Ахилла

Для чего геи идут в семинарии и в монашество и как их принимают в РПЦ — об этом откровенный рассказ нашего нового автора, который не хочет больше скрывать свое лицо.

***

Вступление

Я в последние годы начал понимать, что многие люди, стремившиеся к монашеству, в том числе, известные святые, имели врожденную склонность к гомосексуализму. Дело в том, что гомосексуализм — это не болезнь, это нарушения в мозговых центрах, отвечающих за сексуальную ориентацию. Гомосексуализм — это врожденное явление, а не приобретенное. Неверующие люди практикуют гомосексуальные отношения с партнерами, а верующие люди, не желающие подобными вещами заниматься, находят отдушину в монашестве или в учебе в семинарии, подавляя свои половые желания молитвами, богослужениями и тяжелыми послушаниями. Но чисто мужская среда монастыря или семинарии еще больше распаляет их плоть, дух цинизма системы уже со 2-го курса начинает разлагать хрупкую душу такого человека. И однажды молодой человек осознает, что монашество — это просто ширма для маскировки его гомосексуальных желаний, и что он латентный (скрытый) гомосексуалист.

Люди, склонные к монашеству, с детства не интересовались женщинами, не влюблялись в них в школе, для них наличие подруги было только данью стадному чувству. Но от себя не убежать. С наличием латентного гомосексуального влечения нормальной семьи не создать, потому что в постели такие люди обычно вместо женщины представляют парня. То есть, совершают мысленное блудодеяние, хотя жена об этом не подозревает.

Католический катехизис говорит, что спасение для гомосексуалистов только в безбрачии. И я считаю, что это правильные слова.

Гомосексуализм неизлечим, он не лечится молитвами и причастием. Никакие программы экс-гей служения в Америке тоже ничего не дают. Если бы церковь имела такие средства, которые геев делают нормальными, то все монахи и епископы давно были бы не геями, а нормальными людьми.

Детство и юность

Я впервые влюбился в одноклассника в 12 лет, в 1987 году. Конечно, без секса, я даже не знал, что это такое. Меня всегда больше возбуждали парни, чем девушки, причем, парни-гопники, качки, спортсмены, бруталы, а теперь мне не меньше нравятся худые парни. Поэтому я стал еще с юности ходить на турники и в качалку, чтобы накачаться, как эти парни.

Я несколько раз влюблялся в парней в юности и уже во взрослом возрасте, но тоже без секса. У меня раньше было несколько женщин, но был большой перерыв в 8 лет в сексе по причине моего слишком глубокого погружения в религию, где любой секс вне брака осуждается. Да, женщину я не встретил, я искал долго, но потом просто перестал искать. Меня всегда влекло к парням, я влюблялся в них до безумия, писал о них песни, подражал им во внешности, даже стремился похудеть и стать как они. И это все в подростковом возрасте в 13-14 лет.

Когда я стал верующим (с 15 до 16 лет я был православным, с 16 до 23 лет я был адвентистом седьмого дня, с 28 лет я снова православный), я тоже влюблялся в парней. Перечислять можно долго. Но это периодически происходило.

Перед семинарией и во время семинарии

Перед учебой в Московской духовной семинарии, в 2003-2004 годах, я углубился в православие, живя и работая в Москве. У меня все мысли были о монашестве. Непосредственно перед поступлением в семинарию в 2005 году меня судьба свела с двумя церковными геями-хористами в одном нижегородском монастыре, которые питали ко мне чувства. Один из них — регент — даже пригласил меня к себе домой и признался в том, что он гей. Я был в шоке от такого признания, и мне было не по себе от того, что бывший семинарист и регент такими вещами занимается. Он мне говорил, что пытался с собой бороться, но ничего не помогло. Теперь я очень хорошо его понимаю: эти люди замечали во мне скрытого гея, хотя я сам и не подозревал в себе такой ориентации.

Я учился в семинарии с 2005 по 2008 годы и боролся с собой. Мне это очень тяжело давалось. Мне приходили в голову воспоминания о моей бывшей девушке, которую я любил в 2001 году и с которой у нас был отличный секс. Меня постоянно на службах одолевали эти воспоминания. Но в 2006 году, осенью, когда я учился на 3 курсе, я до беспамятства влюбился в своего однокурсника, причем любовь к нему приходила у меня постепенно. Я чувствовал, что он тоже питал взаимные чувства ко мне, но он очень старался это скрыть даже от меня. Эта любовь меня одновременно мучила и спасала. Спасала от погружения в блудные помыслы. Странно, но когда я любил своего друга, то я даже не имел желания (извините за откровенность) подрочить с целью еженедельной разрядки, чем с завидной регулярностью занимается большинство семинаристов. Во мне было столько света, оптимизма, радости, вдохновения благодаря моей любви к другу, что я написал несколько стихов, песен и стал копировать образ его благочестивой жизни.

Апогеем моей любви был январь-март 2007 года. Я тогда жил вместе с возлюбленным другом в одной комнате с еще семью соседями. Мне доставляло громадное удовольствие быть с ним рядом, общаться с ним, созерцать его, когда он бодрствует и даже спит. То же самое делал и он. Он даже мне признавался в том, что иногда долго рассматривал меня спящего. Но даже в таком сдавленном варианте как у нас с ним наша любовь породила массу грязных слухов о нас, будто мы с ним «гомики», хотя у нас с другом не было никаких сексуальных отношений, даже объятий. Меня эти слухи страшно задевали, я заткнул рот тем, кто их распространял, но в глубине души я понимал, что эти люди правы. И когда мы расстались по его инициативе (просто он охладел ко мне и отошел в целях своей же безопасности), то я страдал 2 года от того, что потерял свою любовь.

Чтобы забыть о любви к своему другу, я начал миссионерскую деятельность, интенсивно общался с абитуриентами и перваками, но тут начались у меня проблемы с ректором, ссылка на Сахалин и последующее разочарование в церкви и ее членах.

На Сахалине я оказался не востребован именно в том качестве, в котором я договорился с местным епископом служить в его епархии, а именно, миссионером. Потом епископ просто отправил меня в деревню банально петь на клиросе и разгребать дерьмо в полуразрушенном приходском доме, а также терпеть издевательства сумасшедшего монаха Мак-Ария.

Осознание себя геем на Сахалине и после него

На Сахалине, в 2008 году, я думал, что меня хотя бы там оставят в покое, за 10 000 км от Москвы. Но не тут-то было. За мной следили с помощью моего соседа-доносчика иеромонаха Павла, который меня постоянно провоцировал на всякие антииерархические беседы, но я не поддавался на его провокации. Потом на празднике Сретения, 15 февраля 2008 года, после моего сольного концерта со мной познакомилась Наталья — местная девушка, тесно связанная с епархией, бывшая духовным чадом Тихона (Доровских) — ныне архиепископа Сахалинского, при мне он был еще только секретарем этой епархии. Я по-настоящему влюбился в Наталью, пытаясь уйти от гей-любви в любовь «натуральную», но все равно не мог забыть своего бывшего возлюбленного. Тем более, с Натальей у нас не было никакого секса, только «пионерская» дружба.

После семинарии, где я был окружен любовью и уважением большого числа семинаристов, на Сахалине я попал в вакуум, где все было мне чуждо. Поэтому я был искренен с Натальей в разговорах, содержание которых незамедлительно передавалось Тихону на ближайшей исповеди. Тихон, зная о содержании двух моих исповедей, во время которых я каялся в гей-влечении к молодым парням, в мае 2008 года сказал Наталье прямо: «Олег не тот человек, за которого он себя выдает». Когда она мне передала его слова, я понял, к своему ужасу, что он имел в виду. Содержание моих исповедей было передано попами Тихону, а затем и всей епархии, что очень осложнило мою жизнь там и привело к ссылке в Озерск за 70 км от Южно-Сахалинска под начало деспотичного и мерзкого попа Мак-Ария (это я сам так пишу его имя, что по-ирландски означает Сын Ария, а кто такой Арий, многие знают). В общем, позору было море. Но никто ничего в лицо не говорил, только косые взгляды и двусмысленные намеки. Такое отношение меня еще больше отдалило от церкви и окончательно убедило меня в том, что путь гея — мой единственный путь.

Бывший епископ Сахалинский Даниил (Доровских) — ныне митрополит Архангельский — тянул с благословением на мою свадьбу с Натальей 4 месяца. В результате у нас с Натальей все потухло, и мы расстались. Я разлюбил ее.

Во время моей ссылки на Сахалин, когда я увидел нечестивую жизнь местного духовенства, их пьянство и мат, наслушался разговоров священников про их тяжелую беспросветную жизнь под пятой «западенцев» с Украины, а особенно матушки Серафимы – внештатной «жены» епископа Даниила, являвшейся казначеем епархии, жирующей за счет священников и их приходов, то я отказался от рукоположения. Я просто испугался рабства и гибели моей души в этом церковном болоте.

Дальше я уже по инерции доживал на Сахалине, и от «общения» на приходе в Озерске с иеромонахом Мак-Арием у меня ненависть к РПЦ росла с каждым днем. Я с ужасом снова шел на клирос в одиночку читать и петь все службы. Меня просто наизнанку выворачивало от необходимости потратить вечером 2,5 часа, а утром 2 часа на проговаривание и пропевание церковнославянских текстов.

Потом я уехал раньше срока с Сахалина, поняв, что дальше мне там делать нечего, и отчислился из семинарии.

Глубинная причина моего фиаско в церковной карьере заключается в том, что я и до семинарии имел гей-влечение, только я не осознавал себя тогда геем. Именно поэтому я был счастлив находиться среди молодых мальчиков-семинаристов, потому что даже их созерцание давало пищу для моей души. Но я не для совращения парней пошел учиться в семинарию, а по другой причине: я хотел быть монахом-миссионером, но после того как я увидел, какое «монашество» меня ожидает в самых низах РПЦ, то я ужаснулся и отказался от такой кошмарной перспективы.

Заключение: Coming Out Of Darkness

Я много страдал в своей жизни: от разочарования в дружбе, в семинарской и церковной системе, я страдал от стукачей и предателей, от попов, которые дважды разгласили мои исповеди и разнесли по всему Сахалину о моих самых сокровенных грехах. Слава Богу, что эта информация в 2008 году не дошла до Москвы. Я страдал от непонимания моего внутреннего мира, от неприятия моих устремлений.

После ухода из семинарии и из церкви у меня была непростая ситуация: у меня не было близких друзей. Было очень одиноко.

Церковь не дала мне друзей, она попыталась отнять самое дорогое: мою внутреннюю творческую свободу, но в ответ на ее попытки я ушел из семинарии и из церкви. Теперь я не хожу на службы и не причащаюсь. Я даже на Пасхальную службу не хожу. Надоело видеть один и тот же ежегодный спектакль: полупьяных попов, семинаристов, которые в хоре постоянно откалывают сальные шуточки.

Исповедоваться в церкви я не могу, потому что не хочу выдавать свои тайны. А если я не исповедуюсь, то я не могу причащаться. Вот и все. Я отделил себя от церкви, но не отделил себя от Бога, потому что Бог гораздо шире религиозных клеток.

Я бы мог тысячу раз спиться в последний год моего пребывания в семинарии от безысходности и тоски. Но я нашел в себе силы не пасть в данной ситуации, потому что во мне был стержень: мое творчество, мое «я», моя целостность и свобода, и ради всего этого я живу сейчас.

Чтобы полностью стать другим, без моих пороков и грехов, мне надо быть полностью отформатированным, как жесткий диск в компьютере. Но есть проблема: форматирование полностью стирает как хорошую, так и плохую информацию. Олега Голюбина больше уже не будет, будет кто-то другой, но не я.

После ухода из семинарии у меня как будто пропал какой-то стержень, глобальная цель. Я стремился к большой высоте в своей жизни, а потом понял, что эта высота — иллюзия, и что она просто недостижима.

Несмотря на то, что прошло очень много лет, пустота в моей душе, которую оставила в ней семинария, не заполняется.

Я не молюсь по книжкам, вычитывая «километры молитв», как я это делал в семинарии. Я не «достаю» Бога своими мелкими проблемами, которые я могу решить на своем уровне. Но если есть большая нужда в помощи Божьей, когда я сделать ничего не могу, то я молюсь Ему, и Он помогает.

В Новом Завете говорится, что геи царства Божия не наследуют. Хорошо. Если я его не унаследую, то хотя бы на Земле буду жить счастливо. А то не хочется жить в жутких условиях, ограничивая себя во всем, а потом по правилам церковного лохотрона оказаться и без нормальной земной жизни с ее удовольствиями, и без Божьего царства.

Слова одного игумена «Церковь же Богом создана для того, чтобы КАЖДЫЙ человек жил и радовался жизни, и к вечности готовился» — это больше теория, чем практика. Может, где-то есть такая Божья церковь, где по-настоящему воплощаются идеалы Евангелия, но я ничего подобного и близко не увидел в РПЦ.

Я не отрекся от Христа. И когда я вышел из РПЦ, свет в конце тоннеля засиял перед моими глазами, и я вышел из тьмы на свет Божий.

Читайте также:

• Я гей и бывший семинарист
• Церковь и гомосексуальность