированы следующие слова Дракса:

«…адмирал Дракс заявляет — он предполагает, что его полномочия английским посольством доведены до сведения Советской миссии, но письменных полномочий у него нет. В случае надобности, он это полномочие в письменном виде может предъявить в возможно короткий срок…

Адмирал Дракс заявляет — он считает, что отсутствие полномочий не должно служить препятствием к ведению переговоров и что не было таких прецедентов, чтобы миссия, которая едет для военных переговоров, уполномочивалась подписывать конвенцию без правительства. Так было при наших переговорах с Турцией и с Польшей». [14]

Из чего видно также, что Дракс был достаточно опытным переговорщиком, а не «кем попало». Как и было обещано, 21 августа все письменные подтверждения полномочий (верительные грамоты) были в Москве. А 22 августа глава французской делегации заявил Ворошилову:

«…я получил сообщение правительства, что ответ на основной, кардинальный вопрос положительный. Иначе говоря, правительство дало мне право подписать военную конвенцию, где будет сказано относительно разрешения на пропуск советских войск в тех точках, которые Вы сами определите, т.е. через Виленский коридор, а если понадобится в соответствии с конкретными условиями, то и пропуск через Галицию и Румынию.

Ворошилов. Это сообщение от французского правительства?

Думенк. Да, это от французского правительства, которое дало мне эти инструкции». [15]

Однако Ворошилов на данную новость отреагировал тем, что затребовал участия делегаций Польши и Румынии в дальнейших переговорах. Почему? Потому что все решено было еще 19 августа; 21 августа произошел обмен телеграммами между Гитлером и Сталиным, а 22 августа, за день до события, в газете «Известия» сообщалось о прибытии в самое ближайшее время Риббентропа для подписания пакта.

И здесь возникает важный вопрос. Ведь Сталин не отказался от переговоров, не отменил встречу. Полномочия у Дракса, как оказалось, были. Ворошилов, хоть и тянул время, но дело делал — вопросы ставились и решались. То есть понятно, что Сталин вел двойную игру, не будучи до конца уверенным в том, на кого сделать ставку. Что же случилось такого, что чаша сталинских весов перевесила в пользу Германии? А случилось следующее: 17 августа англо-французская делегация заявляет, что их страны, в независимости от подписания Советским Союзом данного соглашения, вступят в войну с Германией в случае ее нападения на Польшу:

«В случае отсутствия пакта ситуация, в которой мы бы оказались, будет следующей:

Франко-британские армии находились бы, очевидно, в состоянии войны с немецкими армиями, так как Германия предварительно произвела бы агрессию против Польши…» [16]

Вот оно! То самое, долгожданное, о чем так давно мечтал Сталин — столкнуть европейские страны в большой войне, оставаясь «над схваткой» в ожидании, когда их силы иссякнут, а потом войти в Европу со своей мировой революцией. Ворошилов объявляет перерыв на несколько дней под предлогом того, что пока не будет получен вопрос о пропуске войск, дальнейшие обсуждения чего бы то ни было не имеют смысла…

И вот, 19 августа произошло событие, о котором много спорили и продолжают спорить. Это — заседание Политбюро ЦК ВКП (б) и речь, сказанная на нем Сталиным. А сказано было, в частности, следующее:

«Вопрос мира или войны вступает в критическую для нас фазу. Если мы заключим договор о взаимопомощи с Францией и Великобританией, Германия откажется от Польши и станет искать «модус вивенди» с западными державами. Война будет предотвращена, но в дальнейшем события могут принять опасный характер для СССР. Если мы примем предложение Германии о заключении с ней пакта о ненападении, она, конечно, нападет на Польшу, и вмешательство Франции и Англии в эту войну станет неизбежным. Западная Европа будет подвергнута серьезным волнениям и беспорядкам. В этих условиях у нас будет много шансов остаться в стороне от конфликта, и мы сможем надеяться на наше выгодное вступление в войну. Опыт двадцати последних лет показывает, что в мирное время невозможно иметь в Европе коммунистическое движение, сильное до такой степени, чтобы большевистская партия смогла бы захватить власть. Диктатура этой партии становится возможной только в результате большой войны.

Мы сделаем свой выбор, и он ясен. Мы должны принять немецкое предложение и вежливо отослать обратно англо-французскую миссию. Первым преимуществом, которое мы извлечем, будет уничтожение Польши до самых подступов к Варшаве, включая украинскую Галицию. Германия предоставляет нам полную свободу действий в Прибалтийских странах и не возражает по поводу возвращения Бессарабии СССР. Она готова уступить нам в качестве зоны влияния Румынию, Болгарию и Венгрию.

… Придерживаясь позиции нейтралитета и ожидая своего часа, СССР будет оказывать помощь нынешней Германии, снабжая ее сырьем и продовольственными товарами. Но, само собой разумеется, наша помощь не должна превышать определенных размеров для того, чтобы не подрывать нашу экономику и не ослаблять мощь нашей армии. … Если Германия одержит победу, она выйдет из войны слишком истощенной, чтобы начать вооруженный конфликт с СССР по крайней мере в течение десяти лет. Ее основной заботой будет наблюдение за побежденными Англией и Францией с целью помешать их восстановлению. С другой стороны, победоносная Германия будет располагать огромными территориями, и в течение многих десятилетий она будет занята «их эксплуатацией» и установлением там германских порядков. Очевидно, что Германия будет очень занята в другом месте, чтобы повернуться против нас. …

В интересах СССР — Родины трудящихся, чтобы война разразилась между Рейхом и капиталистическим англо-французским блоком. Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон. Именно по этой причине мы должны согласиться на заключение пакта, предложенного Германией, и работать над тем, чтобы эта война, объявленная однажды, продлилась максимальное количество времени…»

Данный текст попал к журналисту французского новостного агентства «Гавас» и был опубликован в европейских газетах. Фанаты Сталина упрямо доказывают, что это фальшивка и ничего подобного не было. Как тут не напомнить про то, что и секретный протокол к пакту десятилетия называли фальшивкой… Факт состоит в том, что заседание политбюро действительно было. Но обсуждались на нем, по сохранившейся официальной повестке, совершенно несерьезные, третьестепенные вещи — и это в такой-то важный момент! При этом в публикации «Гавас» отмечалось, что данный вопрос и не был указан в официальной повестке дня. Заседания же Политбюро не стенографировались — слишком уж «деликатные» темы на нем обсуждались, и данный текст, скорее всего, был воспроизведен по памяти одним из участников. С какой целью? Как полагают исследователи, это была некая секретная «доктрина», которую разослали руководителям коммунистических партий в Европе, как предтеча того самого «мирового пожара», о котором так мечтали большевики, чтобы воплотить в жизнь свою навязчивую идею — мировую революцию.

В том, чтобы считать эту речь подлинной, есть несколько причин. Во-первых, именно в этот день Риббентроп получил приглашение в Москву. Причем с утра еще не было никакой определенности в этом вопросе, а ближе к вечеру, после заседания, она внезапно появилась, да к тому же в очень решительной форме — включая проект договора. Во-вторых, все сказанное было воплощено в секретном протоколе к пакту и, что очень важно — в несколько иной интерпретации (касательно территорий) — которая появилась уже позже, в момент переговоров. В-третьих, Сталин говорил подобное не только в этот раз:

«Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расшатывает, подрывает капиталистическую систему. Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались». [17]

И 22 августа, в тот день, когда Ворошилов окончательно «отфутболил» готовую к подписанию договора англо-французскую делегацию под надуманными предлогами, Гитлер уже предвкушал победу, выступая перед главнокомандующими:

«У противника была еще надежда, что после захвата Польши в качестве нашего противника выступит Россия. Но противник не учел моей огромной способности принимать решения. Наши противники — жалкие черви. Я видел их в Мюнхене…

Я был убежден, что Сталин никогда не примет английское предложение. Россия не заинтересована в сохранении Польши… Решающее значение имела замена Литвинова. Поворот в отношении России я провел постепенно. В связи с торговым договором мы вступили в политический разговор. Предложение пакта о ненападении. Затем от России поступило универсальное предложение. Четыре дня назад я предпринял особый шаг, в результате которого вчера Россия ответила, что готова к заключению пакта. Установлена личная связь со Сталиным. Фон Риббентроп послезавтра заключит договор. Теперь Польша оказалась в том положении, в каком я хотел ее видеть.

Нам нечего бояться блокады. Восток обеспечит нас пшеницей, скотом, углем, свинцом и цинком. Это огромная цель, которая требует огромных сил. Боюсь только одного: как бы в последний момент какая-нибудь паршивая свинья не подсунула мне свой план посредничества.

В своей политической цели я иду дальше. Положено начало разрушению господствующего положения Англии. После того как я осуществил политические приготовления, путь солдатам открыт.

Нынешнее обнародование пакта о ненападении с Россией подобно разорвавшемуся снаряду. Последствия не останутся незамеченными. Сталин сказал, что этот курс пойдет на пользу обеим странам. Воздействие на Польшу будет чудовищным». [18]

Ну что же, добавить тут нечего. Путь германским солдатам действительно был открыт. Но, как оказалось впоследствии, не только на Польшу… Роковая ошибка Сталина дорого обошлась и нашей стране, и не только ей. Но ей — дороже всего. Сталин жаждал мировой революции, но получил мировую войну…

Источники:

[1] Архив внешней политики Российской Федерации, Ф. 3а. Оп. 1. П. 18. Д. 243.

[2] Бюллетень оппозиции. 1938. № 70. С. 4.

[3] Documents from the Archives of The German Foreign Office. Departament of State. 1948, Меморандум Статс-секретаря Министерства иностранных дел Германии, Берлин. 17 апреля 1939 г.

[4] Там же, Меморандум Министерства иностранных дел Германии, Берлин, 5 мая 1939 г.

[5] Из дневника наркома иностранных дел СССР В.М. Молотова — запись беседы с послом Германии в СССР Ф. фон дер Шуленбургом 20 мая 1939 г., Архив внешней политики Российской Федерации Ф. 06. Оп. 1а. П. 26. Д. 1. Л. 1–3.

[6] Запись беседы временного поверенного в делах СССР в Германии Г.А. Астахова со статс-секретарем МИД Германии Э. фон Вайцзеккером о перспективах советско-германских отношений. 2 июня 1939 г., Российский государственный архив новейшей истории, Ф. 3. Оп. 64. Д. 673. Л. 15–21.

[7] Доклад временного поверенного в делах СССР в Германии Г.А. Астахова в НКИД СССР о беседе с послом Германии в СССР Ф. фон дер Шуленбургом о желании германского правительства улучшить отношения с СССР и опасениях получить отказ советской стороны. 22 июня 1939 г., Российский государственный архив новейшей истории, Ф. 3. Оп. 64. Д. 673. Л. 22–26.

[8] Documents from the Archives of The German Foreign Office. Departament of State. 1948.

Шнурре, Меморандум Министерства Иностранных дел Германии, Берлин, 27 июля 1939 г.

[9] Там же, фон Вейцзекер, Статс-секретарь Министерства Иностранных дел Германии германскому послу в Москве, Берлин, 29 июля 1939 г.

[10] Запись бесед временного поверенного в делах СССР в Германии Г.А. Астахова с министром иностранных дел Германии И. фон Риббентропом и заведующим референтурой политико-экономического отдела МИД Германии К. Шнурре о желании Германии начать политическое сближение с СССР. 3 августа 1939 г., Российский государственный военный архив, Ф. 33987. Оп. 3а. Д. 1237. Л. 397–402.

[11] Запись беседы временного поверенного в делах СССР в Германии Г.А. Астахова с заведующим референтурой политико-экономического отдела МИД Германии К. Шнурре по организации советско-германских переговоров для улучшения отношений между СССР и Германией. 18 августа 1939 г., Архив внешней политики Российской Федерации, Ф. 011. Оп. 4. П. 27. Д. 59. Л. 180–178.

[12] Documents from the Archives of The German Foreign Office. Departament of State. 1948.

Имперский министр иностранных дел германскому послу в Москве, 18 августа 1939.

[13] Архив внешней политики Российской Федерации, Ф. 06. Оп. 1б. П. 27. Д. 5. Л. 34–38.

[14] Запись первого заседания военных миссий СССР, Великобритании и Франции в ходе англо-франко-советских военных переговоров в Москве. 12 августа 1939 г., Российский государственный архив социально-политической истории, Ф. 74. Оп. 2. Д. 120. Л. 44–51.

[15] Запись беседы наркома обороны СССР К.Е. Ворошилова с главой французской военной миссии Ж. Думенком о возможности продолжения англо-франко-советских военных переговоров. 22 августа 1939 г., Российский государственный архив социально-политической истории, Ф. 74. Оп. 2. Д. 120. Л. 148–154.

[16] Запись седьмого заседания военных миссий СССР, Великобритании и Франции в ходе англо-франко-советских военных переговоров в Москве. 17 августа 1939 г. РГАСПИ.

[17] Дневник Генерального секретаря Исполкома Коминтерна Георгия Димитрова, 7 сентября 1939 г., Архивы Коминтерна и внешняя политика СССР 1939-1941 гг., Российский государственный архив социально-политической истории Ф. 495. Оп. 195. Д. 1. Ч. VII. Л. 54–56.

[18] Выступление Гитлера на совещании перед главнокомандующими 22 августа 1939 г, Государственный архив Российской Федерации, Ф. Р-7445. Оп. 2. Д. 142. Л. 158–160.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

ЮMoney: 410013762179717

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: