Обеспечить возрождение. Часть 8
4 февраля 2018 Carina Topolina
Окончание. Предыдущие части тут.
***
— Слушай… а почему ты стал священником? — в лоб спросила Марина. Отец Георгий ждал этого вопроса. Он не удивился.
— Папина жена хотела… Папа тоже. Он у меня дьяконом был.
— А мама твоя?
— Маму я не знал… Папа влюбился в молоденькую — мама ему в дочери годилась. Она росла с бабушкой, в нашем же селе. Отец ее — враг народа, мама умерла рано — с горя, потому что мужа посадили. Мой отец единственный, кто её не унижал, не пользовался ее слабым положением. После службы он иногда с ней разговаривал, гуляя вокруг храма. Объяснял, что да как в нашей вере. А потом влюбился. Это было взаимно, хотя он был уже не молод. Мама забеременела… Родила меня. А папа помогал маме, как мог. Бабушка мамы уже тогда умерла.
Он не прятался, тетя Валя всё знала… Представь. Но оказалось, что мама была больна. Умирала она у нас дома… И ухаживал за ней не только папа, но и тетя Валя. Мама быстро сгорела, мне не было еще и года… Потом она меня поднимала, вырастив уже своих четверых, понимаешь?
Я узнал обо всём этом незадолго до окончания восьми классов. Осталась только одна мамина фотография, папа ее мне и показал. Остальные тетя Валя сожгла, а эту отец носил с собой, говорил, что на ней — мамина душа. Мама в выпускном платье и с букетом цветов…
Я рос добрым и послушным, но вот родителей простить не мог очень долго…
— Простил?
— Ага, — сказал он, улыбаясь своей измученной улыбкой. — Когда сам вляпался… по уши. Но подожди, я сбился. Сначала я уехал к братьям. Они работали шахтерами. Пили сильно, водили женщин… В общем, я, слюнявый щенок, был там не нужен. А сестры давно уже жили в монастыре. Все они сильно старше меня. Братья меня ещё постоянно называли по-всякому. Их молодость была испорчена моим рождением…
— Ты не виноват…
— Неважно… Их уже нет в живых… — он перекрестился. — А я всё барахтаюсь, расхлебываю. Тогда мне отец посоветовал поехать учиться в семинарию — чтоб меня не травила родня. Он работал и служил до последнего дня и не мог меня защитить… И я, когда окончил школу, поехал в другой город. В семинарию меня приняли. Тетя Валя стала меня превозносить: мой сын и т.п. Она мне не сообщила о смерти отца. Я даже на похоронах из-за этого не был.
— Слушай… какая дикость невыразимая, — сказала Марина в ужасе.
Он промолчал. И продолжил:
— …я не доучился. На третьем курсе бросил. К нам приезжал туда в гости архиерей, который был весьма смелым в выборе будущих попов. Вот и наведывался к проректору семинарии, с которым дружил: ему нужны были кадры, так сказать.
Ну, я сам бросился к нему. А, что, говорит, за пожар, мальчик? Учись! Я начал ему пороть горячку: мол, всё сделаю, только рукоположите, владыко… Он сказал: ладно, только женись. Один ты, такой шебутной, с ума сойдешь и сопьешься!
А я в семинарии уже познакомился с одной красавицей. Просто пошёл к ней тем же вечером, отпросившись у начальства.
— Милая, говорю, ты станешь моей женой? Да или нет?
Она ответила: да.
Мы почти совсем не знали друг друга. Ее мать терпеть не могла, когда я появлялся, но я ей сказал, что скоро буду попом. И она, сжав зубы, согласилась. Ой, што тут началось: моя дочь матушка, зять — батюшка!..
Нас обвенчали в семинарском храме, и я уехал. Не было меня долго. А мои сестры, мачеха и мать Дуни переехали сюда одной семьёй. Я не думал об этом. Думал, мы с Дуней там потом жить будем, где меня поставил служить владыка. А там не получилось… пришлось вернуться и служить здесь. Меня здесь хорошо приняли, всю жизнь здесь и прожил свою поповскую.
— Эх, — вздохнула Марина. Сердце сжало, как тисками. Она чувствовала, что он не говорит всего. Потому что это было бы слишком тяжело и долго.
— Как тебе помочь? — спросила она.
— Мне? Мне не надо помогать, у меня всё хорошо… А ты как? Тебе легче в этих краях?
— Да… — ответила она. — Конечно.
— Не вези меня дальше. Я пешком дойду. И ты это… звони, если что. Давай благословлю.
Он перекрестил ее и положил ладонь на голову Марины.
— Где у тебя крестик-то?
— Я его не носила никогда… Я вообще не хожу в церковь обычно…
— Так носи… ходи… чего же ты?
— Не знаю…
Он положил ей руку на плечо.
— Чего тут знать? Приходи, ты знаешь куда. Давай, пока…
***
Марина вернулась домой.
Она пыталась думать о Боге, осознать сказанное священником лично ей, но мысли улетали вслед за теми событиями, которые он описывал так грустно и спокойно. Ей было жаль его. И чтобы не огорчать батюшку, она приехала в храм за крестиком на следующий же день.
Увидев ее, отец Георгий очень обрадовался.
— Ну вот! Молодец!
— Какой лучше? — спрашивала она.
— Выбери любой. Главное, чтобы тебе нравился!..
Такой он ее и запомнил. Она уехала на выставку в Москву.
А к нему приехала родня.
Марина всё время думала о нём, даже во время выставки написала сообщение. Но он не отвечал. Она позвонила. Ничего.
После выставки нужно было скорее снова на дачу. Сестра рвала и метала. Время идёт, покупателей не видно.
Выставка прошла удачно. Ей хотелось рассказать всё батюшке, поделиться с ним. И она помчалась назад сразу, как только смогла. Отправилась в церковь, потому что батюшкин номер не отвечал.
Но все было закрыто, никого не было. Она поехала к дому, но туда не хотелось.
«Домой слишком рано и пусто… С тобой слишком поздно… и грустно», — зазвучало в голове.
Невыносимая тревога охватила её, она свернула в сторону поля. Проехав до оврага, оставила машину и побрела через него к лесу, вышла к реке. Какое ужасное одиночество. Как же она прожила в нем столько лет? А не было ли ей одиноко и в браке? Вдруг всё накренилось и стало сыпаться, как пешки с доски — в океан сомнения. Всё привычное потеряло смысл и свои места.
Она оглянулась по сторонам. К ногам тихо опустилась первая волна вечерней прохлады. И вдруг чуть дальше, у речушки, мелькнули знакомые клеточки.
Она бросилась туда, как сумасшедшая.
— Батюшка, — закричала она.
— А, привет, — ответил он таким голосом, как будто всё это время они сидели рядом. — Ты чего?
Дыхание у Марины сбилось.
— Это ты чего?! Я звоню, звоню…
Она бросилась к нему на шею и крепко обняла. От него пахло алкоголем, солнцем, полевой травой и цветами. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул.
— Зачем я тебе? — спросил он тихо, освобождаясь от тонких, но сильных рук.
— Не знаю. Это неважно. Я вижу, что тебе плохо… А еще… — она вся задрожала, — я знаю, что вместе нам будет хорошо. Давай просто уедем…
— Маришка… ну ты чего? Ты сумасшедшая…Ты не понимаешь…
— А ты? Ты — понимаешь? — спросила она и взяла его за руку. — Давай, говори.
— Я не могу… Я смотрю на тебя и забываю слова. Не надо, не начинай… Жена моя ушла в монахини, потому что я алкаш. Я много лет без женщины… Не подходи лучше, — он дернул руку. Но она не сдавалась.
— И я одна, восемь лет. Что дальше?
— Отпусти, а, — сказал слабым голосом. — Прошу тебя.
— Давай скорее уедем… у нас будет новая жизнь… Эта у нас получилась дерьмово, Георгий…
Его рука обмякла в ее маленьких горячих ладонях. Он шагнул ей навстречу. Они крепко обнялись. Он почувствовал ее дыхание на своём плече.
— Я не знаю, кто ты… Но ты мне родной.
— Ты мне тоже…
Она заплакала. Отчаянно, как ребенок. И схватила себя за волосы.
— Маришка, ты чего?!
— Прости… Такого еще не было. Я обычно справляюсь. Прости…
— Ну-ка присядь…
Они сели рядышком на траву. Впереди, чуть ниже, поблескивала речушка. Воздух пах ее пресной студеной водой. Но им было не до пейзажей, не до ароматов.
— Знаешь, что со мной было, когда я понял, что жена — больше не моя жена?..
Он обнял её.
— Ты поймешь…
— Не знаю…
Она положила голову ему на плечо. Они слушали дыхание друг друга и держались за руки. Вокруг был целый прекрасный мир.
— Я тогда чуть с ума не сошел… и было это всё на виду у всех…
— Пожалуйста, поезжай со мной, — кротко сказала Марина.
Он ещё крепче обнял ее, и она услышала, как сильно бьется его сердце. Тогда он стал гладить её по голове, словно маленькую девочку.
— Маришка, ты такая дурешка. И такая красавица. Я влюбился. Вот дурак. Мне конец.
— Перестань. Ты не дурак. Просто мы с тобой оба несчастные люди. Однолюбы, к тому же… — она говорила и слышала эхо своих слов в нём. — Знаешь что, батюшка? Одно из двух — либо мы начинаем другую жизнь, либо… Уже пришла старость…
Она подняла глаза, чтобы видеть его лицо. Он был удивительно красивым в этот момент, и хмель в глазах только подчеркивал эту красоту. Она радовалась за себя. Она была уверена — никто не понимает этого.
— Перестань смотреть на меня такими глазами.
— Я художник. Я не могу перестать.
— Эх ты… художник… — он погладил ее по щеке тыльной стороной руки и улыбнулся грустно и нежно. — Может быть беда, художник ты мой…
Они молча смотрели друг на друга.
— Какая же ты красавица… — с трудом сказал он.
Черные брови орлиными крыльями разворачивались от тонкой переносицы над большими глазами. Они были карие с зелеными крапушками — необыкновенно красиво. Длинные ресницы, тонкие маленькие губки и худенькое личико, всё в слезах, с крошечными морщинками вокруг глаз…
Черные волосы едва доставали прямыми прядями до тонкой, длинной шеи. Плечи Марины были неимоверно хрупкими, и сама она была настоящей дюймовочкой.
Как он жил без неё столько времени и почему так внезапно, всё так внезапно и неловко? Он взял ее за руки и поднес их к губам.
Она закрыла глаза, потому что голова у неё закружилась сильнее, чем на самых больших каруселях в детстве.
— Солнышко… не надо…
Они легли рядом на траву и затихли, держась за руки. Небо над головами этих двоих синело и углублялось. Потом стали зажигаться звезды, а они, казалось, летели к ним.
— Давай решим завтра? — спросил отец Георгий. — Видишь? Я пьян…
— Как скажешь, — сказала она, снова глядя на него. Она прикоснулась к его лицу. Он закрыл глаза, и ресницы черными стрелками разлетелись по щекам, исчерченным морщинами. Она провела пальцем по горбинке носа, погладила ладонью высокий, с залысинами, лоб. Он почти не дышал — не смел — и вздрагивал, как ребенок во сне.
От мысли о том, что много лет он не имел даже руки, которую сжать в ладонях, ей хотелось громко и отчаянно рыдать. Но было некогда.
— Надо домой, — сказал он решительно. — Я позвоню утром.
Они поднялись и побрели к домам. Его — был совсем рядом, она проследила, чтобы он дошел до калитки. И скрылся за ней.
«Он не позвонит», — подумала Марина и сердце стало рваться и метаться от боли.
***
Она проплакала всю ночь. Написала ему несколько сообщений. Часа в четыре утра он ответил: «Успокойся, я никуда не денусь. Спи».
Она заснула. От бессилия.
Утром дрожащими руками схватила телефон. Стала звонить. Опять ничего. Написала. Молчание. Она собралась и поехала в церковь. Там в то утро был незнакомый священник.
Увидев Марину, бабулька-свечница подошла к нему и что-то шепнула. А еще несколько человек, которые уже видели Марину, смотрели на неё… Или ей кажется?
Она вернулась домой. Слонялась из угла в угол с чашкой кофе в руке. Ничего, ничего, ничего. До самого вечера.
Уже около восьми у неё зазвонил телефон. Ура! Это он. Схватила трубку.
— Здравствуйте, вы Марина? — сказал чужой голос.
— Да, это я.
— Ваш номер — единственный, на который звонил отец Георгий. Он пропал сегодня рано утром. Вы не знаете, где он бывал в последнее время?
— Я его видела вчера вечером… А вы кто?
— Я его друг. Он одно время служил у меня в городе. Здесь рядом его супруга, родные. Но никто ничего не знает…
Меньше чем через час жена отца Георгия и его теща с мачехой приехали к тому месту, где вчера они вчера расставались с батюшкой. На другой машине приехали двое помощников из прихода. Она их уже видела, отец Георгий называл их «алтарники».
Марина с трудом вышла из машины.
— Идите за мной. Я покажу, где мы встретились вчера.
Она пошла к тому месту. Все остальные шли сзади.
Она настолько страшилась, что с ним случилось что-то ужасное, что ей было всё равно, что думают все эти люди.
Они полчаса бродили вдоль реки. И вдруг Марина увидела его — близко к воде, под ивой, мелькнули клеточки его рубашки. Она бросилась туда, не подав голоса. Осока примялась вокруг него. Отец Георгий лежал с запрокинутой головой. Она упала на колени рядом, прижалась лицом к его щеке и крепко обняла.
Он дышал. Тяжело и глубоко. Он просто был пьян, бутылка лежала рядом. Она попыталась его поднять, но совсем не получалось.
— Он здесь! — закричала Марина странным, изменившимся голосом. Сама так и осталась стоять рядом на коленях.
Подбежали мужички, отец Алексей, а следом подтянулись родные отца Георгия. Они наблюдали со стороны.
— Отойдите в сторонку, — скомандовал Марине священник.
Отец Алексей схватил отца Георгия и закинул его руки себе на плечи. Двое хлопцев помогали его тащить назад.
— Опять нажрался, скотина, — услышала Марина. Это сказала жена отца Георгия. Было видно, что она безумно устала от жизни. Марина уже вполне понимала, что к чему. И чувство ужасающей безысходности навалилось на неё со страшной силой.
Однако она преодолела себя и подошла к отцу Алексею, когда они положили отца Георгия на заднее сиденье его машины. Хлопцы согнули ему ноги, чтобы закрыть дверь. В это время рука, которой он вчера обнимал ее, упала вниз на грязный автомобильный коврик.
Дверь захлопнулась.
— Чем ему можно помочь? — спросила Марина в отчаянии.
— Ничем. Его надо срочно в больницу на детоксикацию. Он может умереть в любой момент. Очень слабый уже организм…
— Я могу отвезти его. В Москву, в хорошую клинику.
— Так это и будет хорошая клиника. В Москве, — прозрачно-водянистые глаза посмотрели на нее в упор. — Я оплачу. На месяц вперёд, — добавил отец Алексей.
— Ясно… — ответила Марина.
Она села в машину и посмотрела в окно.
— Пока, родной… Я не успела.
Ей больше нечего было здесь делать. И она завела мотор. Никогда еще ей не было так трудно вести машину.
***
Дома она всё закрыла, убрала. Удалила объявление о продаже. Сняла с себя крестик, убрала его в ящик стола. И уехала.
На ночной дороге в Москву она много раз останавливалась. От слез она не видела, куда едет.
Уже на следующий день она отправилась в Питер, к своей подруге. Они редко виделись, и Лара обрадовалась. Лара была переводчицей с итальянского — эмоциями ее было не удивить. Именно она поговорила с сестрой Марины насчет дачи. Мол, ну не получилось ее продать.
В первые дни в Питере Марина молчала. Когда ей хотелось плакать, она уходила в кафе за углом, где бармен сам подносил ей гигантскую чашку капучино.
Слезы капали в пенку капучино и дырявили ее. За окном была набережная, мосты, над ними небо. А Марина была ещё там, в их лесу, у их реки.
В кафе она видела за столиком одного и того же человека. Он был неброско, но по-европейски стильно одет, неизменно сидел в наушниках и с ноутбуком. Он почти облысел и был седым, слегка полным, зато у него была очень опрятная эспаньолка. Грустные глаза иногда посматривали на Марину из-под поседевших бровей и ресниц.
Марина в конце концов нарисовала его в блокноте. Вырвала листик и отнесла ему. Он вынул наушник, поднял глаза. Улыбнулся — как-то на одну только сторону. Но это было здорово.
И началась другая история — очень счастливая, поверьте мне.
Иногда, правда, Марина просыпалась ночью в слезах, потому что ей снился вечер в лесу. Но это прекратилось. Её сестра поручила продажу дачи местным агентам недвижимости, и ее довольно быстро продали. Когда сестра прилетела на сделку, то быстро узнала об отце Георгии. Правда, опять Марина схлопотала от старшенькой пару ласковых. Тем не менее, всё стало известно.
Тогда, после больницы, отец Георгий уехал к митрополиту в областной центр. Служит при нём, живя в монастыре. Там за ним приглядывают монахи, потому что он по-прежнему сильно пьёт. Узнав это, Марина написала ему. Он позвонил. Она поговорила с ним несколько минут, сказала, что вышла замуж.
— Да? Рад за тебя. Я тоже счастлив. Здесь я на своём месте и мне больше никто и ничто не нужно.
— Правда? Ну, хорошо…
На Рождество она отправила ему теплое поздравление. Он ответил: с праздником, всех благ!
Больше она ему не писала.
Читайте также:
Если вам нравится наша работа — поддержите нас:
Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340
С помощью PayPal
Или с помощью этой формы, вписав любую сумму:
