Ахилла

Из книги писателя Олдоса Хаксли (1894-1963) «Возвращение в дивный новый мир» (1958), глава «Пропаганда при диктатуре»:

На суде после Второй Мировой Войны гитлеровский министр Вооружения Альберт Шпеер произнес длинную речь, с поразительной откровенностью описав нацистскую тиранию и проанализировав ее методы. «Гитлеровская диктатура, — сказал он, — фундаментально отличается от ее исторических предшественниц. Это первая диктатура в период современного технического развития, которая комплексно использовала все технические средства для установления господства в ее собственной стране. С помощью технических средств — таких как радио и громкоговоритель — восемьдесят миллионов людей были лишены мышления, что сделало возможным подчинить их воле одного человека … Раньше диктаторам даже на самых низших уровнях были нужны высококвалифицированные помощники — люди, способные думать и действовать самостоятельно. Тоталитарная система в период современного технического развития может без них обойтись. Благодаря современным методам коммуникации стало возможным автоматизировать низшее звено управления. В результате в системе появился новый тип людей с некритическим восприятием приказов».

В Дивном Новом Мире технологии продвинулись намного дальше от уровня, который был достигнут во времена Гитлера, соответственно, реципиенты приказов стали еще менее склонны к критике, чем их предшественники нацисты, еще более послушны отдающей приказы элите. Кроме того, для выполнения их подчиненных функций все они были генетически стандартизированы и постнатально обусловлены, и их поведение было почти таким же предсказуемым, как и работа механизмов. Подобное обусловливание «низшего звена управления» уже происходит в коммунистических диктатурах. Китайцы и русские не полагаются лишь на косвенное воздействие развивающихся технологий, они проводят прямую психическую и физическую обработку своих низших лидеров, подвергая их умы и тела системе безжалостного, но, судя по всему, высокоэффективного обусловливания. «Многих людей, — сказал Шпеер, — преследует ночной кошмар, что в один прекрасный день власть над ними захватят машины. Этот кошмар почти стал реальностью в гитлеровской тоталитарной системе». Почти, но не совсем. Нацистам не хватило времени — а также, вероятно, необходимых навыков и знаний, — для промывки мозгов и обусловливания их низшего командного состава. Возможно, это одна из причин их поражения.

• «Без информации народ не может быть в безопасности»: пропаганда и демократия
• Перенаселенность как предпосылка тоталитарной диктатуры

С того времени арсенал технических средств потенциального диктатора существенно расширился. Так же как радио, громкоговорители, кинокамеру, и ротационную печатную машину, современный пропагандист может использовать телевидение, чтобы передавать изображение своего клиента. И голос, и изображение можно записать на магнитную пленку. Благодаря техническому прогрессу Большой Брат теперь может быть почти так же вездесущ, как Господь Бог.

Но не только на техническом фронте усилилась мощь потенциального диктатора. Со времен Гитлера значительная часть работы была перенесена в сферу прикладной психологии и неврологии — область особого интереса пропагандиста, идеолога и промывателя мозгов. В прошлом эти деятели были исключительно эмпириками. Но методом проб и ошибок им удалось выработать ряд техник, которые они эффективно использовали, в сущности не понимая, почему они так эффективны. Сегодня искусство управления становится наукой. Те, кто этим занимается, знают, что они делают и почему. В своей работе они руководствуются теориями и гипотезами, основанными на солидном фундаменте экспериментальных данных. Благодаря новым открытиям и новым методам, разработанным на их основе, стало возможно, чтобы кошмар, который «едва не был реализован в гитлеровской тоталитарной системе», мог быть полностью осуществим.

Но прежде чем обсуждать эти новые методы и техники, давайте посмотрим на тот кошмар, который едва не стал реальностью в нацистской Германии. Что это были за методы, которые использовали Гитлер и Геббельс, чтобы «лишить восемьдесят миллионов человек независимого мышления и подчинить их воле одного человека»? И что это была за антропологическая теория, на которой основывались столь ужасающе эффективные методы?

На эти вопросы можно ответить словами самого Гитлера. Эти слова поражают своей точностью и проницательностью. Когда он пишет о таких широких абстракциях как Раса, История, Провидение, это просто невозможно читать. Но когда он пишет о германском народе и методах, которые он использовал, чтобы им управлять, его стиль меняется. Нонсенс уступает место смыслу, напыщенность — искушенной и циничной проницательности. В своих философских трудах Гитлер либо предавался туманным рассуждениям, либо повторял чужие поверхностные теории. Что же касается его замечаний о толпе и пропаганде, то здесь он писал о том, о чем знал не понаслышке. По словам его биографа Алана Буллэка, «Гитлер был величайшим демагогом в истории человечества». Те, кто добавят «всего лишь демагогом», не сумели оценить природу политической власти в период массовой политики. Как сказал сам Гитлер: «Быть лидером означает быть способным сдвинуть массы». Цель Гитлера заключалась в том, чтобы сначала сдвинуть массы, а затем, освободив от традиционных привязанностей и морали, подчинить их (с гипнотизирующего согласия большинства) своему новому авторитарному порядку.

«Гитлер, — писал Герман Раушнинг в 1939 году, — питал глубокое уважение к Католической церкви и Иезуитскому ордену, но не за их Христианскую доктрину, а за тот „механизм“, который они выработали и использовали, за их иерархическую систему, чрезвычайно изощренную тактику, знание человеческой натуры и мудрое использование человеческих слабостей при управлении верующими». Церковность без христианства, дисциплина с монастырскими правилами не во славу божью или для спасения души, но для блага Государства и для славы и власти демагога, ставшего Лидером, — вот цель, к которой должно было привести движение масс.

Давайте посмотрим, что думал Гитлер о массах, которые приводил в движение, и как он это делал. Принцип, с которого он начал, был этакий постулат: массы заслуживают только презрения. Они не способны к абстрактному мышлению и не интересуются ничем за пределами их опыта. Их поведение определяется не знаниями или разумными причинами, а чувствами и бессознательными влечениями. Именно в этих влечениях и чувствах «и находятся корни их отношений, как положительных, так и отрицательных». Чтобы добиться успеха, пропагандист должен знать, как манипулировать этими инстинктами и эмоциями. «Движущей силой самых грандиозных переворотов никогда не было какое-то научное учение, которое завладело бы умами масс, только приверженность и преданность, своего рода истерия, приводили их в движение. Кто хочет завоевать власть над массами, должен уметь подобрать ключ к их сердцам». На постфрейдистском жаргоне — к их бессознательному.

Больше всего Гитлер взывал к той части низшего среднего класса, которые сначала были разорены инфляцией 1923 года, а затем еще раз спадом 1929 и последующих годов. «Массами», к которым он обращался, и были те самые сбитые с толку, разочарованные и страдающие миллионы. Чтобы сделать их еще более массоподобными, еще более гомогенизированными, он собирал их тысячами, десятками тысяч в больших залах и на стадионах, где люди могли отбросить свою индивидуальность и даже элементарную человечность и погрузиться в толпу.

Человек осуществляет прямой контакт с обществом двумя способами: как член семейной, профессиональной или религиозной группы или как частица толпы. Группы могут быть в той же мере профессиональными и нравственными, как и индивиды; толпа же хаотична, не имеет никаких собственных целей и способна на все, кроме разумных действий и здравых суждений. Поглощенные толпой, люди теряют способность последовательно мыслить и совершать моральный выбор. Их внушаемость возрастает до такой степени, что они лишаются возможности принимать решения и поступать по своей воле. Находясь в перевозбужденном состоянии, они теряют всякое чувство индивидуальной и коллективной ответственности, становятся подвержены внезапным приступам ярости, энтузиазма или паники. Другими словами, человек в толпе ведет себя так, словно он проглотил изрядную дозу какого-нибудь сильного интоксиканта. Он становится жертвой, как я бы это назвал, «стадного яда». Подобно алкоголю стадный яд — это активный экстравертирующий наркотик. Отравленный им индивид, отбросив ответственность, благоразумие, мораль, переходит в своего рода состояние неистового животного безумия.

В течение долгой карьеры агитатора Гитлер изучил эффекты стадного отравления и научился использовать их для своих целей. Он обнаружил, что оратор может воздействовать на «скрытые силы», которые управляют человеческими действиями более эффективно, чем писатель.

Чтение — личная, а не коллективная форма деятельности. Писатель обращается к отдельным индивидам, которые находятся в спокойном уравновешенном состоянии. Оратор обращается к массе индивидов, уже зараженным стадным ядом. Они отданы на его милость и, если он знает свое дело, то может делать с ними все, что захочет. Как оратор Гитлер прекрасно знал свое дело. Он был способен, по его же словам, «следовать за огромной массой таким образом, что живые эмоции его слушателей подсказали бы ему нужное слово, которое в свою очередь нашло бы прямой путь к их сердцам». Отто Штрассер называл его «громкоговорителем, оглашающим самые секретные желания, самые запретные инстинкты, недуги и личные секреты целой нации».

За двадцать лет до того, как Madison Avenue занялось «мотивационными исследованиями», Гитлер уже изучил и широко использовал секретные страхи и надежды, желания, тревоги и разочарования немецкого народа. Именно манипулируя «скрытыми силами» рекламные агенты убеждают нас покупать их товар — зубную пасту, брэндовые сигареты, политических кандидатов. И взывая к тем же скрытым силам — как и к другим, слишком опасным для Madison Avenue, чтобы иметь с ними дело, — Гитлер убедил немецкий народ купить себе Фюрера, абсурдную философию и Вторую мировую войну.

В отличие от масс интеллигенция имеет вкус к рациональному и интерес к фактам. Критический склад ума делает их нечувствительными к этому виду пропаганды, что так хорошо работает с большинством. У масс «преобладают инстинкты, а инстинкты рождают веру… В то время как простой народ инстинктивно смыкает свои ряды, чтобы образовать сообщество» (под руководством лидера тем более), «интеллигенты разбегаются в разные стороны, словно куры на птичьем дворе. С ними нельзя делать историю, они не могут быть использованы как составные элементы для образования общества».

Интеллигенты — это люди, которые требуют доказательств, и их шокируют логические противоречия и искажения фактов. Они считают чрезмерные упрощения первородным грехом — грехом разума, и терпеть не могут лозунгов, некомпетентных утверждений и огульных обобщений, которые всегда в ходу у пропагандиста. «Любая эффективная пропаганда, — писал Гитлер, — должна быть сведена к нескольким основным тезисам, выраженным в стереотипной форме». Эти фразы нужно постоянно повторять, поскольку «только постоянные повторения могут впечатать идею в память толпы».

Философия учит нас не доверять тому, что кажется слишком очевидным. Пропаганда же, напротив, предлагает принимать как очевидное то, над чем стоило бы задуматься и не спешить с выводами. Цель демагога — создать социальную когерентность под своим собственным руководством. Как указывал Бертран Рассел, «догматические системы без эмпирического фундамента, такие как схоластика, марксизм и фашизм, обладают преимуществом создавать согласованный социум из своих последователей». Таким образом, демагог-пропагандист всегда должен быть последовательно догматичен. Все его утверждения безоговорочны. В его картине мира нет серых тонов, все либо дьявольски черное, либо божественно белое. По словам Гитлера, пропагандист должен выработать у себя привычку «по любому вопросу, с которым придется иметь дело, всегда занимать одностороннюю позицию». И никогда не признавать, что он может ошибаться, или что люди с другой точкой зрения могут быть хотя бы отчасти правы. С оппонентами не спорят, их атакуют, заглушают криком, или, если они слишком мешают, ликвидируют. Щепетильного интеллигента такой подход возмутит. Но массы всегда уверены, что «правда на стороне нападающего».

Таково было мнение Гитлера о человечестве. Очень невысокое мнение. Было ли это мнение ошибочным? Дерево познается по его плодам, и теория, которая породила методы, доказавшие такую чудовищную эффективность, должна содержать, по крайней мере, хоть какой-то элемент правды. Добродетель и ум принадлежат людям как индивидам, свободно сотрудничающим с другими индивидами в небольших группах. То же самое можно сказать про грех и глупость. Но недостойная человека безрассудность, к которой взывает демагог, моральная немощность, на которую он рассчитывает, когда побуждает свои жертвы к действию, характеризуют людей не как индивидов, а как людей в массе. Безрассудность и моральный кретинизм не характерные человеческие качества, а симптомы стадного отравления.

Во всех мировых религиях спасение и просветление — для личностей. Царство небесное в сознании человека, а не в коллективном бессознательном толпы. Христос обещал быть там, где соберутся двое или трое, а не там, где тысячи будут заражать друг друга стадным ядом.

При нацистах огромное количество людей заставляли маршировать рядами из пункта А в пункт Б и обратно. «Постоянно держать все население на марше может показаться бессмысленной тратой времени и сил. Только позднее, — добавляет Герман Раушинг, — стал понятен скрытый замысел, основанный на хорошо просчитанном согласовании целей и средств. Маршировка убивает мысль. Маршировка — конец индивидуальности. Маршировка — важный технический прием, направленный на то, чтобы приучить людей к механической квазиритуальной активности, пока она не станет их второй натурой».

Со своей точки зрения и на том уровне, где он решил проделать свою ужасную работу, Гитлер был абсолютно прав в оценке человеческой природы. Но тем из нас, кто смотрит на людей как на личности, а не как на части толпы, его воззрения покажутся чудовищными заблуждениями. В эпоху стремительного роста населения и заорганизованности, ускоренного развития все более эффективных средств коммуникации, как сохранить целостность человеческой индивидуальности и утвердить ее ценность? Сейчас еще можно задать этот вопрос и, вероятно, найти на него ответ. Следующему поколению искать ответ будет уже поздно, а, может, в удушающем коллективном климате будущего нельзя даже будет и задать сам вопрос.