Ахилла

Ознакомился я с мемуарами Лени Рифеншталь (1902-2003), прославленного режиссера документальных фильмов, созданных в Германии при Гитлере. И возникли некоторые мысли, которыми хочу поделиться. Уточню, что все ниженаписанное — это не тщательный научный анализ личности и деяний Рифеншталь на основе разных источников, а именно субъективные мысли по поводу мемуаров, опубликованных в 1987 году, т.е. когда автору было уже далеко за 80 лет.

Давайте отметим некоторые вехи творческого пути Лени Рифеншталь во времена нацистской Германии.

Лени познакомилась с Гитлером в 1932 году по собственной инициативе, после того как услышала его предвыборную речь:

«Наконец, с большим опозданием появился Гитлер; до этого духовой оркестр играл марш за маршем. Люди вскочили со своих мест и, словно лишившись рассудка, начали скандировать: „Хайль, хайль, хайль!“ — в течение нескольких минут. Я сидела слишком далеко, чтобы рассмотреть лицо Гитлера. Когда возгласы стихли, Гитлер начал говорить: „Соотечественники, соотечественницы…“ Странным образом в тот же момент мне явилось видение, которое я никогда не могла забыть. Мне показалось, что поверхность Земли — в виде полушария — вдруг посередине раскалывается, и оттуда выбрасывается вверх гигантская струя воды, такая огромная, что касается небес.

Хотя многого я не понимала, речь Гитлера оказала на меня колдовское воздействие. Слушателей словно оглушила барабанная дробь, и все почувствовали, что находятся во власти этого человека.

Два часа спустя я стояла, поеживаясь от холода, на Потсдамерштрассе. Трудно было даже остановить такси, настолько сильны были впечатления от собрания. В голове мелькали обрывки мыслей. Сможет ли этот человек сыграть некую роль в истории Германии и к чему приведет — к добру или злу?»

При первой встрече Гитлер предложил ей снимать фильмы для него и его партии, она, по ее утверждению, сначала решительно отказалась. Да и потом, как она уверяет, была сломлена лишь волей фюрера, только поэтому и согласилась снять фильмы.

Знакомится она и с Геббельсом, который, по утверждению самой Рифеншталь, впоследствии неоднократно домогался ее любви, а она с негодованием всегда отвергала его домогательства.

Встречалась она и с Муссолини, и с Герингом.

Вообще она неоднократно, как бы сейчас сказали, «тусила» с нацистской верхушкой, на официальном и неофициальном уровне, получала награды и подарки лично от Гитлера. (С нацистским министром Альбертом Шпеером она продолжила дружбу и после выхода того из тюрьмы Шпандау, после двадцатилетнего его заключения, в середине шестидесятых годов. Напомним, что Шпеер признал на Нюрнбергском процессе свою вину.)

В 1933 году ей поручают снять фильм о нацистском съезде партии, этот документальный фильм получил название «Победа веры».

В 1934 году она снимает, по поручению Гитлера, еще один фильм о нацистском партийном съезде — «Триумф воли». Этот фильм был отмечен наградами не только в нацистской Германии, но и получил приз за лучший документальный фильм на Международном кинофестивале в Венеции (1935) и золотую медаль на Всемирной выставке в Париже (1937). Сами нацисты считали этот фильм своей великолепной пропагандой.

Позже Рифеншталь был снят короткометражный фильм о вермахте (1935).

Свой самый знаменитый фильм — «Олимпия» — Рифеншталь сняла также по заказу Гитлера — об Олимпийских играх 1936 года в Берлине. Этим фильмом она навсегда вошла в историю как один из великих режиссеров ХХ века.

После войны Рифеншталь прошла денацификацию, была оправдана американским оккупационным командованием, но потом несколько лет провела по тюрьмам, куда ее отправляли французские власти. Несколько месяцев провела в психиатрической лечебнице, куда, как она сама утверждает, ее поместили насильно, якобы из-за ее депрессии.

В течение двух десятилетий после войны Рифеншталь боролась за возвращение своих фильмов, которые были арестованы, много судилась, как она утверждала, с клеветниками, которые порочили ее как нацистскую приспешницу, «любовницу Гитлера, Геббельса и Геринга», якобы в ее фильмах снимались цыгане из концлагеря, якобы она присутствовала при расстреле евреев в Варшаве и т.п. В мемуарах Рифеншталь очень много места отводит этим бесконечным судебным процессам, уверяя, что сама она не хотела судиться, но ей пришлось, чтобы очистить свое честное имя.

Как пишет сама Лени, поддержка, моральная и финансовая, в те послевоенные годы исходила в основном от американских друзей, а самый сильный бойкот по отношению к ней был, разумеется, в самой Германии (в ФРГ).

Это краткие вехи ее биографии в тридцатые-шестидесятые годы ХХ века, а теперь вернемся к мемуарам. Наверное, ее мемуары — один из самых любопытных источников для изучения человеческой психологии во времена диктатуры и тоталитаризма. Уникальность их в том, что Лени Рифеншталь категорически, упорно и настойчиво всю жизнь доказывала, что она — ни в чем не виновата.

Знакомство с Гитлером, преклонение перед фюрером? — просто человек был интересный, а политикой я никогда не интересовалась, вообще в политике правых от левых не отличала, я девочка-девочка и вся в искусстве, а когда я пыталась что-то говорить с Гитлером про евреев, он меня обрывал и не желал дальше об этом говорить, ну да и ладно (примечание автора: я немного утрирую, но смысл передаю достаточно точно — А.П.). Да и вообще, не только я, но и некоторые мои друзья евреи считали, что антисемитизм — это только предвыборное бла-бла-бла, а как придет к власти Гитлер, так все образуется и про евреев забудут:

«Я четко различала политические убеждения фюрера и его личность. Для меня это были разные вещи. Расистские идеи я безоговорочно отвергала, и потому никогда бы не могла вступить в НСДАП, а вот его социалистические планы — приветствовала. Самым важным для меня было то, что Гитлер обещал ликвидировать безработицу, которая уже сделала несчастными более шести миллионов человек. Учение о расах, как тогда полагали многие, всего лишь теория и не что иное, как предвыборная пропаганда».

Нацистская пропаганда в моих фильмах? — Да никогда в жизни! Это была чистая документалистика, а иначе я бы не получила награды в Венеции и Париже, не ездила бы в турне по Европе и Америке, да и вообще за год до начала войны люди заграницей регулярно аплодировали, когда видели Гитлера на экране во время демонстрации моих фильмов (и вот тут трудно не согласиться с Лени, в «свободном» лицемерном и трусливом мире часто целуются с диктаторами, до той поры, пока тот не нападет на их страну, потом уже этот диктатор становится злодеем, но не раньше).

Тесные связи с Министерством пропаганды и лично с Геббельсом? — Да я вообще Геббельса терпеть не могла, спорила с ним, добивалась своего, а он мне козни только строил, я почти борец сопротивления!

Я написала телеграмму Гитлеру, в которой поздравляла его со взятием Парижа? — Да, но этому есть объяснение, оправдывающее меня:

«Десятого мая 1940 года по радио передали известие, которого опасались уже много месяцев: война на западе началась. Мы давно жили в невыносимом напряжении, поскольку все знали, что это неизбежно. Многие, памятуя о Первой мировой войне, ожидали многолетних сражений, поэтому ежедневные специальные сводки вермахта воспринимались с удивлением и восторгом. Голландия капитулировала уже через пять дней после вступления немецких войск. Две недели спустя пала Бельгия, и, что казалось совершенно немыслимым, еще через семнадцать дней сдалась Франция. Когда 14 июня передовые немецкие части достигли Парижа, а в сводке вермахта сообщили о победоносном завершении боев в Норвегии, по всей Германии три дня звонили колокола. На улицах реяли флаги, вывешенные из окон и развевающиеся на крышах. Жители Берлина пребывали в полнейшей эйфории. Радио передавало: тысячи людей на улицах приветствовали Адольфа Гитлера возгласами ликования. Я тоже послала ему поздравительную телеграмму. Но все, кто ждал наступления скорого мира, ошиблись. Сражения еще только начинались…»

Преклонение перед Гитлером стало растворяться тем быстрее, чем ближе было поражение в войне:

«Как же часто меня спрашивали о том, какое впечатление производил Гитлер! Этот вопрос был основным, который задавали на допросах союзники. Описать тогдашнее отношение к Гитлеру нелегко. С одной стороны, он вызывал чувство благодарности за то, что всегда защищал меня от врагов, таких как Геббельс и другие, так высоко ценил меня как деятеля искусства. Но я была возмущена, когда, возвращаясь осенью 1942 года из Доломитовых Альп, впервые увидела в Мюнхене, как людям еврейской национальности приходится носить желтую звезду. О том, что их увозили в концентрационные лагеря, чтобы там уничтожить, мне стало известно от союзников лишь после войны.

Прежний восторг, какой я испытывала к фюреру, поутих, сохранились лишь воспоминания. Мои чувства во время той встречи в Бергхофе оставались сложными. Многое в Гитлере отталкивало меня. Так, было невыносимо слышать, как он называл русских „недочеловеками“. Это огульное осуждение целого народа, давшего миру столь крупных представителей искусства, глубоко оскорбило меня. Ужасным казалось и то, что Гитлер не находил разумного способа закончить эту безнадежную, смертоносную войну. Я намеревалась спросить, отчего он не посмотрит на разбомбленные немецкие города, но не смогла».

«Возненавидела» она Гитлера лишь после того, как узнала, что он раздает немецким детям награды за военные «подвиги», уже под самый занавес той войны.

А вот как Лени впервые столкнулась с реальностью, уже в процессе денацификации:

«На стенах висели ужасные фотографии: истощенные фигуры, лежащие на нарах и беспомощно смотрящие огромными глазами в камеру. Снимки, на которых запечатлены горы трупов и скелетов. Я закрыла лицо руками — видеть это было невыносимо.

Офицер армейской контрразведки спросил:

— Вы знаете, что это такое?

— Нет.

— Никогда не видели?

— Нет.

— И вы не знаете, что это такое? Это снимки из концентрационных лагерей. Вы никогда не слышали ничего о Бухенвальде?

— Нет.

— О Дахау тоже не слышали?

— О Дахау слышала. Это лагерь для политических заключенных, государственных изменников и шпионов.

Офицер посмотрел на меня пронзительным взглядом.

— Что еще? — спросил он резко.

Запинаясь, я продолжила:

— Я интересовалась этим вопросом и даже беседовала с высокопоставленным компетентным чиновником. Это было в 1944 году … Он заверил меня, что дело каждого заключенного надлежащим образом рассматривается в суде и наказание в виде смертной казни понесет лишь тот, чья вина в тяжкой государственной измене будет абсолютно доказана.

— Знаете ли вы названия еще каких-нибудь лагерей?

— Терезиенштадт.

— Что вам о нем известно?

— Я слышала, что там были интернированы евреи, которые не выехали из страны.

— Что еще?

— В начале войны я лично справлялась в рейхсканцелярии у Филиппа Боулера о месте пребывания евреев и обхождении с ними.

— И что он ответил?

— Что евреев пришлось там интернировать, так как мы находимся в состоянии войны, а они могли бы шпионить. Точно так же и наши противники интернируют немцев и японцев.

— И вы в это поверили?

— Да.

— У вас не было друзей евреев?

— Были.

— И что же произошло с ними?

— Эмигрировали. …

Тут мне стало дурно, и, не в силах говорить дальше, я пошатнулась.

Американец поддержал меня, придвинул стул и потом сказал:

— Эти фотоснимки сделаны частями американской армии при наступлении по территории Германии в освобожденных концентрационных лагерях.

Он спросил меня, верю ли я в это.

— Непостижимо… — пробормотала я.

— Вы еще успеете постичь это, — заявил американец, — мы не раз будем знакомить вас с подобными фотографиями и документами.

Потрясенная, я ответила:

— Спрашивайте обо всем что угодно, можете загипнотизировать меня, мне нечего скрывать. Я скажу все что знаю, но ничего особенно интересного сообщить вам не смогу…»

Добрый дядюшка Адольф — и концлагеря?! Нет, такая шизофрения в голове Лени не укладывается!

«…Мне казалось непостижимым, что Гитлер — такой, каким я его знала, — мог быть причастен к этим жестокостям. Но во мне постепенно стали зарождаться сомнения. Я хотела знать правду, какой бы горькой она ни была. Маловероятно, что такие важные приказы отдавались без ведома Гитлера. Но как тогда совместить все эти зверства со словами, услышанными мною в начале войны в Цоппоте, когда он заявил: „Пока в Варшаве находятся женщины и дети, обстрела города не будет“? Или его заявление в мастерской Альберта Шпеера, где он всего за несколько дней до начала войны воскликнул в моем присутствии: „Дай бог, чтобы меня не вынудили начать войну!“

Откуда же тогда взялась эта ужасная бесчеловечность в концлагерях? Я была совершенно сбита с толку. Возможно, Гитлер так изменился из-за войны, из-за изоляции, в которой жил с начала боевых действий. С этого момента у него уже не было связи ни с кем, кроме подчиненных. Раньше во время митингов ему передавалось ликование толпы, которое он впитывал как губка. Так к нему шли положительные импульсы, подавлявшие все негативное. Фюрер ведь хотел, чтобы его почитали и любили. Но в избранной им самоизоляции он лишился этих необходимых контактов. Стал одиноким, далеким от реальности, а когда, наконец, понял, что победа уже невозможна, — бесчеловечным. Так я пыталась дать хоть какое-то объяснение его шизофренической сути».

Занавес…

И спустя четверть века после окончания Второй мировой войны она не хочет считать Гитлера воплощением абсолютного зла:

«Вопреки всему — и ты меня простишь, если я скажу это, — ты не даешь однозначных ответов на миллионы раз повторяющиеся вопросы, которые никогда не прекратятся: что было такого в Гитлере, что не только немецкий народ, но и многие иностранцы были как будто околдованы им? И дело, вероятно, в том, что отрицательные стороны его личности ты описываешь ярче, чем положительные. Тот Гитлер, которого ты описываешь, не смог бы перевернуть весь мир, что реальному почти удалось. Здесь наши взгляды расходятся — а почему нет? Я мыслю совершенно иначе, чем Винифрид Вагнер, которая еще и сегодня говорит: „Если бы Гитлер внезапно очутился передо мной, я приняла бы его как друга“. Не могу и не хочу никогда забывать или прощать жуткие преступления, которые творились именем Гитлера или по его прямым указаниям. Но сочетание противоположных качеств в одной личности и давало ему чудовищную энергию. Кому еще это прочувствовать, как ни тебе — человеку, проведшему 20 лет в заключении и выстоявшему?» (Из письма Лени Рифеншталь Альберту Шпееру)

И дальнейшие мемуары Рифеншталь хотя и говорят о разных событиях, но держат строго одну линию: я ни в чем никогда абсолютно не виновата! А вот зато посмотрите, сколько я страдала (список украденного, пропавшего, список болезней, тюрем, гонений, клеветы, врагов…)! О миллионах других людей, не только пострадавших, но и погибших из-за Гитлера и нацизма, она как-то забывает, ведь столько важного на свете: меня обижают, меня бойкотируют, на меня клевещут!..

К чему вообще я о Лени Рифеншталь?..

А к тому, что через некоторое время нас обязательно ждут неожиданные открытия, когда «деятели искусств», режиссеры, актеры, телеведущие, белокурые и прочие певцы ртом, «духовные лица», воспевавшие «священную войну» и лично «богоданного лидера», — будут писать мемуары, бия себя в перси: мол, да я никогда! Да я ничего не знал, не видел, не слышал! Да я когда лизал ботинок тирана, я в душе даже плевал на этот ботинок, вот какой я был оппозиционер!.. У меня и справочка о фиге в кармане имеется и награды с такого-то фестиваля заграничного тридцатилетней свежести… Зато мы вам сейчас покажем пальцем, кто на самом деле были плохишами…

Как думаете, долго нам ждать осталось?.. Я надеюсь дождаться. Но, боюсь, будет это ровно так же, как в послевоенной Германии: большинство преступников переобуется и будет доживать свой век на персональной пенсии, пописывая мемуары. А многие еще и обратно во власть вернутся, точнее — останутся. Потому что — «невиноватые мы, он САМ пришел и САМ был виноват, а мы люди подневольные, лишь приказы выполняли. А сейчас мы снова либералы, демократы и за ей-парады, ей-богу, век воли не видать! И отдайте нам виллы наши испанские да счета швейцарские, а?..» И хвостиком честным преданно так виль-виль…

Иллюстрация: Гитлер и Лени Рифеншталь