Ахилла

Начало тут.

***

Монолог пятый

Был у нас такой отец Николай. Батюшка как батюшка, борода почти седая, благообразный такой, на старичка-лесовичка похож, правда, не старый, сколько… да лет 45 ему было, наверно. И угораздило его влюбиться в одну тетечку. Тетечка эта собирала материал для книжки: беседы со священниками на разные актуальные темы — про семейную жизнь, про воспитание детей, про суеверия, всякое такое. И этот наш Николай, как оказалось, хорошо умел про все это рассуждать. Выяснилось, что он когда-то успел поучиться на истфаке, до поповства. И вот она раз в неделю приходила в храм с ним поговорить и на диктофон записать. Не помню уже, но кажется, детей у нее не было, а замужем была, да, и миленькая такая, ничего. А отец Николай-то давно жил один, жена от него ушла. И вот бурный роман.

Как-то раз пошли они свои разговоры о духовном записывать на второй этаж. Там у нас была бухгалтерия, крестилка и комнатка для катехизических бесед. Обычно там никого не было, бухгалтер с ребенком сидела и дома работала, раз в неделю прибегала. Короче, наш отец, как бравый герой-любовник, времени даром не теряет: прижал свою писательницу к стенке, то да се. Нет, ну не до такой степени, но страсти кипят. И тут вдруг его как обухом по голове: «блин, да тут же камера!»

Ограбили храм-то две недели назад, ничего особенного, иконы не слишком ценные унесли, но настоятель везде камеры наставил, и на втором этаже тоже, тут же бухгалтерия! И камера эта прямиком на них смотрела! Внизу охранник сидел, у него на мониторе что-то там все время показывается, но что именно, Николай особо не успел поинтересоваться. Конечно, он своей даме страх не хотел показать, но она и сама перепугалась — кому же хочется, чтоб на твои интимные приключения глазели. Батя в ужасе. Думает: видел охранник — не видел? А если видел, то настучит ли настоятелю? И кто эти пленки потом смотрит, если охранник не все камеры одновременно на экран выводит? В технике он ни бум-бум.

Каждый день маялся, на охранника Гришу все смотрел, — бугай такой, из мест не столь отдаленных, из неофитов. То ему казалось, что Гриша на помазание подошел и как-то странно на него посмотрел. То чудилось, что настоятель косится, а раз вызвал его: «Давай, грит, подвезу до метро, разговор есть», — так наш герой так испугался, что живот прихватило, из сортира час выйти не мог, его настоятель и не дождался, плюнул, уехал. Николай ему потом звонит, голос дрожит: «Простите, мол, немощь приключилась, а что хотели-то?» А какая-то ерунда оказалась, что-то о просфорах.

Стал отец Николай подъезжать к Грише этому с дружбой. Но какая дружба — тот мужик простой, кондовый, сидевший, а Николай — интеллигент, истфак, меманы-шмеманы, все дела. Так что все не выходило у него невзначай спросить про камеры и пленки. Неделя так прошла в нервотрепке, спал только после рюмки коньяка, он трезвенник, его рюмка с ног валила. Ходил как в тумане, соображал, что будет, если охранник решит его пленкой шантажировать, сколько попросит, и что будет, если не будет, а отнесет настоятелю, а тот выкинет (его, Николая — не пленки) к чертовой бабушке.

И вот как-то стоит он с одним дядькой у входа в храм, разговаривает, тот принес освящать кулон, причем не со святым, а со знаком зодиака, чуть ли не с козерогом, а охранник с теткой какой-то разговаривает рядом. И слышит батя, что речь про камеры зашла. У тетки этой кошелек увели из пальто в воскресенье во время службы, и она приехала попросить, чтоб по камере глянули, кто это мог сделать. Почему через несколько дней приехала — непонятно, может, живет далеко.

И Гриша-то ей втолковывает, что невозможно это, записи, мол, два дня хранятся, а потом удаляются, если ничего не случилось. Отец чуть не подпрыгнул от радости, а тетка ушла расстроенная. Он к охраннику: «правда, мол, так ли?» А Гриша ему и объяснил, что рабочая-то камера вообще только одна, внизу, на входе, а дальше две и две наверху — так, муляжи, для отвода глаз, чтоб воров пугать. Для экономии так делают. Николай его чуть не расцеловал на радостях.

Зашел чаю попить в поповскую комнату, и пассия его звонит: «Куда, мол, ты пропал, потеряла тебя, и как там, спокойно все?» Он ей и говорит, что спокойно, можно расслабиться. Она спрашивает, когда прийти можно, а он: «Знаешь, что-то я устал, голова болит, болею последнее время, давай потом». Ну, так раз «потом», два «потом», а потом и вовсе перестал на звонки ее отвечать. Завяли помидоры.

Монолог шестой

Не знаю я ничего про Промысл, кроме того, что хрен его поймешь. Вот один мой знакомый мечтал стать попом. Заканчивал он филфак с красным дипломом, звали в аспирантуру, а ему в голову втемяшилось поповство. И главное, что все одно к одному пошло. Вышел у него какой-то конфликт с научным руководителем — раз, аспирантура отпала. Два — духовник сказал: давай, готовься к рукоположению. Три — девушке его неофитские забубоны надоели, другого нашла. Ну, Промысл же!

От расстройства рукоположился целибатом. Полгода не прошло, понял, что попал не туда. Служить ему нравилось, это да. А люди раздражали, не умел он с людьми. Настоятель и вовсе гад попался, каких мало.

Стал стихи писать, под гитару их петь, даже диски выпускать. Поклонницы появились. А все равно тоска. И тут опять пошло одно к одному.

Во-первых, с настоятелем совсем отношения обострились, чуть в морду ему не дал, замахнулся уже. Во-вторых, девушка в него влюбилась, стала домой приходить, обеды-ужины готовить, стирать-убирать. Любовь-морковь. Сначала просто так жили, конспирировались, конечно, но нормально. Потом, когда девушка беременная стала, вопрос встал ребром. Но еще удалось несколько лет протянуть как-то. Боялся все чего-то, даже дочку записали с другим отчеством — для конспирации.

А потом Промысл вывел опять хитро: жена поставила ультиматум. Либо женимся, либо дочку не увидишь. А там такой сумасшедший был папаша, жить без дочки не мог! Ну, поженились тихонечко, еще пару лет жили нормально.

А потом он в ЖЖ, да еще в открытом доступе, патриарха обругал, пьяный был, наверно, замок забыл поставить. Бискуп вызвал, наорал, велел журнал закрыть, да незаконное сожительство припомнил, оказывается, давно настучали ему. И тут коса на камень и нашла, пазл сложился. Батя ушел, дверью хлопнул. Трудовую из храма забрал, устроился в школу литературу вести. Жена довольна, прятаться больше не надо, в магазин хоть всем вместе можно сходить. И в кино. Вот и скажи: когда Промысл-то был, а?

Монолог седьмой

Одна моя хорошая знакомая, Леночка, всегда была радостная и приветливая. Работала она медсестрой в детской поликлинике, и все ее очень любили, особенно дети лет до трех. Почему до трех? Более старших деток она все старалась обратить к Христу, и когда приходила на дом делать массаж или уколы ставить, непременно приносила книжечку поучительную. Про смиренную овечку, доброго старичка или о приключениях слезинки. А когда приходила в другой раз, устраивала пациентам экзамен: «что ты, деточка, понял, расскажи тете Лене». Не всем детям это нравилось, да и родителям тоже, однако они обычно терпели — руки у Леночки были добрые, после ее массажа младенцы хорошо спали, а от уколов ее никто не ревел.

Лена всегда улыбалась и часто рассказывала про своего духовника, уже покойного. Как чудесно он сопровождает ее и после своей праведной кончины своими молитвами. Помог сыночка в хоровой лицей устроить — мальчиковый. Они там без конца заняты, на концерты ездят, никакие девочки отвлекать от учебы не будут. Опять же вырастет — будет церковным композитором. Или дирижером хора, духовную музыку исполнять.

Квартиру мамину продать в Билимбае помог, и главное — в Екатеринбурге купить. Пусть окраина, пусть, зато до автовокзала недалеко, а там — какие-то три часа на автобусе и родной Алапаевск, где батюшка Иоанн служил, где до сих пор его общинка собирается, как семья — в гостеприимном домике матушки Нины.

Да что лицей, квартира: вся жизнь Лены — под батюшкиным присмотром и покровом. «Милый батюшка, помоги!» — и умягчается сердце суровой главврачихи, и в магазине прямо в руки идут именно такие сапожки, как хотелось, а главное — недорого! И затопившие комнату верхние соседи прибегают и без скандалов дают денег на ремонт, все, все идет по гладкой дорожке, никаких кочек! По молитвам батюшки — все дает Господь, надо только просить, только в храм Божий ходить, только причащаться неосужденно, мирского не читать, сериалы не смотреть, пост не нарушать.

Последние месяцы, как столкнусь с Леной во дворе или магазине — какая-то не такая Лена, поникшая и задумчивая. Наконец, выходим вместе из Пятерочки, едва не наворачиваемся со своими тяжелыми пакетами на скользких ступеньках.

— Вот уроды, твари, как так можно с людьми, старики ж тут ходят! — вдруг кричит Лена, и я от изумления теряю дар речи. За все годы знакомства — все осуждения только с оговорочкой — «прости Господи, ладно, не будем давай», ни одного грубого слова, разве что про гастарбайтеров, но они не нашей веры, ничего, а вот так чтоб… — щось велике в лісі здохло, как говорила бабушка.

Идет мы с ней рядом, балансируем на ледяных кочках, а Лена рассказывает. Что ее уволили — начались сокращения, ее первую и сократили, главврачиха никогда ее не любила, больно правильная. Она не очень расстраивалась, думала — не первый же раз, ну искушение, но батюшка ж есть, он поможет.

А уже два месяца работу найти не может. И ладно бы это только: сын от рук отбился, сколько раз уж дома не ночевал, учителя жалуются, репетиции пропускает, хамить стал… И в Алапаевск с мамой ездить перестал, беда. И священника, у которого она привыкла исповедоваться после кончины батюшки, доброго и понимающего, переводят в какую-то деревню. Всем приходом письма писали владыке — без толку. Сошлось все как-то.

Я ей что-то про жизнь-зебру бормотала, но вижу — чего-то другого она от меня ждет, а чего — не знаю. Молитва, говорит, что-то не идет у меня. Господь ведь всю жизнь меня защищал, я привыкла. Двадцать лет я знала, что стоит попросить — Он все даст, что полезно. А теперь не знаю. Как-то нарушились наши отношения, и батюшка не отзывается…

Я не знала, что сказать ей, просто достала шоколадку, купленную по акции, и пакет сока, упросила взять — для настроения.

Читайте также:

• Кое-что о странностях Промысла

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: