Ахилла

— Товарищи! — бил себя в грудь (и по заслугам) Ленин. — Я предлагаю вам верное средство для разрешения финансового кризиса! Арестуйте просто десяток-другой буржуев-миллионеров, и пусть они выдадут нам секреты своего обогащения!

Верно, — ревела толпа. — Правильно!

Товарищи! Я вас назову ослами и идиотами…

Правильно! Верно, — ревела восторженная толпа. — Тонко подмечено!

… Назову вас ослами и идиотами, если вы упустите такой хороший случай: разузнать источники и происхождение колоссальных богатств, награбленных капиталистами-миллионерами! В тюрьму их! К допросу! Пусть признаются!

Момент был благоприятный: поблизости не было никого из министров, кто мог бы запротестовать против такого остроумного разрешения финансовой проблемы: министры-социалисты сидели по казармам некоторых запасных полков и убеждали товарищей солдат, что продажа необандероленных папирос и беспрерывная езда в трамвае не являются одним из средств уничтожения живой немецкой силы на фронте. Министры-буржуи были вызваны на митинг работников самоварного цеха, где должны были дать объяснения: за сколько они запродались английским империалистам, и почему эти деньги не обращены в пользу трудящихся… Министр юстиции Переверзев со сбившейся на затылок шляпой, вылезшим сзади галстуком и мокрыми растрепанными волосами метался по всему городу, отыскивая очередную квартиру для очередной партии а.в. (анархистов-взломщиков) — одним словом, все министры были заняты своими делами, и им было не до Ленина.

А Ленин был тоже не дурак и, как говорится, парень себе на уме. Заметив, что надзора за ним нет, он проревел с балкона свою вышеприведенную речь, подмигнул, кому следует — и в следующую же минуту нестройная толпа вихрем помчалась приводить в исполнение демократическое предложение своего идейного вождя.

Полчаса спустя — десять самых богатых, самых матерых и отборных капиталистов со скрученными на спине руками уныло предстали перед трибуналом, руководимым все тем же прилежным, вездесущим и всеведущим Лениным.

— Ну-с, ребятушки, — избочась, усмехнулся Ленин. — Погуляли вы на воле, попили нашей кровушки, да и будя.

Верно, — проревела толпа. — Будя! Правильно.

Исходя из этого, — начал Ленин.

Веррно, — подхватила неприхотливая толпа. — Правильно сказал! Именно, что «исходя из этого!» Так их и надо! Исходи их покрепче.

Исходя из этого и не видя других путей…

Во-во! Именно, что путей! Правильно говорит он: других! Не видя других путей, и больше никаких гвоздей!

Дайте же мне слово сказать, — взмолился Ленин. — Что за хамство…

Верно, хамство! Правильно сказано: дайте же мне слово! Не бойся, товарищ! Поддержим!

Одним словом, господа капиталисты, я от имени революционного пролетариата требую, чтобы вы указали нам источники вашего обогащения.

А зачем вам это, господа? — несмело спросил самый крупный капиталист.

А затем, — сказал один черный, как жук, угрюмый большевик, — что мы все равны, и то, что известно вам, должно быть известно и нам. Мы такие же люди, как и вы, и тоже, может быть, хотим сделаться миллионерами!

Да ведь у нас особых секретов нет.

Ну, да, — тоже! Знаем мы, — нет! Даром же, зря, из воздуха деньги не возьмутся, — как-нибудь вы их сделали. Говорите!

Говори, падаль! — зашумела веселая толпа. — Говори, как сделался миллионером.

Хорошо, — вздохнул миллионер. — Слушайте…

И вся толпа притихла так, что слышно было лишь тяжелое прерывистое дыхание черного жуко-образного большевика.

Нервы всех напряглись, как струны, — вот сейчас они сами, своими ушами услышат, узнают секрет богатства, тот таинственный и сладкий «сезам», который должен перед каждым из них открыть золотые двери роскоши, уюта и благоденствия.

Тcсс! Не сопи ты носом, бегемот несчастный!

Кто сопит? Я соплю? Сам сопишь, а на меня…

Тихо, вы там!

Говорите!

— Итак: начал я, господа, с пустяков… Был конторщиком в угольном товариществе. Получал 50 рублей и кое-что откладывал. Ну, конечно, приходилось себе во многом отказывать: пил чай с ситным, иногда покупал селедку, по воскресеньям изредка доставал чего-нибудь мясного и разогревал на лампе. По вечерам чинил себе сапоги и стирал носовые платки, до глубокой ночи сидел за ведением конторских книг одного похоронного бюро, что давало мне еще рублей 20… Таким образом, через пять лет у меня скопился капиталец в две тысячи. На эти деньги я, улучив удобный момент, купил по знакомству пять вагонов угля и продал их в розницу, нажив около тысячи. Дальше — больше. Узнал рынок, приобрел знакомства. На десятой тысяче бросил службу и открыл маленький склад лесных материалов. Потом купил участок леса на сруб, хорошо его сплавил, расширил свой лесной двор, взял два-три представительства, ну и пошло. Теперь имею миллионов десять.

И теперь, конечно, ходите, заложив руки в карманы, да посвистываете?

Не совсем так. Встаю я в 7 часов утра и, наскоро проглотив завтрак, сажусь за корреспонденцию. Работаю до девяти. В девять являются мои секретари, докладывают все сводки вчерашнего и материалы сегодняшнего дня. Занимаемся до 12, в 12 — мне дают московский телефон, и я разговариваю до часу. В это же время — второй завтрак, чтобы не терять времени. В час еду в свое общество, где принимаю просителей и беседую по делам до 4-х. От 4 до 5 — обед с кем-нибудь из деловых клиентов, а после 5, до 8 работа над вечерней корреспонденцией. В 8-9 еду на какое-нибудь из деловых заседаний и, вернувшись в 11, до 1 работаю со своим младшим секретарем над материалами завтрашнего дня. Чашка слабого чаю — и сон. Не пью, не курю, в театрах, к сожалению, бывать не приходится.

Минуты две длилось глубокое, мертвое молчание. Председатель тяжело дышал, у президиума на лбах выступил пот.

Вот тебе! — сказал кто-то сзади. — Узнали.

Вот скучища-то!

Да теперь любой солдат в Петрограде живет веселее и интереснее.

Это сколько же часов работы выходит? — осведомился специалист по 8-часовому.

А вот и считай: от 7 до часу ночи — 18 часов.

Ну-ну. Закрутил.

Вот те и миллионер.

К чертям собачьим от таких миллионов сбежишь…

Н-да-а-а… Не по носу табак.

Отпустите их, братцы. Чего зря людей держать. Узнали и хорошо.

Идите, товарищи миллионеры!.. Да здравствует 8-часовой рабочий день для вас!!

Боритесь за него! Марсельезу!

А расторопный Ленин, потоптавшись немного, влез на стол и проревел:

— Товарищи! Вы замечаете, что эти буржуи-капиталисты захватили не только все наши деньги, но и все наше рабочее время!!! Ничего нам не оставили… Вот оно — засилье!

1917