Ахилла

Автор «Бога дождя», книги, которая десять лет назад стала для меня откровением и потрясением, побывала в Екатеринбурге. Конечно, я не могла пропустить творческую встречу с Майей Кучерской, и вечером 19 января в Ельцин центре мне удалось задать пару вопросов из заготовленных в блокноте.

Pussy Riot и чувства верующих

— В 2012 году вы подписали обращение православной интеллигенции патриарху с просьбой проявить милосердие и обратиться к светским властям с ходатайством о помиловании участниц Pussy Riot. Как бы вы сейчас прокомментировали отношение патриарха к этому делу?

— Как давно это было! Патриархия – часть государственной машины. Что в этой ситуации мог сделать патриарх? Сказать «нет, давайте их простим»? Да, это было бы и благородно, и красиво. Но тогда у нас тут же отменили бы патриаршество или его самого. Вероятно, к этому он был не готов.

— А к закону о защите чувств верующих как вы относитесь?

— Не понимаю, зачем он? Верующий не нуждается в защите, тем более его чувства. Они хранятся в сердце – зачем их защищать, от чего? Если только от  самого верующего.

На следующий день, после мастер-класса Майи по литературному мастерству, мне удалось задать ей и остальные вопросы – не только мои, но и присланные читателями «Ахиллы».

Церковь девяностых и Церковь сегодняшняя

— В интервью 2013 года вы сказали: «Когда мне приходится снова соприкасаться и с «Патериком», и с «Богом дождя», я испытываю довольно острую ностальгию. По той светлой, романтической церковной эпохе 1990-х… По той чистоте, ясности взгляда… Мне жаль, что сегодня и церковь другая, и страна, и я». В чем изменилась Церковь, и как изменились вы?

— Тогда церковь для многих стала средоточием надежд. В 1990-е в нее хлынули молодые люди, интеллигенция, припали как к источнику воды живой. Я в их числе. Все тогда верили, что эпоха церковного подполья кончилась, церковь действительно станет независимой от государства, что времена искусственной изоляции церкви от общества позади, а значит, новообращенные христиане своей верой и любовью изменят мир.

Но выяснилось что? Что это иллюзии. Церковь земная от государства оторваться не смогла. Любой иерей, который дерзал говорить что-то, противоречащее официальной политике, например, выступать за смягчение наказания тем же «пусям», подвергался гонениям. Однако не поэтому неофиты не изменили мир. Обнаружилось: чтобы изменить что-то вокруг к лучшему, сначала надо самому стать другим, сделаться бескорыстным, сильным и мудрым. А это требует огромных усилий, постоянной духовной работы, многолетней борьбы с собой. Постепенно мне открылся смысл слов апостола Павла: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю». Это было про меня. Я даже выписала эти слова на листок и повесила над столом – но даже после этого все не слишком изменилось.

«Исповедь послушницы»

— Как вы объясняете феномен успеха «Исповеди послушницы» Марии Кикоть? Книга получилась больше сострадательной или обличительной?

— Успех есть, но, насколько я понимаю, особенно широкий в кругу посвященных. Больше других Марии были благодарны те, кто прожил похожий опыт. Это очень важно – заговорить, наконец, о том, с чем сталкиваются послушницы в монастырях. Доносительство, дедовщина и социальное – хм – неравенство, постоянные унижения, давление, перегрузки физические… Мне бесконечно жаль каждую такую девочку, которая приходит в монастырь полная надежд, веры в идеальную игуменью и в идеальную себя, которая все снесет и стерпит, а потом станет святой. И вот эти ожидания расплющивают человеческие слабости, и чужие, и свои, российская бедность, то обстоятельство, что монастырю нужны вовсе не молитвенницы, а рабочие мозолистые руки, которые будут делать свою работу даже до смерти. Тяжко? Невыносимо! Выговорить это нужно. Хорошо, что это случилось. Теперь осталось понять, почему так.

Ведь нового в этой книге сказано не много. Человек грешен, власть развращает, деньги тем более, неучтенные денежные потоки еще того больше, а любить другого по-настоящему, по-христиански – сложно. Что тут нового? Я была в замечательном екатеринбургском музее писателя Федора Решетникова, и сотрудница музея процитировала впечатления Решетникова о мужском монастыре в Соликамске, где он прожил около двух лет. Решетников пишет, что монахи и мясо едят, и ворота ломают — и так было всегда. Единицам удавалось жить праведно, но всегда были и те, кто правила нарушал. А большинство, как и в любом сообществе, составляли середнячки, которые умели приспособиться.

Чему же мы удивляемся? Хорошо, конечно, что слова эти сказаны, но дальше надо пытаться понять, что делать. Сами по себе эти признания ничего не изменят. Что-то я не помню, чтобы патриарх как-нибудь среагировал на эту книгу. Очевидно, патриархии не нужны перемены. Можно предположить, что не последнюю роль здесь играет бизнес. Крупные монастыри для патриархии — источник обильных доходов. (Об экономике церкви написана замечательная книга Николая Митрохина — я к ней всех отсылаю, там сказано все ясно и компетентно.)

Церкви действительно необходимы деньги: храмы должны строиться, ремонтироваться, потом отапливаться и освещаться, монахинь надо кормить, одевать, лечить, батюшкам кормить их огромные семьи. Как все это осуществить? Пожертвований не хватает. Значит, надо заниматься бизнесом — это нормально. Ненормальна только ложь. Почему бы не разрешить церкви официально заниматься «непрофильным» бизнесом? С уплатой налогов, как и всем. И давайте сделаем бюджет церкви прозрачным, давайте допустим туда гласность. Тогда многие болезни церкви, связанные с финансами, будут исцелены. Как ни удивительно, тяжкая жизнь послушниц с экономикой, как в общем и любая политика, связана напрямую.

— Повлияло ли на ваше отношение к книге то, что Мария впоследствии отошла от Церкви?

— Мария Кикоть призналась, что больше не верит в Бога. Очень жаль. Хотя и понятно: видимо, все, что с ней случилось в монастыре, к этому привело. Это существенное уточнение: исповедь верующей послушницы и исповедь неверующей послушницы — разные вселенные. Как и вселенные атеиста и верующего – разные, подчиняющиеся разным законам.

Хотя чем дальше живу, тем больше думаю: поступки важнее веры. Слишком много я видела тех, кому их декларируемая вера ничуть не мешала совершать кошмарные поступки. Батюшки, которые бросают своих матушек с шестью или восьмью детьми, тайные разводы, романы… Все это покрыто тайной, понятно, почему, но эти истории каждый знает. Слаб человек, что тут поделаешь, по-настоящему плохо тут только то, что в такие истории обычно пробирается ложь, лицемерие, когда женатый монах проповедует аскезу и воздержание. По мне, так уж лучше атеист, живущий по-христиански.

— Это похоже на идею отца Сергия Желудкова об «анонимных христианах»…

— Но это не отрицает и того, что вера может и часто делает человека лучше, искренних христиан тоже, к счастью, немало.

Церковные болезни: замалчивать или обсуждать?

— «Исповедь послушницы», «Ахилла» — множество исповедей о травмирующем опыте в церкви. Истории разные, но их роднит травма, полученная от собратьев, от Системы. У многих же верующих реакция отторжения: мы не хотим этого знать, они сами виноваты, они были неверующими. Что делать церковному обществу с этим опытом, с этой правдой?

— Не заметать ее под ковер. Конечно, грань между публично рассказанной горькой правдой и хамовым грехом тонка. У наших близких — мам, пап — есть недостатки, но мы не рассказываем про них всем, мы покрываем их любовью. Да. И все же существуют системные болезни, которые шире наших семейных отношений и которые необходимо лечить. Например, мой папа алкоголик, а у нас в стране не лечат алкоголиков. Я должна говорить о необходимости создавать больницы, менять систему здравоохранения, чтобы вылечить своего папу. И тут никакого хамства. Вот почему об этих проблемах важно говорить. Вот почему из этих двух путей — замалчивать и обсуждать — второй лучше. Он болезненный, но нарывы лучше вскрывать. Неприятно смотреть, как течет кровь и гной, но только так рана очищается, только так появляется надежда на исцеление.

Лесков и «Современный патерик»

— Вы пишете книгу о Лескове. А кто из современных священников или церковных людей сейчас мог бы стать персонажем Лескова?

— Все могли бы. Мало что изменилось, церковный мир ведь очень консервативен. Гениальность Лескова в том, что он увидел церковные типажи, запечатлел их в слове. И «сила есть, ума не надо» дьякон Ахилла, и правдолюбец Савелий Туберозов, которого обламывает жизнь и бездушная консистория, и тихий праведник отец Захария.

— В «Патерике» тоже немало типажей.  

– Да, и типичных, и вполне конкретных батюшек, названных по имени. Отец Артемий Владимиров, например. Всегда буду ему благодарна за то, что он не обиделся на мою пародию на него, увидел в ней любовь, и «улыбнулся». В этом столько доброты.

Протоиерей Дмитрий Смирнов: благодарить или негодовать?

— В «Евангельской истории» у вас есть благодарность отцу Дмитрию Смирнову — продолжаете ли вы быть благодарной ему? Как относиться к его порой шокирующим, эпатажным высказываниям: это юродство или что?

— В той книге я благодарю его за то, что он читал ее, думал, как сделать ее совершеннее, и после его подсказок книга действительно стала намного лучше.

Я не готова войти в круг экспертов по высказываниям отца Дмитрия. Я знаю лишь то, о чем обычно молчат: он далеко не молод, не слишком здоров, но у него два детских дома, и он по-прежнему находит средства на их содержание, спасая этих брошенных мальчиков от сумы и тюрьмы. Он создал целую империю и сотни рабочих мест. Да, он немножко батюшка-бизнесмен, но его главный бизнес – помощь людям. Рядом с Благовещенским храмом разбит чудесный сад. Все, к чему он прикасается, становится красивым. У него тонкий художественный вкус.

Я не разделяю его взгляды на роль церкви в сегодняшнем мире, вот совсем. Я стараюсь не слушать и не читать его публичные комментарии, чтобы не расстраиваться зря. Потому что опять же: есть слова, а есть дела. Из спасенных им можно составить город. Кто из нас с вами уберег хотя бы одного человека от самоубийства? От черного отчаяния? От наркомании, алкоголизма, от голодной смерти? Мы сделали хотя бы тысячную часть того, что сделал он? Я – точно нет. Вы предлагаете мне его судить?

Мы ничего не знаем. Момент нашей смерти будет моментом нашего бесконечного изумления перед тем, что мы увидим. Мы всех меряем своими мерками, все знаем лучше Бога и решаем за Него чужие судьбы и участи. Но, может быть, нужно проявить смирение, к которому нас призывает христианство?

Дети и Церковь

— Все мы в неофитский период мечтали вырастить наших детей верующими, церковными людьми. Удалось ли вам это?

— Оба моих старших ребенка (девочке 19, мальчику 17) постепенно перестали ходить в церковь. Иногда они ходят – на Пасху, на Рождество, не скрывая, что это ради меня, ну, и к тому же им приятно вспомнить юные годы. Они прекрасные дети, любящие, чистые, нежные, но церковь перестала быть им интересна. Видимо, потому что они не находят в ней ответы на мучающие их вопросы. Не понимают, как соединить законы, которым подчиняется современный мир, и христианство. И ищут другие пути. Не думаю, что тут нужно кого-то винить. Церковь такая, какая она есть, и если нашим детям она перестала быть домом, ну, не заталкивать же их туда насильно! Остается им просто доверять. Младшая дочка еще в светлом возрасте любви к маме, поэтому она охотно ходит со мной в храм, и в воскресную школу, ей там интересно. Но я готова к тому, что в одно солнечное воскресное утро и она скажет: мам, я лучше посплю.

— Вы этого боитесь?

— Блажен, кто верует, тепло ему на свете. Хорошо, если есть, куда прийти и согреться, если тебе есть к кому обратиться за помощью — бывают невыносимо тяжкие ситуации в жизни, в которых никто, кроме Бога, тебе помочь не сможет. И если ты лишаешься этой точки опоры, становится тяжелее и холоднее. Мне хотелось бы, чтобы у моих детей эта точка опоры была – и вера, и церковь. Но я также знаю, что невозможно никого заставить делать то, что он не хочет, взрослых людей тем более. Они сами должны захотеть прийти, пожелать именно этого тепла. Объятия Отчи распахнуты, дверь церкви всегда открыта, и когда они заново созреют, они придут. Или нет. Но это будет их свободный выбор. Каким бы он ни был, это не помешает им быть добрыми, честными, хорошими в общем.

Господь близко

— Почему после всего, что вы увидели в церкви, вы остались верующим человеком?

— Не знаю. Во мне по-прежнему живет потребность бывать каждое воскресенье в церкви – вот и все. Кому-то негативный опыт, полученный в церкви, мешает в нее приходить — мне нет, я люблю наши храмы, праздники, святых, песнопения, я рада, что существует исповедь, причастие, и что Господь близко. Я могла остаться в 90-х в Америке и там процветать, но я вернулась в нищую Россию, потому что просто физически не могла находиться в чужой стране.

И в церковь ходить – физическая потребность. Вот и хожу.

Фото Ксении Волянской

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: