Ахилла

Автор — Президент Центра русской культуры «Мир» в Мюнхене. Статья опубликована в журнале «Верующий разум», 2013, №2 (2).

***

13 июля 1943 года в Мюнхене трагически оборвалась жизнь Александра Шмореля, студента-медика, создавшего антифашистскую организацию «Белая роза». Другие ее члены тоже погибли от рук гитлеровцев.

Они отвергали террористические методы. Напротив, их листовки будили мысль, призывали к покаянию, к прекращению войны, к духовному освобождению немецкого народа от сетей гитлеровской пропаганды.

Александр Шморель исповедовал Православие, и был глубоко убежден в том, что два великих народа, русский и немецкий, должны жить в мире, согласии и братской любви.

В 2012 году РПЦЗ причислила Александра Шмореля к лику святых как новомученика Александра Мюнхенского.

***

Немцы, для которых «Белая роза» стала легендой, не знают, или стараются не заострять внимание на том факте, что Александр был и по происхождению, и особенно по душе своей – русский. И это в чем-то можно понять: одна единственная молодежная организация сопротивления нацизму, да и та создана при участии русских! Поэтому его имя часто остается в тени, и даже в созданных о «Белой розе» фильмах Александр Шморель – один из главных организаторов, можно сказать, душа «Белой розы», – проходит эпизодом.

Но это у немцев, а что происходит в России? Большинство русских о нем вообще ничего не знает.

А ведь Александр Шморель не только создал вместе с Гансом Шолем эту организацию, не только дал ей такое романтическое имя «Белая роза» – символ чистоты и любви, но и привил своим друзьям чувство любви и уважения к России, к ее культуре. Они даже всерьез занимались изучением русского языка, чтобы читать великих русских писателей в подлиннике.

В Мюнхене одна из площадей носит имя Александра Шмореля, в Мюнхенском университете создан музей «Белой розы», где один из стендов посвящен Александру. Режиссер Савва Кулиш снял о нем фильм. Оренбургский историк Игорь Храмов написал о Шмореле книги: «Русская душа Белой розы» и «Александр Шморель. Протоколы допросов в гестапо, февраль–март 1943».

Но русскоязычная пресса о нем не пишет. Так не должно быть. Мы должны обязательно рассказать подлинную историю «Белой розы». Раскрыть ее русскую душу…

Александр Шморель родился в 1917 году в Оренбурге, в семье врача. Его отец, Гуго Шморель, был немцем (его предки приехали в Россию в середине XIX века из Восточной Пруссии), мать, Наталья Петровна Введенская, – русская. Когда Шурику – так звали его в семье – исполнилось два года, мама умерла от тифа, и воспитание мальчика было поручено нянюшке Феодосии Константиновне Лапшиной, которая, по семейному преданию, была прямым потомком Стеньки Разина. Через два года после смерти жены отец Шурика женился во второй раз, теперь уже на немке, Елизавете Хофман, работавшей старшей сестрой милосердия в лазарете, где он служил. Когда Елизавете оставалось всего несколько недель до родов, семья с большими трудностями – шла Гражданская война – перебралась в Германию, в Мюнхен, где жили родственники Елизаветы. С собой взяли и русскую няню, для которой пришлось подделать документы и выдать ее, ни слова не говорившую по-немецки, за немку.

Через несколько дней по приезде в Мюнхен у Александра родился брат Эрих (1921–2006), а потом и сестра Натали, которой сейчас уже за 80. Она, как и Эрих, является членом общества «МИР». Хотя в семье Шморель русскими были только няня и Шурик, да и то Шурик лишь наполовину, в доме царил поистине русский дух: на обед подавали пельмени и блинчики, чай пили только из самовара, сахар – вприкуску, и лакомились десятками видов варенья, заготовленного заботливой няней. Домашний язык был русский, у детей были воспитатели, которые преподавали им русский язык и литературу. «Война и мир» Толстого и «Евгений Онегин» Пушкина были настольными книгами немецкой семьи Шморель, но любимым писателем Александра стал Федор Достоевский, роман которого «Братья Карамазовы» он перечитывал множество раз.

В кругу общения семьи преобладали священнослужители, представители культуры и искусства, медики. Одним из ближайших друзей Гуго Шмореля был отец Бориса Пастернака художник Леонид Пастернак, приходивший в гости вместе со своей женой, известной пианисткой Розалией Кауфман, и детьми Жозефиной и Лидией – сестрами поэта. Карандашный портрет Бетховена работы Леонида Пастернака, с посвящением Гуго Шморелю – отцу Александра, и сегодня висит над роялем в гостиной семьи Шморель. Музыка и живопись всегда играли в семье большую роль, и не случайно Александр смог стать не только прекрасным пианистом, но и многообещающим скульптором: в семье по сей день хранится великолепный бюст Бетховена, выполненный Александром по рисунку Леонида Пастернака во время занятий в художественной студии.

Хотя отец был протестантом, а мачеха – католичкой, Шурика воспитывали в Православии. И в этом не последнюю роль играла его няня, которая растила не только своего любимца «Шурёночка», но и его младшего брата Эриха и сестру Наташу на русских сказках и народных песнях – ими она баюкала своих немецких питомцев. Именно она, простая полуграмотная женщина, стала связующей нитью между будущим героем немецкого сопротивления и его первой Родиной…

После занятий в частной школе Александр в 13 лет поступает в гимназию, где знакомится с Кристофом Пробстом, ставшим его ближайшим другом и единомышленником на всю оставшуюся жизнь. А оставалось им жить всего 12 лет: Пробст, также участник группы сопротивления «Белая роза», будет казнен нацистами в феврале 1943 года вместе с Гансом Шолем и его сестрой Софией.

В 1937 году Александр получает аттестат зрелости, и чтобы избежать призыва в гитлеровскую армию, записывается добровольцем для отбывания трудовой повинности. Вот строчки из его писем, адресованных сестре Кристофа Пробста – Ангелике: «… у нас здесь вскрывают письма… Было бы неприятно, если бы они узнали мое мнение о них. Оно как раз не слишком лестное. И потом, они ведь знают, что я родился в России… у нашего высшего командования – у всех – на лице скорее гримаса диких зверей, а уж никак не человеческое выражение… я тут недавно включил радио, вдруг начали исполнять Шопена, такую потрясающе необузданную и страстную вещь. Во мне все негодование и злость вновь поднялись против этого несвободного существования… Но и здесь меня не покидает надежда на счастливое будущее. У меня постоянно перед глазами цель – свободная жизнь, и я лишь смеюсь над этими людьми, окружающими меня. Пойми, если бы не отец, то меня давно уже не было бы в Германии… Никакая страна не сможет мне заменить Россию, будь она столь же красива! Никакой человек не будет мне милее русского человека!..» Это – тоска 20-летнего Александра, покинувшего Россию четырехлетнем ребенком.

В ноябре 1937 года Александра все-таки призывают на полтора года в армию, в батальон конной артиллерии. В марте 38-го он попадает в Австрию и становится свидетелем ее «воссоединения» с Германией. А еще через полгода он становится свидетелем присоединения Судет и жестоких расправ над протестующим чешским населением. Последние шесть месяцев службы он посещает школу санитаров и весной 1939 года увольняется в запас. Возвратившись в Мюнхен, Александр поступает на медицинское отделение университета. Но уже со второго курса его снова призывают в армию. В составе санитарной роты он сперва попадает во Францию, однако через несколько месяцев ему снова удается получить увольнение для продолжения медицинского образования. В это время он знакомится и вскоре сближается с Гансом Шолем, также студентом медицинского отделения.

Пасху 1941 года Александр провел в кругу семьи. Он часто приходил на богослужения в русскую церковь, встречался с соотечественниками – беженцами от Гражданской войны. Уже два десятилетия они скитаются по белу свету, так и не находя себе пристанища. «Где Божья справедливость? – пишет Александр Ангелике. – Где она? По дороге к церкви в пасхальное воскресенье – простой народ, а обыватели уже перед обедом стояли в очередях перед кинотеатром. Вонючий сброд! Почему у этих созданий есть работа, хлеб, кров, родина? И почему всего этого нет у тех, кого я видел сегодня в церкви?.. Это же всё люди, потерявшие Родину, дабы спастись от несвободы… Они молятся уже 22 года. Даже сейчас, когда их уже во второй раз гонят, они все равно верят, они все опять идут в церковь и молятся, и надеются… Разве вера – не высшее благо?.. Не это ли самое ценное? Не отпустятся ли за это все остальные прегрешения?..»

Горячая любовь Александра к России побуждает Кристофа и Ангелику Пробст изучать русский язык. Алекса, как зовут его друзья, это приводит в восторг, и он продолжает в письмах рассказывать друзьям о России: «Я люблю в России вечные степи и простор, леса и горы, над которыми не властен человек. Люблю русских, всё русское, чего никогда не отнять, без чего человек не является таковым. Их сердце и душа, которые невозможно понять умом, а можно только угадать и почувствовать, которые являются их богатством – богатством, которое никогда не удастся отнять. И даже если нам не представится возможность взглянуть в глаза этим людям, то они улыбаются нам со страниц романов и рассказов Гоголя, Тургенева, Чехова, Толстого, Лермонтова, Достоевского…»

Нападение Германии на Советский Союз Александр переживал глубоко, и хотя он с детства был противником большевизма, мысль, что его Родину топчут «безжалостные сапоги безмозглых солдафонов», причиняла ему боль. Эту боль он даже не пытался скрыть, и ее разделяли его друзья.

«…Из-за сегодняшней войны я попал в довольно сложное положение, – говорил он два года спустя на допросах в гестапо. – Как можно уничтожить большевизм и предотвратить при этом завоевание российских земель?.. Прежде всего, я хочу вновь подчеркнуть, что я по своему мышлению и мироощущению больше русский, чем немец».

Зимой 1942 года Ганс Шоль познакомил Александра с художником Манфредом Эйкемайером, который рассказал им о еврейских гетто, о систематическом истреблении ни в чем не повинных людей. Друзья все больше и больше приходили к выводу, что страной правят психопаты, которые приведут ее, а может быть и весь мир, к неминуемой гибели. Тогда у них и зародилась идея создать организацию по борьбе с существующим режимом. Их цель была – донести до сознания ничего не знающего населения факты о преступлениях Третьего рейха против человечества. В одной из первых листовок, написанной Александром, стояло: «Нет, не о еврейском вопросе хотели мы написать в этом листке, не сочинить речь в защиту евреев – нет, только в качестве примера мы хотели привести тот факт, что с момента завоевания Польши триста тысяч евреев в этой стране были убиты самым зверским способом. В этом мы усматриваем ужасающее преступление над достоинством людей, преступление, которому не было равных во всей истории человечества».

Распространение первых листовок совпало с массированными бомбардировками союзнической авиацией немецких городов. «Мы не молчим, мы – ваша нечистая совесть. „Белая роза“ не даст вам покоя!» Листовки с таким текстом стали появляться не только в Баварии, они доходили уже до Ульма, Штутгарта, Регенсбурга, Зальцбурга и Вены. Друзья трудились в поте лица, но долго держать свою деятельность в тайне от близких им не удалось. Вначале о листовках узнала сестра Ганса София. И тут же начала им помогать.

23 июля 1942 года Александра и Ганса неожиданно откомандировывают на Восточный фронт. Александр Шморель, Ганс Шоль и Вилли Граф (также будущий участник сопротивления) попадают во 2-ю студенческую роту.

«Я вновь увижу Россию! Мы будем работать в полевых лазаретах – пока еще неизвестно, как долго. Я думаю, что к зимнему семестру мы все-таки вернемся в Мюнхен», – пишет Александр.

Через три дня друзья оказались в Варшаве. Увиденное в этом городе их потрясло. «Отовсюду на нас смотрит беда. Мы отводим глаза», – пометил Вилли Граф в своем дневнике. «Пребывание в Варшаве сделает меня больным, – писал Ганс Шоль домой, – слава Богу, завтра едем дальше!.. На тротуаре лежат умирающие от голода дети и просят хлеба, а с противоположной улицы доносится раздраженный джаз». 30 июля 1942 года их эшелон пересек прежнюю границу СССР. В первые дни августа они уже были в Вязьме.

Друзья попали в 252-ю дивизию, и после распределения отправились в Гжатск. Работы для студентов санитарной роты почти не было, и они проводили время, бродя по окрестностям, знакомясь с местным населением. Побывав в одном из крестьянских домов, Ганс писал домой: «Там мы выпили несколько стаканов водки и пели русские песни, как будто вокруг царили мир и покой».

«Я часто и подолгу разговариваю с русским населением – с простым народом и интеллигенцией, особенно с врачами, – писал домой Александр. – у меня сложилось самое хорошее впечатление. Если сравнить современное русское население с современным немецким или французским, то можно прийти к поразительному выводу: насколько оно моложе, свежее и приятнее!»

«Русские – поразительные люди, – отмечал в своем дневнике Шоль, наблюдая за молящимися в православной церкви, – …бородатые мужики, с добрыми лицами женщины, …то и дело кланяются, осеняя себя крестным знамением. Некоторые склоняют голову до земли и целуют пол… Сердца всех верующих бьются в такт, почти физически ощущается движение душ, которые выплёскиваются, открываются после этого чудовищного молчания, которые, наконец, нашли дорогу домой, на свою настоящую родину. От радости мне хочется плакать, потому что и в моём сердце оковы падают одна за другой. Я хочу любить и смеяться, потому что вижу, как над этими сломанными людьми всё ещё парит ангел, который намного сильнее, чем сила пустоты».

«Россия во всех отношениях безгранична, как безгранична и любовь её народа к Родине, – писал Шоль от имени всех друзей в письме к любимому учителю профессору Хуберу, который по их возвращении тоже будет принимать активное участие в деятельности „Белой розы“, и так же, как они, будет схвачен и казнен. – Война шагает по стране, как грозовой дождь… Я вместе с тремя хорошими друзьями, которых Вы знаете, всё в той же роте. Особенно я дорожу моим русским другом. Очень стараюсь тоже выучить русский язык».

Те же настроения овладевают и Вилли Графом, которому также предстоит в скором времени смерть на эшафоте: «Хорошо, что я могу оставаться здесь с хорошими знакомыми из Мюнхена, – пишет он подруге. – Один из нас, тоже медик, отлично владеет русским, потому что родился здесь и во время революции вынужден был вместе с родителями покинуть страну. Потом он практически стал немцем. И вот он впервые вновь увидел эту страну, и мне открывается многое, что ранее оставалось неизвестным или, по крайней мере, непонятным. Он часто рассказывает нам о русской литературе, да и с людьми устанавливается совсем другой контакт, чем когда не можешь объясниться. Мы частенько поём с крестьянами или слушаем, как они поют и играют. Так немного забываешь всё то печальное, с которым так часто приходится встречаться».

Свои письма домой Александр писал по-русски. И они, как и письма его друзей, были переполнены любовью к России. «За двадцать лет большевизма русский народ не разучился петь и танцевать, и повсюду, куда не пойдёшь, слышны русские песни… Несмотря на бедность, народ тут чрезвычайно гостеприимный. Как только приходишь в гости, самовар и всё, что найдётся в доме, сразу же ставится на стол. Я часто захожу к священнику, ещё довольно бодрому старику. Кроме добра, я здесь ничего не видел и не слышал».

День 30 октября 1942 года был их последним днем в России. На оставшиеся деньги они купили себе на память самовар. Алекс вез в Германию еще и балалайку, на которой играл и пел русские песни весь обратный путь. В Мюнхене все теперь казалось ему чужим и отвратительным. «Целыми днями я думаю о вас и о России, – писал он своим друзьям в Гжатск. – По ночам мне снитесь вы и Россия, потому что моя душа, моё сердце, мои мысли – всё осталось на Родине… Но пока я должен оставаться в Германии. Я смогу многое рассказать, когда мы увидимся вновь. Пока же ещё рано об этом говорить».

Возвратившись в Мюнхен, друзья решили вести борьбу с гитлеровским режимом.

Из книги Игоря Храмова «Русская душа Белой розы»:

Листовка IV

«Каждое слово, исходящее из уст Гитлера, – ложь: когда он говорит „мир“, он имеет в виду войну, и если он самым кощунственным образом упоминает имя Господа, то имеет в виду власть зла, падшего ангела, сатану…

Очевидно, необходимо рациональными средствами вести борьбу против национал-социалистического, террористического государства. Тот, кто сегодня еще сомневается в реальном существовании демонической силы, совершенно не понял метафизической подоплеки этой войны…

Хотя мы знаем, что национал-социалистическая власть должна быть сломлена военным путем, мы пытаемся достичь обновления тяжело уязвленного немецкого духа изнутри. Предпосылками этого возрождения должно быть четкое осознание той вины, которую немецкий народ взвалил на себя, а также беспощадная борьба против Гитлера и его многочисленных приспешников, членов партии, коллаборационистов и т.п.».

Время, проведенное в России, сплотило студентов, и к делу по распространению листовок был привлечен Вилли Граф. И хотя друзья продолжали посещать занятия в университете, их мысли и дела были полностью отданы борьбе. Они добывали через друзей и знакомых деньги, необходимые на приобретение бумаги, налаживали связи с единомышленниками в других городах Германии.

Наступил 1943 год. 13 января Вилли Граф записывает в своем дневнике: «Мы начинаем действовать. Лёд тронулся!»

Друзья работали над своей пятой листовкой, которая должна была производить впечатление организованного движения Сопротивления Германии и иметь подзаголовок «Воззвание ко всем немцам!» Тираж ее тоже должен был стать по- настоящему массовым – 6000 экземпляров.

На этот раз они решились показать проекты листовки профессору Хуберу. Тот отклонил вариант Александра, назвав его «прокоммунистическим», и одобрил вариант Ганса Шоля. Первую партию листовок они развозили по городам юга Германии и Австрии, выборочно раскладывали их по почтовым ящикам. Александр взял на себя Зальцбург, Линц и Вену. Из Вены он отправил несколько пачек листовок во Франкфурт-на-Майне. Потом они рассылали листовки в письмах по различным адресам. Когда кончились почтовые марки, начали раскладывать листовки по парадным лестницам и дворам, в телефонных будках и магазинах. Вскоре о листовках узнала полиция, – многие получатели, от греха подальше, сами спешили их туда сдать. Полиция передала дело в гестапо. Сперва никто не догадывался, что эти массовые «Воззвания» имеют связь с листовками «Белой розы», которые полгода назад, летом 1942 года, появились в Мюнхене. Все было иным – и стиль, и тираж. Началась слежка, но поначалу никаких результатов она не дала. 3 февраля по радио было официально объявлено о поражении 6-й армии Паулюса под Сталинградом. Правительство объявило четырехдневный траур.

Организаторы «Белой розы» не могли обойти эти события молчанием, и их ответ был по-мальчишески дерзким. В ночь на 4 февраля Александр и Ганс, вооружившись краской и кисточками, двинулись в центр города. Их путь лежал через Франц-Йозеф-штрассе, через университет к Виктуаленмаркт. Александр писал на стенах домов «Долой Гитлера!», «Гитлер – убийца!», Ганс следил, чтобы их никто не увидел. Только когда начало светать, они повернули домой, но, проходя вновь мимо университета, не могли удержаться, чтобы не написать у главного входа слово «Свобода!».

Наутро весь город уже говорил об этих надписях. Это был уже открытый протест и вызов властям. И тайная полиция приняла этот вызов. Началось расследование, которое показало, что за всем этим стоит организация «Белая роза», члены которой, скорее всего, должны скрываться в самом Мюнхене, в его центральных районах. Полиция через газеты объявила о большом вознаграждении за информацию…

Тем временем друзья работали над своей шестой листовкой. На этот раз автором текста выступил сам профессор Курт Хубер. После споров текст был утвержден всеми, и листовка пошла в ход. Сначала были использованы все имевшиеся в запасе конверты и марки, потом письма складывались на манер полевой почты и разбрасывались по почтовым ящикам, или просто пачками оставлялись в парадных домов. Несмотря на откровенную дерзость участников этой операции, полиции никак не удавалось выйти на их след. Опьяненные успехом, забыв обо всех предосторожностях, студенты начали раскладывать листовки по аудиториям в университете. 18 февраля семье Шоль сообщили, что полиция вышла на след Софии, помогавшей друзьям распространять листовки. Родители жили в Ульме, и им удалось предупредить детей. Ганс и София поспешили вынести из дома чемодан, набитый последними несколькими сотнями листовок и, не придумав ничего лучшего, решили распространить их в главном здании университета. Они торопились сделать это до окончания лекции. Им это почти удалось. Последнюю пачку София сбросила с верхнего этажа в пустой холл. Одна из листовок пролетела перед носом смотрителя (хаусмайстера) Шмида. Он тут же ринулся наверх, чтобы схватить нарушителей. Навстречу ему с пустым чемоданом спускались брат и сестра Шоль. Ни отпираться, ни убегать они не стали. Приехавшая полиция увезла их в гестапо. Через несколько часов после ареста Ганса и Софии полиция уже знала имена всех главных участников «Белой розы». На следующий день был задержан Кристоф Пробст, жена которого только накануне родила их третьего ребенка. Еще через три дня, 22 февраля, состоялся суд. Он продолжался не более двух часов.

Приговор – смертная казнь – был приведен в исполнение в тот же день. Гансу исполнилось 24, Софии – 21, Кристофу – 23 года.

Александр, узнав о случившемся по пути на лекцию, пытался предупредить Вилли Графа, но было уже поздно.

Он понимал, что необходимо срочно покинуть Мюнхен. Но как, если его уже разыскивает гестапо? Тогда он вспомнил о своем приятеле из русского окружения – Николае Гамасаспяне. Николай был сыном петербургских армян, которые покинули Россию во время Гражданской войны; он родился на русском корабле, шедшем от берегов Крыма в Турцию. Оттуда его семья перебралась в Болгарию. В его болгарском паспорте так и значилось: «Место рождения: Россия», без всякого указания города, так как русский корабль, на котором он увидел свет, считался русской территорией. Вот за этим болгарским паспортом Александр и пришел к другу. Тот дал ему паспорт не раздумывая, за что впоследствии поплатится допросами в гестапо и несколькими месяцами тюрьмы. Но так как друзья заранее договорились, что Александр сам возьмет лежащий на комоде «без присмотра» паспорт, когда Николай выйдет на кухню за напитками, то доказать, что Гамасаспян был сообщником Шмореля, гестапо так и не удалось.

Заменив в паспорте фотографию Николая на свою, Александр отправился в находящееся недалеко от границы со Швейцарией курортное местечко Эльмау. Один раз его задержала полиция, но, проверив документы, отпустила. Что еще произошло в Эльмау, где он не раз отдыхал с родителями, до нынешнего дня выяснить так и не удалось. То ли он почувствовал, что его узнали, и ему стало необходимо срочно скрыться, а может быть, февральские морозы нарушили его план перейти ночью границу в Альпах? Во всяком случае, Александр Шморель совершил поступок, который навсегда останется загадкой: он возвратился в Мюнхен. К этому времени вышла газета с его фотографией под рубрикой «Разыскивается преступник». За его голову было назначено вознаграждение в 1000 рейхсмарок.

В районе мюнхенских художников Швабинге, недалеко от университета, его застала воздушная тревога, и он вынужден был спуститься в ближайшее бомбоубежище. По одной версии, там он был опознан одной из студенток и выдан полиции. По другой – его выдала подруга, к которой он пришел за помощью. После войны она написала отцу Александра письмо с просьбой о прощении, объяснив свой поступок тем, что она, будучи в положении, опасалась, в случае провала, допросов в гестапо.

Из книги Игоря Храмова «Александр Шморель. Протоколы допросов в гестапо»:

25 февраля 1943 г.

«На вопрос, к какому политическому течению я принадлежу, в частности, как я отношусь к национал-социализму, я открыто признаюсь, что я не являюсь национал-социалистом, так как я больше интересуюсь Россией. Я открыто признаюсь в моей любви к России. В то же время я отрицаю большевизм. Моя мама была русская, я там родился и не могу не симпатизировать этой стране. Я открыто признаю себя приверженцем монархизма…»

«За прошедшее время я много занимался русской литературой и должен сказать, что я очень много узнал из нее о русском народе такого, что лишь приятно укрепило меня в моей любви к нему. Эта любовь к русскому народу усилилась еще больше благодаря моему пребыванию на восточном фронте летом 1942 года… В этой связи, наверное, будет более понятно, как болезненно для меня состояние войны между русским и немецким народами и почему у меня появилось желание, чтобы Россия вышла из этой войны с минимальными потерями…»

«…мы отчетливо сознавали, что наши действия направлены против существующего государства и что в случае расследования нам грозит суровое наказание. Но нас ничто не могло удержать от подобных действий против этого государства, так как мы оба знали, что тем самым мы сокращаем войну».

26 февраля 1943 г.

«Прежде всего, я хочу вновь подчеркнуть, что я по своему мышлению и мироощущению больше русский, чем немец. Я прошу обратить внимание, что я не отождествляю в этой связи Россию и большевизм… После того как немцы так глубоко проникли на российскую территорию, я увидел, что Россия оказалась в очень опасном положении. Это навело меня на мысль, как я могу противостоять этой опасности для России. Кроме того, во мне есть и немецкая кровь, которая массово проливается на нынешней войне… Ход моих мыслей, или, лучше сказать, мою идею я собирался сделать доступной немецким народным массам благодаря изготовлению листовок… В настоящий момент я не могу довольствоваться тем, чтобы быть тихим противником национал- социализма…»

8 марта 1943 г. (из Политического заявления Александра Шмореля):

«…вы спрашиваете меня, почему я не согласен с нац.-соц. формой правления? Потому что она, как мне кажется, не соответствует моему идеалу. По моему мнению, нац.-соц. правительство делает большой упор на ту власть, которую оно сконцентрировало в своих руках. Оно не терпит оппозиции, критики. Поэтому ошибки, которые допускаются, не могут быть распознаны и устранены. Кроме того, я считаю, что оно не являет собой выражения народной воли. Оно делает невозможным для народа высказывать свое мнение, менять что-либо в нем самом, даже если он (народ) с чем-либо не согласен. Оно создано, и в нем ничего нельзя критиковать, ничего нельзя менять – это я считаю неверным…

Когда началась эта война, я почувствовал, что немецкое правительство занялось насильственным увеличением своих территориальных владений. Это ни в коей мере не соответствует моему идеалу… Вы не можете представить себе, как больно мне было, когда началась война с Россией, моей родиной. Конечно, там царит большевизм, но тем не менее она остается моей родиной, ведь русские остаются моими братьями…»

Суд над Александром Шморелем состоялся 19 апреля. На вопрос председателя суда Роланда Фрейслера, стрелял ли он в русских, будучи на восточном фронте, Александр ответил, что он не стрелял в русских, как не стрелял бы и в немцев. Поздно вечером был оглашен приговор: смертная казнь.

1 мая 1943 года Александр пишет родителям из тюрьмы:

«Если мне придется умереть, если прошение будет отклонено, знайте: я не боюсь смерти, нет! Поэтому не мучайте себя! Я знаю, что нас ожидает другая, более прекрасная жизнь, и мы еще обязательно встретимся…

Поймите, смерть не означает завершения жизни. Наоборот, это – рождение, переход к новой жизни, великолепной и вечной! Страшна не смерть. Страшно расставание.

Лишь сейчас, когда нас разлучили, когда я потеряю вас всех, я осознал, как любил я вас.

Помните o встрече здесь, на земле, или там, в вечности. Господь направляет ход вещей на Свое усмотрение, но на наше благо. Потому мы должны довериться Ему и отдать себя в Его руки, и тогда Он никогда не оставит нас, поможет нам и утешит нас».

2 июля 1943 года в своем последнем письме, адресованном сестре Наташе, Александр пишет: «Ты, наверное, удивишься, что я изо дня в день становлюсь все спокойнее, даже радостнее, что мое настроение здесь зачастую бывает намного лучше, чем раньше, когда я был на свободе! Откуда это? Я сейчас объясню. Все это ужасное „несчастье“ было необходимо, чтобы направить меня на истинный путь, и потому это, собственно, совсем не „несчастье“. Прежде всего, я счастлив и благодарю Господа за то, что Он дал мне понять это знaмение Божие и последовать в верном направлении.

Что я знaл прежде o вере, о настоящей искренней вере, об истине, о Боге? – Так мало!.. Все это несчастье было необходимо, чтобы открыть мне глаза. Нет, не только мне, всем нам, всем тем, кого коснулась чаша сия, в том числе и нашей семье. Надеюсь, вы тоже правильно поняли этот божественный знак».

Из книги Игоря Храмова «Русская душа Белой розы»:

Письмо Александра Шмореля к родным в день казни, 13 июля 1943 г.

«Мои любимые папа и мама!

Ничего не поделаешь. Сегодня по Божьей воле мне суждено завершить земную жизнь, чтобы перейти в другую, которая никогда не закончится и в которой мы все снова встретимся. Пусть эта встреча будет вашим утешением и вашей надеждой. К сожалению, для вас этот удар тяжелее, чем для меня, потому что я ухожу с сознанием, что послужил моим искренним убеждениям и правому делу. Это позволяет мне со спокойной совестью ожидать смертного часа.

Помните о миллионах молодых людей, расстающихся с жизнью там, на поле битвы. Их судьба – моя судьба. Огромный сердечный привет всем моим дорогим! В особенности Наташе, Эриху, няне, тете Тоне, Марии, Алёнушке и Андрею.

Через несколько часов я окажусь в ином, лучшем мире, у мамы. Я не забуду вас и буду молить Бога об утешении и покое для вас. Я буду ждать Вас!

Об oдном прошу вас: не забывайте Бога!

Ваш Шурик. Со мною идет проф. Хубер, от которого передаю вам сердечный привет!»

За восемь недель до его 25-летия, 13 июля 1943, приговор – казнь через гильотину – был приведен в исполнение. Александр Шморель закончил свою земную жизнь.

В этот же день был казнен и профессор университета Курт Хубер, с которым Александр так часто спорил о роли и судьбе России.

Вилли Графа казнили 12 октября. Он был всего на год старше Александра Шмореля.

Прощаясь со своим священником, Александр сказал: «Я выполнил свою миссию в этой жизни, и не представляю, чем мог бы еще заняться в этом мире». На другой день тело казненного выдали семье, которая похоронила его по православному обряду на кладбище Ам Перлахер Форст. Несколько лет спустя рядом со своим питомцем обрела покой и его нянюшка…

Если вам нравится наша работа — поддержите нас:

Карта Сбербанка: 4276 1600 2495 4340 (Плужников Алексей Юрьевич)

Или с помощью этой формы, вписав любую сумму: