Ахилла

Было темно. «Почему темно? Я сплю — вот почему. Но… если я сплю — почему темно? Должны быть сны, хоть что-то. Мне снится темнота? Или я не сплю?..» — она попробовала фокус, который не раз помогал ей во время кошмарных снов: надо только крепко зажмурить глаза и проснуться. Зажмурилась, открыла глаза, но по-прежнему было темно, и не было уже ощущения, что она спит. Она попробовала поднять руки к лицу, но получилось поднять только левую, с правой было что-то не так, затекла, что ли…

Левой рукой ощупала лицо, затем медленно голову: на глазах была плотная повязка, голова чем-то обмотана. Ее замутило, темнота поплыла, и она вместе с ней…

***

Отец Александр не любил праздник Крещения. Нет, он, конечно, его любил, но не любил. И никакого тут постмодерна, а просто раздражали водоносы. Он пять лет прослужил в соборе, и каждый год с содроганием ждал этот день, день, когда в храме, несмотря на мороз за окном, нечем дышать, потому что набито людьми так, что выходить с каждением перед началом литургии невозможно — задавят. Когда же он служил литургию, то чувствовал себя одуванчиком на полянке, на которую через пять секунд выпустят толпу диких первоклашек…

Нет, тут он чуток преувеличил: на одуванчик он никак не походил — 180 см на 105 кг… Но все равно: освящение воды в соборе было апокалипсическим кошмаром для него, даже почти апоплексическим. Когда он освящал огромный бак с водой, привозимый специально по такому случаю на территорию собора, то народ колыхался вокруг него, давил, жал, гудел, ругался. Не раз он слышал матерные выкрики — слава Богу, не рядом с собой, а то бы не удержался и как дал бы крестом в темя!..

Фух, он вытер вспотевший лоб, улыбнулся и сел на скамеечку. Он знал свой горячий нрав, но Вера Степановна, добрый друг и по совместительству кардиолог, не раз его предупреждала: отец, следи за сердцем, не нервничай! Тут, в больнице, было намного легче, чем в соборе — людей меньше, шума практически никакого да и раздражаться почти не на кого — не на несчастных же больных, которых он ежедневно соборовал да причащал. Одно тут было плохо — 4 этажа, а лифт вечно или не работает, или ремонтируется, поэтому из больничной часовни — комнатки на первом этаже — ему регулярно приходилось ходить то вверх, то вниз по этажам, посещая палаты.

Вот и вчера, на Крещение, он отслужил литургию на крохотном престоле, освятил множество ведер, бадеек и пластиковых пятилитровых канистр — на некоторых из них были приклеены листки: «Кардиология», «Хирургия», «Терапия, второе отделение», чтобы потом пришли медсестры и забрали в свои отделения, не перепутав.

Отец Александр уже привык к этому: больница на то и больница, тут людям некогда ходить на службы: одни работают, другие лечатся. Конечно, кое-кто из персонала и из больных, а также из родственников приходили на службы — вот вчера аж 15 человек было, но обычно было гораздо меньше. Больница стояла на отшибе, жилых домов поблизости не было на пару-тройку километров, только большой лесопарк вокруг больницы, поэтому постоянных прихожан было мало: кому охота ехать сюда в воскресенье?

После освящения воды он пошел совершать подвиг: кропить все помещения больницы, заходить в палаты, брызгать на людей. Это он тоже не очень любил: хорошо в палате у старушек: радуются, улыбаются, кивают, крестятся, благословляются. В мужских же палатах чаще всего встречали с холодком, некоторые отворачивались к стене, один молодой бомж с ампутированными ступнями почему-то в ужасе сжался, забился в угол кровати и заверещал: «Не надо, не надо!»

Отец Александр, несмотря на солидную комплекцию, лысину, рыжую бороду и очки, не чувствовал в себе харизмы — он не любил никому навязываться. Вот и в реанимацию его привычно не пустили кропить: нельзя, не положено! Заведующий реанимацией, Кирилл Петрович, мужчина средних лет, был очень хмурым и неприветливым к священникам и Церкви в целом. Тетя Даша, санитарка и преданная помощница в часовне, как-то выболтала, что Кирилл Петрович в разговоре с другими врачами в курилке очень зло отзывался о попах, мол, «будь его воля: вообще бы их сюда не пускал!»

В реанимацию отца Александра звали очень редко да и то в отсутствие заведующего. За два года служения при больнице, может, раза три-четыре. Но помимо заведующего тут еще была и психология: твердо верующих людей в принципе немного, а в реанимации срабатывает инстинкт: бороться за жизнь. А по народным представлениям, позвать батюшку — значит, сдаться, начать готовиться к смерти. Никакие проповеди и объяснения на людей не действовали: если соборуешься или причащаешься в реанимации — все, скоро в гроб.

***

Ольгу опять замутило, она еле успела повернуть голову и ее вырвало а мерзкую эмалированную посудинку, которую быстро подставила мама. Бедная мама… Она сидела с ней весь день, темные круги под впавшими глазами, страх и виноватость в них. На каждое движение Ольги мама тут же дергалась, пытаясь помочь, поправить.

— Да ладно, мам, нормально, — выдавила улыбку сквозь тошноту дочь. — Ты бы пошла домой, поспала. Тем более папа через пару часов приедет.

Мама замотала головой, кусая губы и одновременно тоже пытаясь улыбаться:

— Ничего, ничего, я не устала!

— Мам, я никуда не денусь, правда. Ну, так вышло… Это же случайность?.. — последние слова застряли между утверждением и вопросом.

— Ну, конечно, конечно, случайность, — мама быстро вытерла глаза. — Олюш, я схожу пока в столовую, позавтракаю, а ты отдыхай, ты отдыхай…

***

Белая дверь часовни открылась:

— Простите… Сюда можно?

— Можно-можно! — отец Александр оторвался от чистки кадила. — Проходите. Вы что — свечку поставить или воды крещенской набрать? А то в баке еще осталось после вчерашнего.

— А мне бы попа… Батюшка который, — поправилась худенькая женщина, продолжая стоять на пороге и испуганно глядя на толстого рыжего здоровяка в очках, который звенел золотой штуковиной, а в другой руке держал грязную тряпку, воняющую чистящим средством.

— Ну как бы вот он я, — улыбнулся отец Александр. На него уже не первый раз смотрели тут с изумлением: пономаря в часовне не было, часто даже свечками некому было торговать: он все в часовне делал сам, а когда уходил на требу в палату, просто оставлял часовню открытой, полагаясь на Бога и честность людей.

— Сейчас, минутку, Вы пока присядьте, — он повесил кадило и прошел в соседнюю комнатку, вымыть руки и накинуть подрясник. — Так похож? — он опять улыбнулся, поправляя крест на груди.

Женщина не улыбнулась, но, похоже, поверила. Они сели на скамейку. Пришедшая не смотрела на отца Александра, а бродила рассеянным взглядом по стенам часовни, видимо, плохо осознавая, что видит.

— У меня дочка… Она тут, в реанимации… — женщина сглотнула комок в горле. — В общем, говорят, надо причастить вроде, и еще что-то, для здоровья…

— Пособоровать?

— Да, точно. Это можно?

— Это можно, конечно. А в двух словах: чем дочка больна, в каком она состоянии, верит ли в Бога вообще?

— Она… Она упала с балкона. Нет, — женщина сцепила руки на коленях, пальцы побелели, — не упала — она выпрыгнула.

История оказалась короткой, но драматической. Оля, студентка, будущий юрист, жила уже отдельно, снимала с подругой однушку. Два дня назад ночевала одна, подруга уехала к родителям. Ночью открыла балкон и выпрыгнула. С седьмого этажа. Жива осталась чудом: спасибо нерадивой управляющей компании: давно не вывозили снег — снежная куча под окнами смягчил падение. Но все равно: серьезный ушиб мозга, трещина в черепе, сломана правая рука, переломы обеих ног, но все вроде бы не критично.

— Вот только — она этого не помнит… — посетительница снова стала вытирать набегающие слезы. — Совсем не помнит, она думает, что случайно упала с балкона, поскользнулась, когда покурить вышла. Но она записку оставила, для какого-то Сергея… Так что не поскользнулась… Так вы придете ее причастить?

Такой ситуации в практике отца Александра еще не было. Он пообещал прийти на следующий день, но вечером сел за компьютер и на странице фейсбука задал вопрос собратьям-священникам: что делать? Как поступать, причащать ли суицидника, у которого амнезия? На что ориентироваться: на страшный грех, предшествовавший амнезии, или на амнезию, разделявшую девушку и грех?

Отцы (да и любители побогословствовать) советовали разное. Один, умный и известный проповедник, сказал, что не видит проблем: «Причащай как ребенка!» Другие советовали не спешить, подождать, пока память вернется. Кто-то советовал только молебен пока отслужить, кто-то — ограничиться беседой. Одна ретивая богословица насобирала кучу ссылок на каноны, запутав его окончательно. «Господи, Сам решай!» — решил отец Александр и лег спать.

***

— Ну, здравствуй!

— Здравствуйте… — прошептала Ольга, оглядывая толстого дядьку с потной лысиной и в черном одеянии. «Какой… забавный», — подумала она.

В реанимацию отца Александра пустили. Он не стал спрашивать разрешения через мать Ольги: набрался смелости и сам зашел в кабинет Кирилла Петровича. Тот молча выслушал, потом уткнулся вновь в бумаги:

— Хорошо, идите. Только в бахилах и маске!

В маске так в маске. Борода мешалась, поэтому маска нелепо торчала под носом.

— Ко мне мама твоя приходила, — начал отец Александр, тяжело дыша из-под маски.

— Да вы снимите, я же тут одна, неудобно же, — попросила Ольга.

— Ну, я вот так, — отец Александр быстренько обернулся на дверь и воровато стянул маску под бороду. — Если зайдут — я сразу надену, — подмигнул он девушке.

— Мама твоя хочет причастить тебя, — продолжил он, — но я сначала хотел бы тебя спросить…

Ольга посмотрела в сторону двери, потом поманила отца Александра поближе. Когда тот наклонился, прошептала:

— Я знаю. У меня уже нет амнезии — это только для мамы и остальных. Чтобы не расстраивать. Я все вспомнила: сначала был провал, когда очнулась, но потом увидела маму, которая плачет, и все вспомнила… Вы только ей не рассказывайте этого. Я дура, батюшка, я такая дура! Я только тут это поняла — я жить хочу! Я очень хочу жить. Только сломав руки-ноги и пробив голову, я поняла это. А Сергей… — она грустно усмехнулась и повторила: — Я дура…

Они беседовали целый час. Отец Александр сидел, подперев щеку рукой, задумчиво слушал и думал о богословии и о людях. Потом достал епитрахиль и накрыл забинтованную голову.

Да, маску он все-таки забыл вновь надеть, вспомнил о ней, только проходя мимо кабинета Кирилла Петровича. Отец Александр на секунду задумался, огляделся, ухмыльнулся, затем снял маску и повесил ее на ручку двери заведующего.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: