Ахилла

Люди всегда будут хотеть помогать беспомощным и обездоленным. Не все, конечно. Но те, что решились, да, пойдут напролом. Спасать человека – самое достойное занятие в жизни, говорят они себе.

Больше все же тех, кто уже попробовал и убедился, что тут нужна не только помощь деньгами, физическая закалка и участие, а еще и постоянная борьба за человека. И они уже понимают, что не выдержат напряжения сил. Эта борьба часто кончается неудачей. А неудачи не вызывают желания повторять «подвиги».

В середине находятся люди, которые уже сами пережили потерю здоровья, или средства к существованию, а может, то и другое сразу; престижную работу, приличное жилье, — в общем, уже побывали в положении неудачника, но научились бороться и побеждать. Вот эти больше всего подходят на роль недипломированных социальных работников. Тем более что дипломированные считают такую работу непрестижной, да и мест для них выделяется немного. В больницах, как выяснилось, их сокращают первыми. А потом врачи не знают, куда девать залежавшихся бездомных и выгоняют их на улицу. И снова «по скорой» получают их в еще худшем состоянии.

На словах у нас вроде социальное государство, а на деле ничего подобного не было, нет и уж точно – не будет в ближайшее время.

Но есть больничные храмы. А при них уже даже есть сестричества милосердия. И православные гимназии. И группа помощи бездомным.

Ну, в общем, была такая группа при больничном храме св. царевича Димитрия при ГКБ №1 г. Москвы. Маленькая комнатка с обратной стороны здания, окнами смотрящая не в парк, где по весне расцветали тюльпаны и сирень, восхитительно пахло и радовало взор, а в другом направлении. В этой комнатке мы и помещались вместе с одеждой для подопечных, компами, телефонами и телефаксами. И еще кучей всякого барахла, которое добрые люди жертвовали на бездомных калек. Барахло приходилось выносить на помойку.

В этой комнатке пахло бедой. И трудились в ней люди, которые даже по виду не сильно отличались от своих подопечных. Конечно, они следили за собой, как могли, но то, чем они занимались, пропитывало их насквозь.

Когда я в первый раз зашла в палату гнойной хирургии, то еле устояла на ногах. Учитывая то, что я вообще всегда на них стою не очень крепко (свои причины). Впервые увидела черные ступни и даже возмутилась: «Как, почему они не моют ноги и пачкают постельное белье?» На что врач, улыбаясь, мне отвечал: «Так это не грязь, а сухая гангрена…»

Со временем, конечно, привыкаешь. Невозможно реагировать на все постоянно, опыт как-то дисциплинирует, не дает расслабляться. Вот и я научилась держать себя в руках, не охать и ахать при всяких ужасных обстоятельствах жизни, которые мне рассказывали подопечные, тем более, как я потом убедилась, они иногда привирали для привлечения сочувствия. И это правильно. Помощь получить нужно, а для этого все средства хороши.

Но иногда встречались такие, из которых слова не вытащишь: да/нет, ладно/хорошо, у меня все есть… Лежит такой бедолага, худющий, желтый, еле дышит, а ничего не просит. Вот таким почему-то больше всего хотелось помочь. И таким, как правило, больше всего не везло.

Но я упорно тащила из своего подопечного всю возможную инфу. И решила отправить его в родной город для восстановления паспорта. Купила ему билет туда, откуда он убыл в столицу на заработки после развода с женой (ей осталось жилье). Конечно, запил, потерял документы, заболел, слег и вот теперь как-то неохотно рассказывал о себе.

Пришла в больницу, как и договаривались. С билетом на поезд. А его выписали еще вчера. Как? Почему? – По кочану, отвечают.

Я — в кассу билетную вокзальную, успеть сдать билет. Мне говорят: «Ты бомжиха сама, чего придуриваешься, хочешь деньги за билет выручить и напиться поскорее?» Я в полной прострации иду к метро, сажусь в электричку и еду в противоположном направлении в другую больницу, чтобы там уже обеспечить всем необходимым другого страждущего подопечного. По той же самой схеме…

Выхожу из метро, бреду, уставившись в асфальт, ни о чем думать не могу от какой-то безысходной тоски, натыкаюсь на людей. Кажется, плачу. Но тихо. Вдруг останавливаюсь. Вытираю слезы. И начинаю всматриваться в группу стоящих возле пивного ларька мужичков. Не понимая сама ничего, подхожу к ним и вижу прислонившегося к двери человека с перебинтованным глазом, окликаю его по имени, а он, роняя банку с пивом, называет меня по имени и отчеству!

Я видела его один раз в больнице, лежащим на койке, при плохом освещении. Как я могла узнать его в одежде и шапке, с перевязанным глазом (его уже успели побить собутыльники)?

Когда я шла, то даже не думала о том, что смогу найти его в одиннадцатимиллионном городе, на противоположном краю мегаполиса, вдали от той больницы, в которой его оставила. Нужно быть сумасшедшей, чтобы мечтать о таком.

Не буду пересказывать всю историю, она не могла закончиться счастливо. Хотя я и посадила его в поезд. И он уехал в свой город.

Так что же это было с нами?

Не хочу давать случившемуся какое-то определение. Оно не будет полным.

Как хотите, так и понимайте.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: