Ахилла

100 лет назад родился о. Александр Шмеман.

Из «Дневников».

Воскресенье, 17 мая 1981

Этот день — Commencement [актовый день], который месяцами и неделями кажется недостижимой мечтой, — всегда так-таки приходит! И вдруг после невероятного напряжения, волнения, суматохи, страха, что забудешь что-то, — вот это тихое солнечное утро, блаженное ощущение свободы. И хотя отъезд в Лабель — вторая мечта, вторая «недостижимость» — еще так далек: шесть недель! Хотя еще много дел, и даже неприятных, трудных, на очереди, «главный груз» — присутствие, давление ста студентов — за спиной…

Поразительно, как в такие напряженные дни каждый показывает, являет себя — свои маленькие страстишки и «одержимости». Можно было бы книгу написать…

«Дома», «самим собой» я осознаю себя только когда читаю лекции. Какой бы он ни был, но это, в сущности, мой единственный дар. Все остальное — руководство, «духовная помощь» — все с чужого голоса и потому такое тягостное. Лекции — я всегда с удивлением ощущаю это — я читаю столько же для себя, сколько студентам. В них я не кривлю совестью, и не кривлю потому, что их читает во мне кто-то другой, и часто они просто удивляют меня: вот, оказывается, в чем вера или учение Церкви… Мне иногда хочется встать и громко заявить: «Братья, сестры! Все, что я имею сказать, о чем могу свидетельствовать, — все это в моих лекциях. И больше ничего у меня нет, и потому, пожалуйста, не ищите от меня другого». Ибо во всем другом я не то что лгу, но не чувствую того «помазания» («помазанное слово» старой семинарской гомилетики), которое необходимо, чтобы быть подлинным. Быть может, что-то вроде этого имел в виду апостол Павел, когда говорил, что Бог послал его не крестить, а «благовествовать».

Все это, чтобы объяснить, почему мне так трудно весь год. Душа моя «прячется» от людей, и все, что я делаю кроме «благовествования» (больше всего личные разговоры, советы), для меня так бесконечно тяжело. Я играю роль, навязанную мне извне и не играть которой не могу, и потому — такую для меня тяжелую…

«Батюшка, научите меня жить духовной жизнью…» Вот тут, с этой «духовности», о которой все безостановочно говорят, и начинаются мои «трудности». Тут я в чем-то слеп и глух. У нас теперь «духовность» вошла в состав богословских дисциплин. Никому не кажется смешным выражение — «Spirituality 101». Бюллетенчик французского прихода на rue Daru почти целиком состоит из цитат из Добротолюбия. Я знаю людей, которые регулярно летают в Лондон к митрополиту Антонию Блуму исповедоваться, ибо он их «ведет». Одна из наших студенток накатала триста страниц диссертации об «одиночестве в аскетической традиции»… и т. д. Вот тут я упираюсь в какую-то стену. И не потому только, что, по моей интуиции, эта студентка если чем и одержима, то страхом одиночества и страстной тоской по дружбе, любви и т. д. Не потому также, что я никогда еще не видел ощутимых результатов этого духовного «вождизма», а видел, наоборот, немало духовных катастроф, с ним связанных. А потому что мне кажется ошибочным само выделение этой «духовности» в какую-то Ding an Sich (вещь в себе (нем.)), некий — или это мне только кажется — тонкий «нарциссизм», во всем этом разлитый…

«Будьте как дети…» Но разве дети «духовны»? А с другой стороны — разве не детскостью своей победило христианство мир? Но, создав «нравственное богословие» и «духовность», стало терять его? Ибо «духовность» получить можно и от буддизма, и на худой конец от разных William James’oв, а вот детскую радость христианства…

И чем они больше исповедываются, чем напряженнее изучают (!) «духовность», тем сильнее в них та религиозная «сумасшедшинка», которую я ненавижу…

Иллюстрация: картина Василия Перова «Разговор студентов с монахом», 1871

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340

С помощью PayPal

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: