Ахилла

Четыре непридуманные встречи

Иногда — на исходе лета ли, поздней осенью или аккурат перед Рождеством — людям открывается потаенное. И тогда ты, бредущий по городу, можешь запросто встретить философствующих бомжей, реинкарнацию Винсента Вульфа и ангела из психушки…

Текст Веры Гаврилко читает Ксения Волянская:

Встреча первая. Кони Апокалипсиса

Иду по бульвару, наслаждаюсь. Шаг замедлила. Снежок искрится, фонари мерцают. Лепота. А навстречу — чинно так, под ручку — поддатые бомж с бомжихой. Поравнялись, и бомжиха мне:

— Дамочка! Мы тут с Пал Палычем поспорили: какого цвета были кони Апокалипсиса? Я говорю: белый, рыжий и вороной. А Пал Палыч пургу какую-то несет. Рассудите нас, пожалуйста.

Я окаменела. Был бы наш брат интеллигент, я бы быстро нашлась, что ответить: «Мол, не ахренели вы, часом, господа, такое на ночь спрашивать?» А тут надо со всей ответственностью. С душой надо. Но самое страшное — понимаю: не знаю! Не знаю ответа на вопрос. Стою, краснею.

— Простите, — говорю, когда пауза уже неприлично затянулась, — не могу ответить на ваш вопрос, давно первоисточник не перечитывала.

И зачем-то добавила по-армейски: «Виновата».

— Да не знает она, Любань, пойдем, — смилостивился Пал Палыч и икнул.

Любань смерила меня с головы до пят взглядом, далеким от всякого снисхождения, и процедила, как мухобойкой прихлопнула: «А еще — в шюбе!»

Встреча вторая. Эпитафия

Дедок из соседнего двора подошел, поздоровался, неловко потоптался на месте и выдал новость:

— Рич эта… умер вчера…

Рич — веселый кобелек той-терьер — частенько сопровождал нас с моим псом Санчесом во время утренних прогулок, заслужив наше бесспорное уважение за свой бесстрашный характер и полное отсутствие пустобрехства, характерного, увы, для представителей этой славной породы.

— Умер вчера, — эхом подтвердил дедок и часто-часто заморгал. Затем последовали обязательные в таких случаях подробности Ричевой болезни и лаконичный вердикт — «такой хороший был пес, никогда в доме не гадил».

Дедок съежился и заплакал. Я поняла, что он хотел сказать. Что они счастливо прожили все эти 20 лет ричевой жизни, 15 из которых была жива бабка. Что по вечерам они с бабкой сидели рядком перед телевизором, и Рич всегда вклинивался между ними. Что он заменил им вечно занятых детей и внуков. Что своими трюками и ужимками прикрывал дедку от бабкиного гнева, когда тот с пенсии покупал поллитровочку и порой перебирал за воротник. И после бабкиного ухода, э, да что говорить, кто его знает, как бы все обернулось, если бы не Рич? Такой маленький, а вот поди-ка ж, вытащил… А сейчас вот — полное пепелище. И что делать с этим пепелищем, дедок не знает, но чувствует, что заново застроиться силенок уже не хватит.

Он хочет рассказать мне об этом, как сочувствующему элементу, но не может подобрать слов, чтобы описать это ощущение огромной черной дыры, в которую со свистом улетело все дорогое, и он хватается за наиболее доступное пониманию обывателя собачье достоинство покойного, рождая одну из самых блестящих и точных эпитафий, сделавших бы честь любому человеку:

«Рич, который никогда не гадил в доме, сиречь — ближнему своему».

Requiescat in pace! (Покойся с миром!)

Встреча третья. Старший Николаич

Ненастной осенью мы с Валерой повстречали Винсента Вульфа собственной персоной. В петропавловской реинкарнации это оказался человек с грустными глазами, весь опутанный проводами от наушников. Он вышел к нам из темноты на свет одинокого фонаря и, качаясь, долго выколупливал наушники из ушей, наверное, минут пятнадцать. Все это время мы молчали. Он молчал грустно, а мы отстраненно-сочувственно. Наконец, незнакомец распутался, приветливо покачался и спросил на удивление трезвым голосом:

— Ребята, у вас есть проблемы?

— Неа, — ответили мы.

— Если будут, обращайтесь. Все решим. Я — старший Николаич с АО ПЗТМ. Запомните: АО ПЗТМ. Все решим, обращайтесь.

Произнеся это заклинание, старший Николаич снова ввинтил свои провода в слуховые отверстия и отчалил во тьму. Оттуда эхом донеслось: «АО ПЗТМ»…

Если это был знак, то я расценила его как в высшей степени положительный. А Валера никак не расценил, а просто флегматично докурил свою сигарету и бросил горящий окурок в урну. Ночь привычно сожрала и его.

Встреча четвертая. Большое небо

Мы с моим чау-чау Санчесом любим прогуляться мимо психбольницы. Там хорошо. Там хорошо.

Знаю, что люди часто сходят с ума, будучи не в состоянии принять свою жизнь, и поэтому среди психических так много озлобленных, страдающих и несчастных. Но нам с Санчесом почему-то попадаются психи добрые. И даже трогательные.

— А ваша фабаська будит ку́сать пиценюшку?

Глаза — голубые-голубые, круглые, брови — домиком, нос — картошечкой.

— Спасибо, он не берет у чужих. Кушайте сами.

Идет рядом, хрустит печеньем.

— А меня седня выписали домой. Домой иду.

— Далеко идти?

— Далеооко. Село такое-то такого-то раена.

— Да как же вы доберетесь? На автовокзал надо.

— Да ницеоо. Я сначала на косогой, потом на вокзай.

— А на косогор зачем?

— Посижу.

— А… Плохо в больнице-то было?

— Неа, хоесо. Комят хоесо. Вачи хоесые. Только окошка маааенькие. Неба не видать.

— Где ж маленькие? Смотри, какие большие!

— Эээээ. Гаваю, маааааенькие. А небо — босое. Не видать.

Дошли до косогора. Попрощались. И тут сердце почему-то защемило, окликнула: «Вы смотрите: на автобус не опоздайте! В деревню-то. По часам ходят автобусы».

— Да знаю я. Ницеоооо…

Социально, вишь ты, адаптирован. Автобусы знает. Или адаптирована? Вот, хоть убейте, не поняла: то ли мужичок, то ли бабенка? По голосу непонятно абсолютно. По одежде тоже не разберешь — ватные штаны, шапочка вязаная, куртофейка красная, и лик — ребячливый, без намека на щетину. И эти невозможные глаза. Какого-то действительно бесполого, ангельского чина.

Большое Небо, будь в каждом окне. Даже в самом маленьком и мутном.

Пожалуйста, будь.

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: