Ахилла

Из «Дневников»:

Четверг, 3 ноября 1977

Завтрак вчера в городе с о. К.Ф. Жалуется на сердце, атеросклероз, начинающийся диабет. Жаль его, жаль этой как бы «подгнивать» начинающей жизни. Думал опять об этом страшном бремени гомосексуализма: Пруст, Жид, Жюльен Грин и столько людей вокруг говорят: бремя это, травма, невроз – от «отверженности», от неприятия обществом, от необходимости скрываться, лгать и т.д. Отчасти это, наверное, так. Но только отчасти, само «отчасти» это, я уверен, не главное. Жид, например, эту отверженность преодолел и заставил себя «принять». Главное же, я думаю, в подсознательном знании, ощущении тупика, неутолимости, непретворимости тупика этого в жизнь. В конце всегда не только стена, а стена-зеркало… В падшем мире все «половое» – уродливо, искаженно, низменно. Но в «нормальном» человеке есть хотя бы возможность эту «уродливость» преобразить, претворить, подчинить высшему и тем самым «изжить». В гомосексуализме именно этой-то возможности, этого обещания, призыва, этой двери нет. В «нормальном» поле даже самое низменное, самое уродливое что-то отражает, о чем-то другом и свидетельствует, и к нему зовет. Тут – нет. И потому ломать нужно само мироздание, потому лгать нужно о мире (что и делает всю жизнь Жид).

Но если гомосексуализм – «девиация», «извращение», то откуда он берется, как возникает и почему, по-видимому, неизлечим? Я не знаю научных теорий на этот счет, предполагаю, что все они сводят вопрос либо к биологии, либо к обществу, то есть ищут внешней причинности. Мне же кажется, что корень тут все-таки духовный: это – коренная двусмысленность всего в падшем творении, «удобопревратность». Одна «ненормальность» порождает другую в этом мире кривых зеркал. В данном случае – ненормальность, падшесть семьи, падшесть самого образа пола, то есть отношений между мужским и женским. Падшесть далее – материнства, падшесть в конце концов самой любви в телесном и, следовательно, половом ее выражении. На одном уровне гомосексуализм есть смесь страха и гордыни, на другом – эроса и автоэротизма. Не случайно общим у всех гомосексуалистов является эгоцентризм (не обязательно эгоизм), невероятная занятость собою, даже если эгоцентризм совмещается с предельным «любопытством» и видимой открытостью к жизни. «Нормальный» человек может быть и часто бывает «развратником», «распущенным». Недавно появились книги о «половой жизни» Кеннеди, якобы не пропускавшего ни одной секретарши. И все же так очевидно, что не в этом, не в «грехах» – была жизнь Кеннеди. У гомосексуалистов, однако, их гомосексуализм, даже если он и не есть низменный «разврат», так или иначе окрашивает собою все в их жизни: творчество, «служение», решительно все. Окрашивает и, в каком-то смысле, определяет. Где-то, как-то, но несомненно ощущается эта болезненная одержимость – и у Пруста, и у Жида, и у Грина. Это всегда душный мир, из него всегда хочется как бы выйти на свежий воздух. И в нем никогда нет подлинного, несомненного величия, хотя есть подлинная и несомненная тонкость… Однако через нас, «нормальных», нас – «христиан» – не просвечивает Христос. Правые в своем отвержении тупиков, мы бессильны в утверждении и в свидетельстве. На тупик еврейства мы отвечаем антисемитизмом, на тупик гомосексуализма – животной, биологической ненавистью.

Иллюстрация с обложки книги Марселя Пруста «Содом и Гоморра»