Ахилла

Весь христианский мир, не считая РПЦ и РФ, отмечает в этом году пятисотлетие реформации. Протестанты его празднуют, католики пишут про «как мы дошли до жизни такой». Оценки самые разные: от начала эры свободы и экономического процветания до варварского уничтожения христианской культуры целых народов и причины религиозных войн. Раз так, то и нам нужно или повторить ее, или ни в коем случае не допускать. Например, сделать вид, что ее просто не было. Но мне хотелось бы сказать о том, что обычно забывают.

Причины реформации

Обычно среди них вспоминают о разврате вокруг папского престола, семейке Борджиа и прочих прелестях эпохи Возрождения. Но дело совсем не только в Риме. Дело в том, что это становилось нормой по всей Европе. Это был не первый случай, когда Католическая Церковь переживала подобный кризис, но раньше появлялись движения за возрождение церковной жизни, и перемены происходили изнутри. И в этот раз появилось «Общество Иисуса», но появилось оно через 15 лет. Здесь иные католики говорят «вот видите» и заявляют, что Лютер просто поторопился и реформация — чуть не роковая случайность. Если бы Лойола родился раньше Лютера, тот бы мог просто вступить в иезуиты. Ну, конечно, мог бы. А могло бы и не быть никакого «общества». Обычно, живущим в роскоши епископам не слишком нравится идея очищения церкви.

И, если посмотреть с другой стороны, все предыдущие внутренние обновления католичества тоже начинались с внешних вызовов и разделений в ней. Время свв. Франциска Ассизского и Доминика — это эпоха альбигойских войн, когда пограничье Франции и будущей Испании стало государством гностиков, а их проповедники ходили по всей Европе. Реформы папы Иоанна XXII — это время «великой схизмы», когда половина европейских государств считала его самозванцем. Даже оба Ватиканских собора были ответами на кризис, а не его причиной. Сначала люди стали все меньше и меньше ходить на мессу, а уже потом случилась богослужебная реформа, включая и перевод на национальные языки. Через 450 лет после реформации, если что.

Если что, эта тема обсуждалась и до реформации, и до Лютера, и раз за разом в этом отказывали. Теперь посмотрим на карту. Католические страны, в основном, говорят на романских языках. Латынь для них — тот же старославянский для нас. Что-то понятно почти без перевода, что-то нужно учить, но учить это им гораздо легче, чем жителям Германии или Скандинавии. В южных городах латынь знают не только юристы и врачи, но и купцы с их сотрудниками, дворяне (а процент дворян в республиках выше, чем в королевствах, и получить дворянство проще). В общем, латынь знает не только элита, но и значительная часть среднего класса и даже простолюдин, регулярно ходящий в церковь, думает, что понимает богослужение. Он, конечно, много что понимает не так и половину додумывает, но для обычного жителя Бранденбурга это просто чужой язык, который он не понимает вообще. Конечно, есть франкоязычные протестанты (они, в основном, сохранились в Швейцарии) и германоязычные католики (Австрия, Бавария и не только), но в целом разделение получилось именно такое. А между ними — другие народы Европы, тянувшиеся то к одному, то к другому. Среди чехов огромное число протестантов, да и началось там все даже раньше, чем в Германии. В Польше победило католичество, а в Литве, которая была с ней в одном союзном государстве, утвердился протестантизм.

В общем, что это значило-то? Идеи того же перевода богослужения и Библии обсуждали до реформации и получали в ответ отказ за отказом вместе с приказом «разобраться». Обычный механизм самоочищения перестал работать.

Но почему? Есть простое объяснение, что люди прочитают из Писания, что епископ не должен жить в роскоши, что в Библии нет про индульгенции и, вообще, каждый начнет толковать все, как ему вздумается, и единству Церкви придет конец. Наверное, в нем есть определенная доля истины. Но дело не только в этом. Главный конфликт средневековья – спор о власти между церковной властью и королевской. Кто настоящий «наместник Христа» — Папа или Император. Спор начался примерно во времена Златоуста и закончился для католиков на Первом Ватиканском соборе. Победил Папа. Победил, отчасти от того, что исчезли его противники в споре. Император стал фактически королем Австрии, Испанская империя потеряла колонии, и даже Португалия вернула свою независимость, Французское королевство исчезло, и возвращение Бурбонов имело не больше сторонников, чем у нас сейчас реставрация Шуйских (а Василий Шуйский, между прочим, последний русский царь из династии Рюриковичей).

Католические короли и сейчас получают священное помазание, но не могут тягаться с папой по влиянию на церковную жизнь даже в своих королевствах. Но тогда было не так. Священное миро и священная кровь казались не меньшим основанием власти в христианском мире, чем тройная корона Папы. А то и большим, потому как «сколько дивизий у Папы Римского»? У Папы была, возможно, самая сильная армия в Италии, но с армией Франции, Германии или Испании она тягаться не могла. Император хотел сам считаться главой церкви, а каждый Карл или Людовик – быть «почетным святым и почетным Римским папой нашего королевства». Ну, если не каждый, то каждый второй. Реформация попала на подготовленную почву, и короли ухватились за эту возможность. Одни прямо становились протестантами, другие угрожали этим и требовали от Рима уступок.

А на это накладывался и национализм, только что ставший в Европе мейнстримом. Зачем нам подчиняться Папе, если мы можем иметь свою, национальную церковь. Например, Церковь Англии. Так и вышло, что реформация освободила церкви от далекой и относительной власти Рима, но подчинила ее местным правителям. Как молиться — решал теперь не далекий Римский папа, а король Англии, например. Свободу во внутренней жизни эти церкви получили не в XVI, а в XIX веке, и тоже из-за того, что власть монархов ослабла или вовсе исчезла.

«Протестантизм уничтожил культуру»…

Это тоже не совсем так. Конечно, погибло немало статуй и изображений, были разрушены некоторые церкви, но делали это чаще не традиционные протестанты, а фанатичные реформаторы. С традиционными же все немного сложнее. Очень многое они потеряли от того, что за «возрождение первохристианского богослужения» взялись люди, не имевшие представления об истории богослужения. Потому как наука такая была на уровне «если ап. Петр использовал опресноки, то он служил по римскому обряду». Соответственно, наоборот — если он использовал квасной хлеб, то по служебнику 1497 года, изданному в Венеции или в Москве. Вроде бы как в таких условиях то, что не нравится реформатору, он объявит поздними вставками, а то, что нравится – оставит. Кальвину не нравилось все, а Елизавете Тюдор почти все нравилось, Лютер был где-то посередине.

Вроде как кошмар и ужас, но тут есть два момента. 1. Из-за этого в богослужении англикан и, в меньшей степени, лютеран остались местные особенности, которых в католичестве стало заметно меньше после Тридентского собора. 2. Католики возмутились и стали писать, что все вы правите неправильно, и Никон, собака, все святые книги извратил. Ой! Это не отсюда, но к месту. Если в Европе историю богослужения стали изучать из-за споров католиков и протестантов, то у нас процесс пошел из-за полемики со старообрядчеством.

В истории богословских споров католиков и протестантов родились многие принципы и методы, которыми сейчас пользуются все гуманитарные науки. Например, критика источников, анализ текста. Споры о том, мог ли апостол Павел написать Послание к Тимофею и не подделка ли Послание Иакова, дали нам те методы, которыми сейчас определяют, написал ли оду Овидий или подражатель XV века. Реформация вывела богословие из университетских гетто, сделало его жизненным вопросом, чего не было в христианском мире (ни на Востоке, ни на Западе) уже тысячу лет. Можно было сказать, как во времена Григория Богослова: «Я иду в баню, а меня спрашивают о латыни. Спросишь, сколько стоит хлеб, а тебе говорят о пресуществлении». И так было не только в протестантских странах, но и в католических, а гравитационными волнами задевало и далеких православных. Скажем, наш Стоглавый собор не только начался во время продолжавшегося Тридентского, но и вопросы решал примерно те же. Увы, без кафедр теологии в университетах (да и без университетов, если на то пошло) решал он их гораздо хуже.

Религиозные войны

Европейские королевства всегда воевали друг с другом. Если посмотреть на историю, любая из стран Западной Европы воевала со своими соседями гораздо чаще, чем с Россией. Феодальные войны коалиции герцогов против своего короля тоже не были чем-то необычным, а в Германии так и вовсе было странно, если их не было лет 50. Но реформация дала им религиозную основу, вовлекла в них народные массы. Эти войны стали более жестокими, и если раньше местные крестьяне были ценным ресурсом, который во время войны старались не трогать (грабили, если денег на фураж не было, но не уничтожали), то теперь иноверные крестьяне были еретиками и врагами, которых нужно уничтожить. В общем, это был кошмар, который закончился законами о веротерпимости, когда стало ясно, что «окончательного решения религиозного вопроса» добиться невозможно, потому как силы обоих сторон в масштабе Европы примерно равны. Эти законы были несовершенны, часто в них была дискриминация религиозных меньшинств, но они гарантировали, что вот этими «еретиками» не будет заниматься ни королевское правосудие, ни даже местная инквизиция. Быть гугенотом во Франции XVIII века больше не преступление, равно как быть католиком в Пруссии, хотя уход из «господствующего исповедания» им очень даже может быть. Так что полная веротерпимость и равенство — это уже конец XIX века, но это тоже продолжение той истории.

Реформация в современной России

Она (реформация) не то, что невозможна, она идет. Просто о ней не принято говорить так. Возьмем, областной центр Н-ск. В нем есть двадцать православных храмов, в которые в среднем в воскресенье приходит по 200 человек. Итого – четыре тысячи. В некоторых из них две литургии и цифру можно поднять до 4 500 человек. Это люди, которые, в целом, принимают порядки в РПЦ. Кто-то из них хочет службу на русском, а кто-то требует запретить все вокруг, но уходить они не собираются и активно протестовать могут до определенного предела. А еще в городе есть десяток протестантских церквей, в которых по нескольку служб за день, с утра до вечера. Если это центральная Россия, число их прихожан будет сравнимо с числом православных, если Сибирь – превосходить. Есть ниша и для тех, кому РПЦ не нравится, но хочется и русского языка, и традиции. Ее занимают католические приходы латинского обряда. Соответственно, человек, которого не устраивает ситуация в РПЦ прямо так же, как Лютера, может уйти куда угодно — от старообрядцев до баптистов, а не биться головой об стену.

Остановить его может только убежденность, что вне РПЦ и признанных ей Поместных Церквей (список периодически обновляется) нет ни благодати, ни спасения. Собственно, поэтому-то иерархия РПЦ и свернула экуменизм внутри России. Если кардинал будет молиться в алтаре Храма Христа Спасителя, верующие могут подумать, что они такие же христиане, и уйти к ним. Поэтому же МП не борется с «борцами с экуменизмом». Им можно даже патриарха критиковать — пока они сами не объявляют об уходе из МП, никто их не преследует и не притесняет.

Факт же в том, что люди «голосуют ногами», и число практикующих православных и протестантов в России примерно равно. Так что «реформация в России» и так уже случилась. Просто ее у нас не замечают ни РПЦ, ни государство (и слава Богу, хочется добавить, а то начнут запрещать).

В общем, власти РФ не отмечают юбилей реформации, чем еще раз доказывают правоту старого гэбиста Андропова, и спустя 35 лет после его смерти они все еще не знают общества, в котором живут.