Ахилла

Ну что ж… Тяжело говорить, тяжело писать.

Собралось нас на акции памяти жертв репрессий человек 20-30 примерно. Женщины в основном. Фонтанный сад красив и засыпан осенними листьями, холодно и грустно. Атмосфера такая… как на старинном ухоженном кладбище. В воздухе витает история, память. Застывшее прошлое, безвременье.

На стене внутри сада размещена инсталляция, посвященная памяти моего любимого поэта И. Бродского. Фотографии, различные вещи и таблички со стихотворными строками.

Вот эти пробрали до дрожи:

«И ежели нас в толпе, тысячу лет спустя,

окликнет ихний дозор, узнав нас по плоскостопию,

мы прикинемся мертвыми, под каблуком хрустя:

подлиннику пустоты предпочитая копию».

Подлиннику пустоты предпочитая копию… Странные, завораживающие строки. А мертвыми как будто и не нужно прикидываться, мы уже мертвы. И я мертв. Стыдно признаваться, но почти не осталось сил вывозить эту жизнь.

Началось все с общей молитвы. Священник, некто отец Михаил, в епитрахили поверх куртки и с кадилом в руке, поет слова молитвы. Я присматриваюсь к нему: адекватный ли ты, «батюшка»? Понимаешь ли ты, что делаешь? Или просто случайный поп, которого снарядили для проведения акции? Нет, вроде нормальный, вроде погруженный в эти события, в эту трагедию, не случайный. Хорошо.

Женщины и девочка справа подпевают. Я стою, не крещусь. Не хочу. Сложные у меня отношения с Господом Богом, а формально осенять себя крестным знамением желания нет.

«Всех невинно убиенных, расстрелянных, сосланных в лагеря…»

«Всех исполнявших приказания, доносивших, лгавших… прости, Господи».

«Вееечная пааааамяяяяаааать.. Вечная паааа-а-а-а-мяяяя-аааа-ть. Веее-ч-на-я пааа-мять».

И я подпеваю, стараясь не зафальшивить.

Наконец, чтение имен. Стою и мучительно пытаюсь вспомнить, понять, осознать: как я здесь оказался? Почему для меня это важно? В моей семье не было памяти о репрессированных родственниках. От матери слышал о раскулаченных в годы советской власти прабабушке и прадедушке, не больше. Имен и подробностей не помню, забыл.

Никто мне вроде ничего не рассказывал, не подсовывал книжек. И Солженицына мы в школе не проходили. Не знаю…

Помню, что в семинарии я читал о голодоморе 30-х годов. Тогда поумирали миллионы людей. Читал, как крестьяне дохли, как мухи, с голоду, жрали, что могли раздобыть. Видел записки чекистов о найденных в доме косточках умерших и съеденных младенцев. Один, мол, помер, а другие-то тоже, что ли, помирать должны? Вот мы и приготовили, съели. Читал, как топором кто-то родственника зарубил и тоже «сготовил». Это был просто кошмар, натуральный ад на земле. 1933 год…

Читаю я, помню, все это. А затем отыскиваю доклад И. Сталина, с котором он выступил перед пленумом ЦК как раз в разгар смертности от голода. Доклад назывался «Итоги первой пятилетки».

Прочитанное повергло меня в шок. Я не мог поверить: может, я даты перепутал? Или что, «благодетель рабочих и крестьян» не знал, какая чудовищная гуманитарная катастрофа творилась в деревнях и колхозах? Нет, 1933 г., нет, все он прекрасно знал.

И тем не менее. На выступлении И. Сталин (тяжело даже эту фамилию спокойно печатать) рапортует о головокружительных успехах в деле проведении «пятилетки в четыре года».

Цитирую выдержки:

«У нас, в СССР, рабочие давно уже забыли о безработице. Года три тому назад мы имели около полутора миллионов безработных. Вот уже два года, как уничтожили мы безработицу. И рабочие успели уже забыть за это время о безработице, об ее гнете, об ее ужасах… Одно из основных завоеваний пятилетки в 4 года состоит в том, что мы уничтожили безработицу и избавили рабочих СССР от ее ужасов […]

Что такое бедняки? — простодушно вопрошает „отец народов“. — Это такие люди, у которых обычно не хватало для хозяйства либо семян, либо лошади, либо орудий, либо не хватало всех этих вещей вместе взятых (какой заботливый вождь! — прим. мое). БЕДНЯКИ — ЭТО ТАКИЕ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ЖИЛИ ВПРОГОЛОДЬ и как правило находились в кабале у кулаков, а в старое время — и у кулаков, и у помещиков. ЕЩЕ СОВСЕМ НЕДАВНО БОЛЕЕ ДВУХ МИЛЛИОНОВ БЕДНЯКОВ НАПРАВЛЯЛОСЬ ЕЖЕГОДНО НА ЗАРАБОТКИ на юг — на Северный Кавказ и Украину, в наймиты к кулакам, а еще раньше — к кулакам и помещикам. Еще больше приходило их ежегодно к заводским воротам, заполняя ряды безработных.

ТЕПЕРЬ УЖЕ НЕТ У НАС ТАКИХ СЛУЧАЕВ, ЧТОБЫ МИЛЛИОНЫ КРЕСТЬЯН СРЫВАЛИСЬ ЕЖЕГОДНО СО СВОИХ МЕСТ И УХОДИЛИ НА ЗАРАБОТКИ в далекие края. Для того, чтобы вытянуть крестьянина на работу куда-нибудь вне его собственного колхоза, теперь надо подписывать договор с колхозом, да еще обеспечить колхознику даровой проезд по железной дороге. Теперь уже нет у нас таких случаев, чтобы сотни тысяч и миллионы крестьян разорялись и обивали пороги фабрик и заводов. ЭТО ДЕЛО БЫЛО, НО ОНО ДАВНО УЖ СПЛЫЛО (ай, молодец! — прим. мое). Теперь крестьянин — обеспеченный хозяин, член колхоза, имеющего в своем распоряжении тракторы, сельхозмашины, семенные фонды, запасные фонды и т.д. и т.п.

Вот, что дала пятилетка бедноте и низшим слоям середняков. Вот в чем суть основных завоеваний пятилетки в области улучшения материального положения рабочих и крестьян».

Меня просто выворачивает наизнанку, когда я читаю эти слова. Это 7 января 1933 года.

А 22 января того же года этот «эффективный менеджер» подписывает директиву о предотвращении массового выезда голодающих крестьян.

«До ЦК ВКП и Совнаркома дошли сведения, что на Кубани и Украине НАЧАЛСЯ МАССОВЫЙ ВЫЕЗД КРЕСТЬЯН „ЗА ХЛЕБОМ“ в ЦЧО, на Волгу, Московскую обл., Западную обл., Белоруссию. ЦК ВКП и Совнарком СССР не сомневаются, что этот выезд крестьян, как и выезд из Украины в прошлом году, организован врагами Советской власти, эсерами и агентами Польши (то есть внутренней „пятой колонной“ на пару с агентами коварного Запада, разумеется, — прим. мое) с целью агитации „через крестьян“ в северных районах СССР против колхозов и вообще против Советской власти. В прошлом году партийные, советские и чекистские органы Украины прозевали эту контрреволюционную затею врагов Советской власти. В этом году не может быть допущено повторение прошлогодней ошибки.

Первое. ЦК ВКП и Совнарком СССР предписывают крайкому, крайисполкому и ПП ОГПУ Северного Кавказа НЕ ДОПУСКАТЬ МАССОВЫЙ ВЫЕЗД КРЕСТЬЯН из Северного Кавказа в другие края и въезд в пределы края из Украины.

Второе. ЦК ВКП и Совнарком предписывают ЦК КП(б)У, Укрсовнаркому, Балицкому и Реденсу НЕ ДОПУСКАТЬ МАССОВЫЙ ВЫЕЗД КРЕСТЬЯН из Украины в другие края и въезд на Украину из Северного Кавказа.

Третье. ЦК ВКП и Совнарком предписывают ПП ОГПУ Московской обл., ЦЧО, Западной обл., Белоруссии, Нижней Волги и Средней Волги АРЕСТОВЫВАТЬ ПРОБРАВШИХСЯ НА СЕВЕР „КРЕСТЬЯН“ Украины и Северного Кавказа и после того, как будут отобраны контрреволюционные элементы, ВОДВОРЯТЬ ОСТАЛЬНЫХ В МЕСТА ИХ ЖИТЕЛЬСТВА».

То есть буквально: приказывает чекистам и работникам на местах не выпускать спасающихся бегством от голодной смерти людей из тех населенных пунктов, где они массово подыхают от голода…

«Еще совсем недавно более двух миллионов бедняков направлялось ежегодно на заработки на юг — на Северный Кавказ и Украину, в наймиты к кулакам… Теперь уже нет у нас таких случаев, чтобы миллионы крестьян срывались ежегодно со своих мест и уходили на заработки в далекие края», — слова из доклада, пункт V, «ИТОГИ ПЯТИЛЕТКИ в четыре года В ОБЛАСТИ УЛУЧШЕНИЯ МАТЕРИАЛЬНОГО ПОЛОЖЕНИЯ РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН».

Циничный кровавый лжец.

Окончание доклада, небось, увенчалось долгими-предолгими аплодисментами партийных лизоблюдов, как это и бывало.

Помню, горячечно пересказывал это сокурсникам: да вы посмотрите, какой непостижимый просто цинизм, бесчеловечная ложь, просто жесть! Один семинарист, Егор Полевой, как-то пытался меня увещевать, чтобы я успокоился, прекратил.

Еще бывшая знакомая, пожилая верующая интеллигентная петербурженка, рассказывала про своих репрессированных родственников. Дедушка, дядя. Про ужасы жизни в СССР, про очереди и страх за «запретные» книги вроде томика стихов М. Цветаевой. Наставляла, чтобы я не верил ее «сумасшедшим» ровесникам, которые вдруг «все позабыли» и «вздыхают теперь в интернете» по счастливой советской стране.

А после начала войны она активно возлюбила В. Путина и возненавидела бандеровцев и фашистов на Украине. Стала ратовать за посадку «высказывающихся», в частности А. Горинова, которого после и посадили ни за что на 7 лет. И я думал: ну как так, ну как так, Наталья Михайловна, а? Вы же сами мне говорили про довлатовские «миллионы доносов», а чуть государство сменило вывеску с советского на православно-традиционное и развязало войну, так вы уже в строю «патриотов». Публично призываете сажать несогласных «врагов народа». Ругаете либералов. Развесив уши, смотрите «Бесогоны» уважаемого Никиты Сергеевича, репостите проповеди патриарха Кирилла…

Впрочем, как только она увидела, что началась символическая реставрация сталинизма, установка памятников палачам и убийцам, ее патриотический энтузиазм резко утух. И пошли репосты из «Бессмертного барака» и горькие обличения «потомков палачей».

Так вот, чтение имен…

Такой-то Иван Николаевич, работник такого-то завода, расстрелян такого-то января 1938 г.

Такой-то Иосиф Абрамович, еврей… Такой-то отчество и фамилия, латыш, финн… Раз страница, два страница, три страница.

Расстрелян в 1938 г., расстрелян, расстрелян. Расстрелян.

Когда читаешь имена репрессированных в интернете — это не то. Это просто статистика, информация, знаки и буковки. А когда слышишь, как эти имена читают живые люди, в саду Фонтанного дома, — живые люди о некогда живых людях — это пробирает и трогает. Чувствуешь эту разорванную человеческую связь, «крутой маршрут» прошлого.

У одной читающей женщины срывается голос, эмоции. Она осекается. Отворачиваюсь.

Другая читает листок с именами своих расстрелянных родственников, также срывается. И в конце уже с прямым вызывающим надрывом: «Нет политическим репрессиям в современной России!»

И спешно уходит, спешно уходит.

Я читаю в микрофон чьи-то имена, отчества и фамилии. Каждый участник прочитывает по 4-5 строчек, предваряемые тем или иным эпиграфом на тему репрессий. А. Солженицын, В. Шаламов, несколько незнакомых имен. Мне досталась цитата о «врагах народа» Е. Гинзбург.

Враги народа, враги народа, враги-враги-в-ра-ги. Народа, народа, на-ро-да. Да.

Когда дочитал и пошел обратно, тоже разбередило душу. Вновь с особенной силой выплыло это чувство, что мы живем и ходим по незахороненным останкам, по трупам невинно замученных и убитых. Я иду по Литейному проспекту, в баре сидят люди, а где-то за углом — покрытое трупными пятнами тело. То здесь лежит, то там. Бесконечный просто список, лежат, укоризненно смотрят на тебя и просят: «а мы здесь, мы никуда не делись, вспомни о нас, Артем, похорони нас!»

«Помни обо мне, шепчет прах».

А зачем мне вспоминать о тебе, Имярек Имярекович Имяреков? Мне что, своих проблем недостаточно? Своей депрессии, своего мрака мне мало? Отстань, пожалуйста, не до тебя.

Идет прохожий, болтает по телефону: нет, отстаньте, это не ко мне. Только в двухтысячные из бедноты выползли, зарабатывать стал, одежда появилась, мебель, машина, путешествия, быт обустроил. В кафе и бары ходим с друзьями, отдыхаем. Хочется жить нормально, по-человечески, понимаешь? Отстаньте от меня с этой политикой!

Из книги Н. Эппле «Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах»:

«Главная, многократно отмеченная особенность современной российской действительности состоит в том, что история здесь заменила политику. По телевидению, в социальных сетях, на улице и на кухнях идет разбирательство не по поводу современности, а по поводу прошлого.

Дискуссии этого рода (о Первой мировой, Второй мировой, афганской, чеченской, о репрессиях и распаде СССР) самозарождаются в такси, поезде, приемной врача — любом месте, где возникает возможность разговора, — пишет поэт и эссеист Мария Степанова. — Это все немного напоминает семейный скандал — но кухней оказывается огромная страна, а действующими лицами — не только живые, но и мертвые. Которые, как выясняется, живее всех живых.

Происходящее производит крайне странное впечатление на того, кто находит возможность взглянуть на все это отстраненным взглядом. Поссорившаяся со всеми своими соседями страна находится в затяжном экономическом кризисе с неясными перспективами выхода, правительство сокращает бюджетные расходы, а общество с параноидальным азартом обсуждает прошлое.

Причина захваченности прошлым — его незавершенность, невозможность должным образом похоронить и оплакать покойников, вступить в права наследства, извлечь из истории выводы и, завершив один цикл, начать следующий».

Знаете, опять же, стыдно все это проговаривать, но я это очень хорошо понимаю и чувствую по себе. Больно понимаю и больно чувствую. У меня свое не похороненное «трудное семейное прошлое». Свой маленький неудобный террор, свои маленькие репрессии и попытки «примирения» на почве отрицания («этого не было, все хорошо»), оправдания («ну, у них у самих было»), избегания («не хочу, не хотим, сколько можно»).

Последствия длительной жизни в ситуации страха, беспомощности, отвержения и насилия сами по себе не проходят. Они уродуют душу и ломают траекторию жизни. Не получается вытеснить прошлое, забыть и зажить счастливо. Непрожитый, неотрефлексированный болезненный опыт, травма — не отпускают. Оно ноет, сосет и взывает: «я здесь, я никуда не ушло, вспомни обо мне, разберись со мной!» Оно не дает жить настоящим и смотреть в будущее. Пробуксовываешь.

Призраки прошлого не отпускают. Вытесняешь, не хочешь, бежишь, бежишь… Компенсируешь, компенсируешь, компенсируешь…

А потом тащишься в кабинет психиатра, копишь деньги на работу с психологом и надеешься, что в этот раз справишься. Пусть долго, пусть больно, пусть тяжело, но это необходимо, чтобы жить.

И тебе, Россия, это будет необходимо, чтобы болезненно оживать, плакать и горевать. Осудить преступления и виновных, восстановить память о пострадавших. Отпустить и, завершив этот цикл, зажить, наконец, дальше.

«Будь проклято, — говорил я себе, — это российское государство! Прямой наследник избежавшего люстраций и официального осуждения советского монстра».

Будьте вы прокляты, путины, кадыровы, володины, патрушевы, шойгу, захаровы, лавровы, бортниковы, бастрыкины, мединские и так далее.

Не наелось это государство за двадцатый век человечинки. На новую потянуло: мясо украинское, свежеподжаренное; мясо российское, пушечное, недорого; мясо гражданское, томленное на решетках.

Как у Г. Иванова:

«Россия тридцать лет живет в тюрьме,

На Соловках или на Колыме.

И лишь на Колыме и Соловках

Россия та, что будет жить в веках.

Все остальное — планетарный ад,

Проклятый Кремль, злосчастный Сталинград —

Заслуживает только одного,

Огня, испепелящего его».

Будьте прокляты и вы, сумасшедшие сталинисты, идейные государственники и так называемые «русские патриоты». Любители припасть к сапогу репрессивного государства и облизывать его, этот сапог, не ощущая вкуса крови и мелких в крошку костей.

И для вас есть стихотворение:

«Это те, что кричали: „Варраву

Отпусти нам для праздника“, те,

Что велели Сократу отраву

Пить в тюремной глухой тесноте.

Им бы этот же вылить напиток

В их невинно клевещущий рот,

Этим милым любителям пыток,

Знатокам в производстве сирот».

Это стихи Анны Андреевны Ахматовой, «Защитникам Сталина» называется. Мужа ее убили, а сына гноили в тюрьме, если не в курсе. Защитникам Сталина, защитникам Путина — для меня все одно.

Тяжело говорить, тяжело думать, тяжело жить.

Есть ли надежда? Честно? Не знаю.

Не знаю.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

ЮMoney: 410013762179717

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: