Ахилла

Татьяна Макарова

Ее недолюбливали в «Общей газете», где она работала одно время. Считали слишком чувствительной. Якобы она манипулирует словами «ужас», «горе». Якобы ее экзальтированность жалит совесть, дергает нервы. Оппоненты думали: ТЫ не можешь молчать, а Я не хочу знать — ни ужаса, ни горя, ни боли (блажен, кто не чувствует — тепло ему на свете)… Ни правды (мы спим — нам сладко усыпленье). Хочу — не знать ТВОЮ правду.

Анна не была церковным человеком, практикующей христианкой. Но явно, что поступками ее двигала любовь. Та Любовь — без которой наша жизнь выхолащивается, выдыхается. «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая или кимвал звучащий» (1 Коринф., 13,1). Движимая любовью, она сошла в ад, в самое нутро многоликого человеческого страдания, укоренившегося на наших необъятных просторах. Непостижимо, как без поддержки Всевышнего она выдерживала груз человеческого отчаяния, погружаясь в него и в него не впадая. Возможно, поддерживала духовность матери Марии Скобцовой, поработавшей задолго до нее там же, в глубинах чужого горя. К Анне обращены слова матери Марии:

Подвел ко мне, сказал: усынови

Вот этих, — каждого в его заботе.

Пусть будут жить они в твоей крови, —

Кость от костей твоих и плоть от плоти.

Анна создала общественную приемную по правам человека — в одном лице. И что уникально, что восхищает: погружение в стихию зла, отслеживание гримас дьявола, соседство со смертью, нечеловеческие страдания — не раздавило ее психически, не омрачило духовно. Помню ее хрупкую, воздушную телесность, небесную звонкость голоса — на митингах. Помню слова о дефиците идеализма в нашем обществе.

Поистине — белое на черном.

Анна держала начеку нашу совесть, ответственную за происходящее. На прицеле и на пределе переживания — каждую в отдельности. Вспомните у Герцена: мы не врачи, мы боль… Ее неустанная отзывчивость обожгла и нас, слепоглухонемых; нет, обожгла меня — слепоглухонемую.

Анна восстанавливала подлинную духовность своей личностью, подлинным милосердием, по-христиански возлюбить ближнего действенной любовью.

Невозможно, неправдоподобно, что опыт ее деятельного сострадания не отзовется в мире, в ком-то из нас. Во мне. Ведь Бог, который жил в Анне анонимно, дает каждому из нас волю к добру.

Анна оставила задание каждому из нас. Ее убийство — это МОЯ утрата и именно Я должна ее восполнить. У меня нет отчаянной храбрости, но я не хочу быть побежденной злом, хочу его побеждать ДОБРОМ. У меня нет храбрости, но есть воля к добру и согласие со святым Серафимом: «Стяжай Духа Святого и тысячи около тебя спасутся». Пусть — не тысячи, а сотни или десятки. Или хотя бы одна душа. Пусть не спасется, а хотя бы смягчится и отвратится от злого. Пусть хотя бы я не буду орудием зла. Круговая порука добра умалит природу зла. Мы, преображаясь, преображаем хотя бы крошечную делянку многострадального отечества. Понимая его умом или отказываясь понимать, пробуждаем от богатырского сна, за которым самодовольство, ксенофобия, за которым судебное решение наболевшего вопроса, потом какого-нибудь еще, потом обязательно моего.

Отец Георгий Чистяков ее подвижничество назвал гражданской святостью.

Имя Анна в переводе с еврейского — благодать.

Донна Анна. Вечная Женственность и неженская отвага.

Любим. Благодарим. Молимся.

Источник