Куда ушла любовь?
29 сентября 2020 Наталья Калугина
Повторяем текст 2017 года.
В последнее время я все чаще задаю себе вопрос: куда ушла любовь? Кажется, что терпимость, сострадание и уважение собрались однажды в условленном месте, забросили котомки на плечи и ушли.
Взамен появились орущие, скверноговорящие, неопрятные, нечесаные люди, захлебывающиеся в истеричном крике. Они даже не заметили, что любовь ушла.
На мой взгляд, они похожи на старичков из фильма «Сказка о потерянном времени». Казалось бы, взрослые, в костюмах, а в душе — недолюбленные, заиндевевшие от холода и равнодушия мальчишки и девчонки. Думают, что чем громче и свирепее выражают они свои эмоции, тем быстрее услышит их Господь. Забывают они только одно: вера — это личное, интимное, только твое! Это не публичные рассказы о том, как ты молишься и соблюдаешь посты. Вера — это тихий и очень личный разговор с Богом. Один на один.
Сегодня мне хотелось бы рассказать вам об одном удивительном человеке. Знакомьтесь: Стефан Васильевич Муляр или о. Стефан, около 40 лет прослуживший в с. Мартук Актюбинской области (Казахстан) в храме Покрова Божией Матери. В его многотрудной жизни было все: радость служения и предательство, преданность близких и тяжелые годы лагерей (Карлаг НКВД), зависть и трагедия (батюшке отрезало руку вагонеткой в шахте), удивительная встреча со старцем Севастианом (прославлен в лике святых — преподобный Севастиан Карагандинский).
Батюшка Стефан сам шил себе облачения одной рукой, делал митры (он был митрофорным протоиереем), подсвечники, оклады, свечи. Сам сделал себе изящный протез левой руки и крепил к нему чашу на литургии. Особенными были иконы, вышитые бисером. У меня до сих пор сохранилась сделанная им икона Казанской Божией Матери. Он очень любил пчел, у него были прекрасный сад и огород — все это результат каждодневного и созидательного труда.
Знакомство
Середина лета. Очень жарко. Мама позвала меня на архиерейскую службу в собор. Он щедро украшен ромашками и маками. Владыка любит полевые цветы. Душно. Много народа. Священники стоят в ряд, изнемогая от жары. В самом углу пожилой батюшка в голубом облачении. Он держится за аналой. Ему совсем нехорошо. Мама подходит к нему, дает стул. Он улыбается, благодарит, но говорит, что нельзя — архиерейская служба!
Я выхожу в притвор, здесь прохладнее. Настроение хуже некуда. Семейная лодка оказалась ненадежной, работы никакой, сижу с ребенком на шее у родителей.
Служба закончилась. Народ зашевелился. Все стали собираться в правом приделе — я туда. На маленьком стуле сидел тот самый батюшка. Уставший, мокрый от пота, он с улыбкой беседовал с людьми. Уходить не хотелось. Подошла моя очередь, начали разговаривать. И вдруг он говорит: «Поедешь ко мне в Мартук? Там и поговорим».
Я долго не думала. Быстро собрала вещи, маленького сына и села в поезд. Так началась наша новая жизнь.
На станции Мартук поезд стоит 1 минуту. 6 часов утра. Холодный утренний туман. Вот и храм Покрова Божией Матери. Лазурную луковку-купол видно издалека. Сам храм похож на неровный кусок белого сахара. Так кажется из-за пристройки, где живут батюшка и матушка Евгения.
Когда открываются ворота, ты попадаешь в другой мир. Мир, который о. Стефан создал своим трудом и терпением, смекалкой и любовью! Тебя радостно встречают необыкновенные игольчатые георгины, особенно хороши лимонные и оранжевые. А о батюшкиных ирисах можно написать поэму! Бархатные, разноцветные, крупные и мелкие — они кружили голову сладким ароматом! В его саду росла редкая разновидность сирени, она пахла ладаном, хотелось зарыться лицом в эту цветочную пену и вдыхать этот запах бесконечно.
О. Стефан очень любил березки. Их во дворе у него была целая аллея, а вокруг белели принесенные батюшкой из леса и аккуратно посаженные крупные ландыши. Было много бархоток, «веселых ребят», гладиолусов, «золотых шаров» и ромашек…
Стоишь, смотришь на все это буйство красок и думаешь, не сон ли это?
У батюшки была великолепная пасека, вишневый и абрикосовый сады, прекрасные яблони, кусты смородины, крыжовник, росло около 10 сортов винограда. Все, кто приезжал к нему в гости, привозили семена, отростки, саженцы. Матушка Евгения иногда «сердилась»: «Опять батюшка что-то тыкнул! Уткам гулять негде!» Но все принималось и росло. Батюшка делал вино из своего винограда, для причастия выбирал лучшие сорта.
Часто сейчас перед глазами встает картина: 6 часов утра, шумит вода, пахнет травой, цветами, огуречной ботвой, ворчит пес. Вдалеке слышен голос о. Стефана: «Царица Моя Преблагая…!» Батюшка поливает свой огород.
К сожалению, после смерти о. Стефана вновь назначенные молодые священники, злоупотребляя оставшимися запасами домашнего вина, топили печь деревьями, с такой любовью выращенными батюшкой. Не пощадили и березы. А вскоре храм и вовсе был закрыт. Но это уже совсем другая история.
Матушка
Матушка Евгения была высокая, статная, с очень внимательными глазами. В самом начале изучает, приглядывается, но в конце концов заключает в объятия и согревает теплом.
Она пела в архиерейском хоре в Почаеве, о. Стефан был послушником. Так и встретились. Раз и на всю жизнь.
На матушке было все: домашние дела, заботы о многочисленном хозяйстве. Она пекла просфоры, пела в церковном хоре. Неспешная, основательная — она делала все ловко и быстро. Готовила прекрасно, придумывала новые рецепты. В маленькой пристройке с русской печью и крошечными окнами располагалась ее кухня.
Матушка на дух не выносила сладких речей, говорила просто и по делу. Но бывала весела и неизменно остроумна. Мы часто секретничали по-женски, вместе перешивали платья, хохотали до слез над всякой чепухой! Иногда батюшка нарочито серьезно говорил: «Будет вам, стрекотухи! Цыгана напугаете!»
Матушка очень любила цветы и могла подолгу с ними разговаривать. Как только утром раздавался ее высокий и чуть резковатый голос, начиналось всеобщее движение! Куры взволнованно перелетали с места на место, пищали голодные утята и цыплята, радостно поскуливал пес по кличке Цыган. Все это напоминало большой оркестр, где каждый исполнял свою партию.
Помимо «своих» приходили и «чужаки». Особенно любили наведываться соседские коты. Рядом с входной дверью для них стояли миски с остатками завтрака и обеда.
Постоянным гостем был большой потрепанный серый кот с разодранным ухом. Он появлялся всегда внезапно со стороны виноградника, шел медленно, со значением. Не боялся пса, презрительно реагировал на его приглушенное рычание. Матушка любила его. В маленькой кастрюльке берегла для него куриные шкурки и хвостики от жареных карасей. Он набрасывался на еду, терся пушистой щекой о матушкину руку. Поев, он деловито тряс головой и, словно мужичок-тракторист, который, пообедав, вытирает рот шершавой ладонью, один раз проводил лапой по усам и уходил спать под тенистый виноградник. Там его часто и находил мой маленький сын Никита, которому тот позволял почесывать себя за единственным ухом.
По вечерам батюшка с матушкой садились на скамеечку под вишней, мирно о чем-то беседовали. Она наливала в большой таз горячую воду, он погружал туда свои натруженные, отекшие за день ноги. Иногда они тихо пели украинские песни. Матушка с любовью расчесывала его волосы широким деревянным гребнем, а вокруг шевелящимися клубками роились комары. Это было их время! Даже Цыган не подходил близко, лежал на траве и ласково смотрел. Я часто думаю о матушке Евгении. Хочется хоть что-то узнать о ней. После смерти батюшки она уехала к сыну на Украину, и я потеряла с ней связь.
Баба Ганя
Она приехала вечером, когда мы уже заканчивали ужинать. Устало села на лавочку под березами и принялась что-то перебирать в сумках. Батюшка услышал лай собаки и весело сказал: «То Ганя приехала!» Маленькая, чуть сутуловатая старушка встала и быстро засеменила к о. Стефану: «Здравствуй, батя! Еле добралась… Весь день в дороге!» Она держала в руках две небольшие стеклянные банки со сметаной. «Вот, вчера готовила. Тебе гостинчик!»
Он крепко обнял ее, синтетический платочек сбился на бок и зацепился за пластмассовую заколку. Она уткнулась лицом в его плечо и тихо заплакала. «Ну-ну, что расхлюпалась?! Приехала и слава Богу!»
Ганя виновато поправила платок, вытерла рукой мокрые глаза и скороговоркой зачастила: «Так внуки. Сын со снохой на ферме. Все на мне. А вчера решила: все, поеду к своему батюшке!»
Он еще долго гладил ее по корявым загорелым рукам, потом она открыла одну из банок, батюшка попробовал сметану. Озорно облизнул палец: «Добре, добре, пошли к столу!»
Так я впервые увидела Ганю. Мне она показалась очень испуганной, даже виноватой. От матушки я узнала, что Ганя из «высланных». Ее деда раскулачили и выслали из Украины в казахстанскую степь. Об этих трагических годах дед рассказывать не любил. Жили буквально в норах из глины. Она никогда не была на своей родине. Далеко, да и денег совсем не было. Но ее отец часто вспоминал вишневые и абрикосовые сады, землю, пахнувшую хлебом, и поля, переливающиеся маками и васильками…
С о. Стефаном Ганя познакомилась на похоронах родственника. Проговорили с батюшкой до глубокой ночи. Все она ему тогда рассказала. О нелюбимом муже, о тяжелой работе под палящим солнцем, о непроходимой бедности и чувстве безысходности…
Утром о. Стефан благословил ее и пригласил в гости. И вот уже много лет подряд она на попутных машинах приезжала к батюшке. Звала его «батя», но он не возражал. Относится к ней очень бережно, старался накормить повкуснее, обязательно что-то дарил.
Она привозила ему подарки: то банку молока, которое часто скисало за время ее долгой дороги, то сметану. В первые часы она долго гуляла по двору, играла с псом Цыганом, нюхала цветы, как озорная девчонка бегала от пчел, жадно ела крупную вишню прямо с дерева. Батюшка просил не тревожить ее. Говорил, пусть отогреется.
Другим вечером она грела воду и мылась в маленькой баньке. Тут же стирала свое белье (другого не было), тщательно мыла длинные волосы. В это время о. Стефан тихонечко прятал ее стоптанные туфли, на их место ставил новые. Матушка приносила полотенце, байковый халат весенней расцветки и теплые носки. Ганя садилась на скамеечку, долго рассматривала подарки и улыбалась…
Утро. Батюшка в храме. Я просыпаюсь от скрипа раскладушки. Ганя аккуратно причесана, завязывает на голове синтетический платочек с леопардовым разноцветьем. Зеленое кримпленовое платье с надвязанным кружевом подолом (видно, стало коротковато), висит на спинке стула. Она улыбается мне как-то по-особенному, глазки-вишенки. Спрашивает, нет ли у меня броши или булавки — заколоть ворот платья, говорит, сильно видно шею. Одевается, глубоко вздыхает и идет на исповедь. На литургии стоит у алтаря, широко крестится, делает земные поклоны. И плачет, плачет, плачет… А после службы сидит в вишневом саду, слушает жужжанье пчел, дремлет.
Помню, как очень обстоятельно ела она свой любимый пирог с капустой, подкладывала батюшке сметану в борщ и рассказывала, казалось, обо всем на свете.
Вечером собирали Ганю в дорогу: вишневое варенье, виноградное вино, мед, восковые свечи, просфоры, иконки внукам, тапочки, пироги и красивое платье…
В тот раз Ганя уехала ранним утром. Мы с сыном спали. Она оставила на столе брошь и платок с леопардовым разноцветьем — мне в подарок…
Я очень расстроилась, что мы не попрощались. Целый день мне чудилось, что она сидит под вишней или гуляет в винограднике, робко трогая заскорузлыми пальцами нежные листья.
А Ганя в это время, наверное, ехала по степи на попутном бензовозе, улыбалась и ела самый лучший пирог с капустой, от «бати»!
Троица
К великому празднику Святой Троицы готовились заранее. Приходили помощницы — местные жительницы. Батюшка открывал большой ящик с облачением зеленого цвета. Между двумя березами натягивали толстую веревку и на ней развешивали все это «богатство». Аккуратно вытрясали пыль, чистили, стирали, гладили… Иконы в храме украшали красивые зеленые рушники.
Уборка храма — отдельное действо. Батюшка с Никитой все чистят и моют в алтаре. Мы осторожно вымываем оклады икон, начищаем полы до блеска. Широко открываем окна и солнечные лучи радостно разбегаются по всем уголкам храма.
К обеду приезжает сосед и привозит три мешка свежескошенной травы. Матушка внимательно перебирает ее. Колючки и острые стебли откладывает в сторону. Притвор наполняется сладко-пряно-горькими ароматами. Самое яркое разнотравье батюшка забирает в алтарь, остальное мы бережно раскладываем на полу.
Какие счастливые минуты! Какое внутреннее ликование!
Выносим на улицу столы. Все устали, раскраснелись, но волшебно пахнет выпечкой. Матушка расстилает длинную клеенку, на ней нарисованы большие кисти сирени. Мы ставим на стол круглые подносы с пирожками и вареной картошкой, тут же украшаем ее пушистым укропом и чесноком. Батюшка приносит из погреба двухлитровую банку виноградного вина. Мы быстро поедаем всю эту вкусноту. День подходит к концу…
Утро. Щелкают ножницы. Матушка Евгения осторожно отрезает веточки домашнего аспарагуса. Он похож на зеленые перистые облака. Она перекладывает ветки колокольчиками и ромашками. Делает букет в алтарь. Я боюсь шелохнуться.
Лязгнул засов, открылись ворота, вошли две сухонькие старушки. Зеленые платочки с блестками, темные пиджаки поверх ярких платьев, березовые веточки в руках. Пора вставать.
В храме расставлены свечи, робкие солнечные лучики перебирают страницы песнопений. Батюшка очень красивый, прижимает правой рукой букет, левую ему пристегивает матушка. Никита, до этого никогда не видевший как пристегивают руку, от удивления лихорадочно крутит пуговицу на стихаре.
Началась служба. Хор запел неожиданно резко. Я вздрогнула. Пение сначала показалось мне несколько своеобразным. Тогда я еще не знала, что спустя много лет я буду очень скучать по этому пению и этим резковатым голосам, по батюшке с матушкой и этому маленькому храму.
Батюшка нараспев читает молитвы, хрустят стебельки под ногами. Щелк! Это упала пуговица от Никитиного стихаря! Солнце уверенно заглянуло в боковое окно. Лучи ворвались в левый придел храма и разделили его на две части. Усталая женщина в старом пиджаке, дремавшая на скамеечке и то и дело ронявшая березовую ветку, вдруг зажмурилась и стала часто-часто моргать бесцветными ресницами.
Из густого сплетенья трав вдруг выполз маленький жучок. Он настороженно остановился, как бы приглядываясь и прислушиваясь, а затем уверенно засеменил к стебельку цикория и мгновенно спрятался за голубым пушистым цветком…
Отчетливо помню картину: после службы накрыт стол. Иду пригласить батюшку к столу и нахожу его в храме. Он сидит на лавочке, его красные босые ноги вытянуты вперед. Он мнет в руках соцветья пижмы, стоит горький аромат, а батюшка тихо поет: «Царю Небесный…»
Последняя встреча
Знать бы наперед… Так часто говорим мы с сокрушением, когда понимаем, что ничего уже не изменить.
Мне часто снится батюшкин двор, красивый сад, трудолюбивый колодец, гудящие ульи.
Помню, как однажды мы приехали с сыном другим поездом, вечерним.
О. Стефан уже полил цветы, крупные капли медленно скатывались вниз, а там их поджидала уставшая за день трава. Запах стоял фантастический! Пес Цыган сразу узнал нас и бросился лизать.
В кухне светилось то самое крошечное окно. Я осторожно заглянула в него: батюшка перебирает стебельки чистотела. Оранжевый сок пачкает руки и рубашку. Но вот он поворачивает голову к окну, всматривается в темноту, видит нас и начинает улыбаться…
Мы едим ложками простоквашу, размачиваем в ней сладкие сухари, батюшка затеял яичницу… И тут входит матушка! Смех, ахи-охи! Засиживаемся допоздна.
Сын мой тогда уже подрос, знал наизусть много молитв, поэтому батюшка брал его с собой на требы. Бывало, матушка смотрит в окно и улыбается: «Наши пошли куда-то?»
Подхожу к окну и вижу: двигается процессия — батюшка в подряснике и с чемоданом, рядом Никита (пшеничные кудри, на макушке торчит упрямый хохолок), у него чемоданчик поменьше.
Пока лепим вареники с творогом и вишней, рядом на маленькой плитке подогревается растительное масло с чистотелом, листьями ореха и чередой — батюшкин рецепт лекарства от кожных болезней, успешно испробованный и на моем сыне. Такое масло настаивалось три дня, а потом разливалось по бутылкам.
Батюшка Стефан вообще очень хорошо разбирался в траволечении. В больших количествах варил разные лечебные масла, делал спиртовые настойки от разных болезней. Все это с молитвой и любовью.
В Мартуке батюшку очень любили, казахи ласково называли его «дедушкой». Приносили продукты и стройматериалы, помогали с ремонтом (епархия совсем не помогала батюшке).
Но были и «чудачки», так называл их батюшка. Помню, как одна такая женщина целую неделю бросала через забор спичечные коробки со странным содержимым. Я очень нервничала. Прибегаю как-то раз к нему и говорю: «Она опять там что-то бросила! Какие-то мерзкие коробки! Она точно колдунья!»
Батюшка в это время лечил ухо псу Цыгану. Спокойно посмотрел на меня и говорит: «Доня, не волнуйся, у них свои коробки, а у нас свои. Держи лучше псу лапы, а то он ерзает, не дает дело сделать…»
Вот так вот просто: у них свои, у нас свои. Запомнилось на всю жизнь! Никаких нравоучений, длинных проповедей. Только тихий голос, теплая улыбка, спокойный разговор…
К слову сказать, батюшка никогда не говорил о Боге карающем. Ведь наказываем мы себя сами, своими поступками, а Господь — это сама любовь!
В то лето мы много говорили обо мне. О. Стефан просил быть сдержаннее, «не выпускать раздражение», потому что только в покое и рассудительности решаются проблемы и нестроения. А гнев разрушает человека изнутри и как ненасытная ржавчина пожирает и уродует душу.
Потом мы качали мед в блестящей медогонке, ели его с хлебом, яблоком и даже огурцом. Вкусно! Не передать!
Утром я проснулась с чувством тоски. Она предательски скреблась где-то внутри. В маленьком коридорчике стояли баночки с медом, вяленое мясо, корзинка с утиными яйцами — подарки в дорогу.
Батюшка молился в храме, матушка готовила завтрак. Все как обычно, только очень грустно. Сегодня мы уезжаем… Кажется, что везде как-то по-особенному тихо, даже пес притих. Мы молча ели, собирали чемодан, сумку. Яйца решили нести в корзине.
Ком в горле мешает говорить. Матушка чем-то шуршит в своей комнате, плачет.
Поезд опаздывает. Батюшка ставит корзинку с яйцами на лавочку и идет в справочную.
Вскоре слышится гудок тепловоза, мелькают окна поезда, у нас седьмой вагон и поезд не будет долго нас ждать. Под крики проводницы спешно загружаемся в поезд, и серая платформа начинает медленно уплывать.
Батюшка! Где же он?!
И тут я вижу, как он бежит вдогонку за поездом, в руках забытая нами корзинка с яйцами. Потом он спотыкается, корзинка падает на платформу. А он лишь растерянно смотрит вслед уходящему поезду…
Я стою в тамбуре, слезы душат, комок в горле делается сухой и колючий. Не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Как будто кто-то другой, не я, отчаянно кричит внутри.
Поезд мчится неумолимо, словно в панике убегает от этого крика. Мелькают дома, дворы, деревья, идут люди. У всех свои дела, заботы, а я беззвучно плачу, прильнув к запотевшему окну.
Осенью позвонила матушка, взволнованно сообщила, что батюшка заболел.
А 3 января мне приснился сон. Будто я захожу в храм, зову батюшку, а в ответ тишина, вокруг холодно и одиноко, а храм стал похож на огромный спортивный зал.
На другой день позвонила моя мама. Батюшки не стало.
Я очень благодарна Богу за то, что подарил мне встречу с таким удивительным человеком! Встреча с батюшкой — это история о том, как простота и доброта помогают понять этот сложный и многообразный мир! И человек в этом мире многогранен. Эти грани могут засиять яркими красками. Для этого нужны только тепло, чистота и забота.
Мне иногда снится, что я тихонько открываю ворота и захожу в уютный двор. В крохотном окне на кухне вижу батюшку, перебирающего травы. Вот сейчас он повернется, и я увижу его лицо… Но сон предательски обрывается. Но мне не грустно на душе, а очень светло. Будто снова побывала в гостях у батюшки.
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
