Ахилла

Продолжаем нашу рубрику «Фильмы на выходные».

***

Фильм артхаусный, я ждала, что народ, нечаянно забредший в выходной день, будет хрустеть попкорном и ржать в неподходящих местах, но нет: в зале на 70 мест, заполненном едва ли на половину, ни один человек не ушел. В какие-то моменты стояла гробовая тишина.

Полная имитация «документалки» и съемки скрытой камерой: там живут, а мы смотрим. Это наши обшарпанные косяки, надорванные обои, грязные проселки и бурьян под заборами.

Не как в условном голливуде – где после секса потягиваются на красивых простынях, и выходят на балкон курить и любоваться горами и морем, а как в жизни – на неуютной кухне, второпях, а потом он ей ласково на ухо: осторожнее, у тебя под жопой нож.

Все так и живут – с ножом под жопой. Неудобно, в постоянном дискомфорте — душевном и физическом. Скажите-ка им – выходите из зоны комфорта, давайте, делайте свою жизнь лучше. А они в зону комфорта и не заходили. Поколение конца 80-х – детство, когда родители выживали и каким-то чудом поднимали детей, сплошные политические и экономические пертурбации — фоном юности. Красавица Катя (Ирина Горбачева), врач приемного отделения, и врач «Скорой» Олег (Александр Яценко), парень простой и немудрящий, люто пьющий, из тех, кто не умеет ходить строем и подчиняться идиотским приказам – оба такие прекрасные, но такие несчастные. Любят друг друга, но чуть не расстаются, а в конце уже кажется, что все будет плохо – Олег покончит с собой или попадет пьяный под машину.

Хлебников и Звягинцев («Нелюбовь») сняли картины перекликающиеся. И ту и другую можно сделать пособием для студентов-психологов. Так, при мне недавно на одной конференции по психологии семейных отношений говорили о «Нелюбви», искали, где там какие проблемы – детско-родительские, супружеские, социальные и прочие. И ведущему – вузовскому преподавателю пришлось несколько раз спросить зал: «Ну что, вы все еще их осуждаете?»

Тут тоже раздолье для осуждающих. Мне уже пришлось почитать у кого-то про абьюзерство главного героя и про то, какая глупая главная героиня, что вместо того, чтобы жестко выпнуть пьющего мужа – простила его и разводиться раздумала. Мы теперь любим, когда жестко – а чего церемониться? Ну и что, что он врач от Бога? А как посмел обмануть бабушку-ипохондричку, мол, вот вам нанотаблетка от всех болезней, а сам дал пульку от игрушечного пистолетика и сказал под языком держать? А свидетельницу Иеговы толкнул со всей дури, когда она не давала мать с кровотечением увезти в больницу? А пописать вышел на обочину – нет, чтоб в лес. А на семейном празднике напился в хлам, а пьет в машине из пакета, и вообще пьет постоянно, и один, и в компании? При этом еще и не ален делон, так себе, и ростом ниже жены-красавицы. На хрена такой нужен? Но он, конечно, никакой не абьюзер, это мы уже в абьюзеры готовы всех, кроме себя записать, даже слабых, зависимых от нас, жалких – а чего они нас своей жалкостью насилуют, зачем зависимостью манипулируют?

Гладенький сытенький начальник-дуролом (слово, когда-то так любимое Розановым), а за кадром – вышестоящие начальники-дуроломы, которые хотели как лучше, а получилось как всегда. Поэтому врачам на пациента отныне даны 20 минут, а дальше – либо вези в больницу, либо передавай на участок, а помрет – так не у тебя же помрет. И спасать всеми доступными врачу способами, как в американских сериалах про скорую помощь – нельзя, все только по инструкции, даже если реанимация стоит где-то в пробке, а ребенок на грани смерти и над тобой рыдает-умоляет мать.

Киноведы, наверно, меня закидают тухлыми помидорами, но Звягинцев и Хлебников – это такие передвижники XXI века, а что, все подходит: «обострённый психологизм, социальная и классовая направленность, высокое мастерство типизации, реализм, граничащий с натурализмом, трагический в целом взгляд на действительность». Ну разве что без классовой направленности.

Почему аритмия – кажется, понятно. Сердце работает, но неправильно, через пень-колоду, кувыркается. Все как у нас – ладно, не у всех, у многих – все вроде живет, шевелится, но как бы через силу. Особенно это видно за городом – деревни, поселки, маленькие города, да и городские дворы и квартиры – все кое-как, будто после войны прошло не семь десятков лет, а несколько, вечная разруха и неустройство, будто все на время, будто не совсем наше, придут и заберут. Примерно такие квартиры у вызывающих скорую – захламленные хрущевки, не дома, а пристанища, и съемная квартира главных героев, обустройством которой им нет смысла заниматься, да и времени нет – сплошные дежурства.

Самая страшная для меня сцена фильма – это не обожженная током девочка, которую спасает Олег, а смерть пожилой женщины, которую не успела спасти «Скорая». Пьяненький сын пытается кидаться на врачей, а женщины спокойны, хотя и растеряны. Как обычно, сразу вместе со «Скорой» приезжают работники ритуальной службы. Женщины робко пытаются задержать вынос тела, одеть бы прилично, но нет, какое там: увидите в морге. Какие там прощания! Традиционное – обмыть, обрядить, почитать псалтирь — это уж не говорю, а хотя бы просто – посидеть рядом, осознать. Заворачивают и несут в одеяле двое мужиков, привычных к этой работе, как к погрузке овощей. Заносят в лифт, лифт узкий, стандартный для старых домов. Тело еще не остыло и внутри одеяла сгибается пополам — ноги к голове. Мимолетный взгляд на это бросает Олег, выходя из квартиры.

Проблемы «Скорой помощи», может быть, временны. Пройдет пара лет – что-то наладится, а может, станет еще хуже, в конце концов не зря же нам все время говорят, что, мол, с жиру беситесь, на проклятом Западе со «скорыми» тоже все непросто, вообще «скорая» ездит только при явной угрозе жизни, а так – езжай в больницу, жди очереди. Но в «Аритмии» нам говорят, что дело не только в дуроломах чиновниках, дело в общем аритмичном фоне всей нашей жизни.

Пишут про беспросветность. Беда с вами, если вы свет не увидели в главных героях и в тех кадрах, где они отчаянно прижимаются друг другу на кровати, и ждешь, как в сцене на кухне: срывания одежд и бурного секса, а они просто обнимаются крепко, как после разлуки, и замирают, успокоенные.  Единственное, как можно спастись – от дуроломов начальников, от смерти, от холода, неустроенности и непредсказуемости в этом мире — это обняться и не отпускать того, кого любишь. Смотрела последние кадры и вспомнила Сергея Дурылина:

«Боль не нужно лечить. Ее нужно скрывать. Выть не нужно, а нужно учиться стискивать зубы. Главное, чтобы было тише. И еще ничего не нужно бередить старого. А уж если очень больно, то не лечить: — ничего не вылечишь! лекарств нет! — а найти, кто бы пожалел, какое слово: пожалел! Уткнуть голову в колени, и тереться щекой, и плакать, и чувствовать, как руки перебирают твои волосы. А если этого нельзя и не найдешь покоя, тогда умереть».